Элеонора… Это была я. Я уже проснулась и слышала их разговоры. Когда в этот раз я открыла глаза, то сразу вспомнила обо всем. Небольшое помещение с сундуком, мерцающая масляная лампа, бледное лицо Германа и рядом со мной — утомленный бессонной ночью Эрик…

— Элеонора… о боги, ты пробудилась? Любимая, взгляни на меня. Как себя чувствуешь?

Я посмотрела на Эрика и, проморгавшись, ясно представила себе картину: человеческое тело в ярком, резком цвете, горящий факел…

— Нафтали, — хрипло прошептала я. — Нафтали.

— Это прошло, Элеонора, прошло.

Он взял меня на руки и стал поглаживать, а я, закрыв глаза, прижалась к нему, чтобы сцены прошедшей казни, как водопад проносящиеся в моей голове, совсем не лишили меня рассудка.

— Не бойся, дорогая, Герман принесет тебе бокал вина, и ты почувствуешь себя лучше.

Глаза тщедушного слуги замигали, когда он появился с бокалом в руке и протянул его мне.

— Пейте, госпожа, оно успокоит вашу голову.

Лекарства, которые Герман подмешал в вино, имели странный горьковатый привкус и подействовали сразу, дрожь прошла. Прижавшись к плечу Эрика, я почувствовала на спине его крепкие руки, и мне удалось расслабиться. Он положил меня на соломенный матрас и накрыл одеялом.

Я чувствовала в низу живота какое-то движение, которое пугало меня до тех пор, пока я не поняла, что это не боль, которую я испытывала раньше. Мягкое покалывание, похожее на подбрасывание рукой мяча в игре или на то, как кто-то поворачивался, чтобы лечь поудобнее…

— Почему ты ничего не сказала мне?

Я открыла глаза. Он смотрел мне прямо в сердце.

— Глупенькая… все же слышали, что сказал еврей. Весь Кёльн, все монахи и даже твой отец знают, что ты ждешь ребенка. Он прикусил губу. — Почему же я узнаю об этом последним?

Во рту у меня пересохло. Я слышала справедливые упреки, высказанные раздраженным, почти разгневанным голосом, но глаза его лучились от счастья, и он едва мог скрывать это.

— Я хотела сказать это тебе.

— Но когда?

— Я…

— Ты не доверяла себе самой. — Я беспомощно пожала плечами. — Поэтому ты и пошла со мной? Скажи, да? — тихо спросил он.

Я взглянула на него, покачала головой и сразу ощутила, что он все-все понял.

— Какую злую шутку сыграли с тобой, — прошептал он и крепко обнял меня. — Дорогая моя, никогда больше ты не будешь испытывать страха, обещаю тебе. Наш ребенок должен расти, как принц, я сделаю для этого все… — Подавив в себе захлестнувшие эмоции, он улыбнулся.

У меня внутри будто, расправив крылья, вспорхнула птица — облегчение, радость, счастье, — я обняла его, чтобы скрыть слезы.

— Я люблю тебя, Эрик.

Шум на лестнице напугал нас. Тяжелые шаги рыцарских сапог прогремели перед дверью.

— Но, господин, господин… — услышала я испуганный голос Германа.

Эрик вскочил, двумя руками он схватил меч, лежащий у моей кровати, и вынул клинок из ножен.

Дверь распахнулась, и я увидела, как Герман пытался препятствовать кому-то войти в помещение. Эрик стоял с вынутым из ножен мечом у моей постели. Я, укутавшись в одеяло, переползла подальше.

— Я хочу увидеть ее, черт возьми, и ты не посмеешь препятствовать мне в этом! — прорычал вошедший.

— Здесь никого нет, лучше бы вам уйти, — сказал Эрик спокойно и сжал в руке рукоять меча. Я осторожно взглянула на вошедшего… и узнала в нем Рихарда де Монтгомери!

— Дядя Рихард?

Эрик обернулся.

— Не двигайся, Элеонора.

— Дядя Рихард, что ты здесь делаешь? И Габриэль… Габриэль! — не выдержала я.

Друг моего детства, мой старый товарищ вышел из-за двери, смущенно улыбаясь. Рихард вздохнул с облегчением, увидев меня сидящей на кровати, но в тот самый момент, когда он вознамерился подойти ко мне, Эрик поднял свой меч.

— Уйдите, если вам дорога собственная жизнь, дружище, — твердо проговорил он.

Рихард поднял руки, показывая, что он без оружия.

— Элеонора, дитя мое, я так рад видеть тебя. Скажи своему другу, что я хочу поговорить с тобой. Только поговорить.

Он осторожно сделал шаг вперед. Эрик посмотрел на меня, прежде чем пропустить его, но меч в ножны не убрал, а занял позицию в изголовье моей кровати, готовый в любой момент, как лев, броситься на мою защиту.

— Как ты нашел меня, дядя Рихард? — Я приподнялась на локтях, чтобы лучше его разглядеть. Герман придвинул скамейки на которую Монтгомери и сел.

— Габриэль увидел Германа на площади, где проходила казнь. — Слуга Нафтали, сознавая свою вину опустил голову и стал, кажется, еще меньше ростом. — А потом он узнал твоего защитника.

— И выдал нас, — взревел Эрик. — Сколько тебе заплатили за это? Это все еще стоит тридцать сребреников?

Я зарылась в подушку

— Замолчи, Эрик! Как ты можешь!

— Я никому кроме вашего дяди, не рассказывал о том, что видел. — Габриэль, словно не замечая Эрика, подошел ближе. — Ты ведь знаешь, Элеонора, что на меня можно положиться.

— Еврей тоже знал, где вы находились, — сказал Рихард, задумчиво почесывая бороду. — Как все это странно и страшно… Они его и ослепили…

— Что вам здесь нужно, граф? — Эрик наклонился вперед, выразительно упершись острием меча в пол. — Вам недостаточно того, что вы получили в пещере?

— Я не хочу ничем мешать вам, благородный господин, — холодно возразил Рихард.

Я взглянула Эрику в глаза.

— Прошу, оставь нас одних на некоторое время. Пожалуйста.

Нехотя он пошел от моей постели к двери.

Рихард откашлялся.

— Я… я хотел бы кое-что спросить у тебя. Каждый на площади слышал то, что сказал еврей. Элеонора, это правда? Правда, что ты ждешь ребенка?

Я кивнула.

— Он сказал правду дядя. У меня будет ребенок.

— Да простит Господь твои прегрешения. Я буду молиться за тебя. Каждый день. — Он задумчиво посмотрел на меня. — Ты счастлива, Элеонора?

Я вновь кивнула. Тогда он тихо улыбнулся, и я вспомнила, как сильно любил он маленького огненно-рыжего бастарда, прижитого им во грехе с одной из кухарок.

Рихард пригубил вина из бокала.

— Когда я уходил, твой отец плохо себя чувствовал. Ты знаешь, что он от тебя отрекся?

Я молча покачала головой.

Отрекся… Иначе он поступить и не мог. Но услышать об этом было тяжело. Отрекся…

— Еще в тот вечер, перед прибытием судейских приспешников из Кёльна, которые должны были схватить еврея. — Рихард серьезно посмотрел на меня. — Ты опозорила семью. Свадьба с Кухенгеймом имела бы большое значение для всей рейнской земли. — Он вздохнул. — Но что случилось, то случилось. Ты всегда делала лишь то, что хотела, точь-в-точь, как и твоя мать. Но, несмотря ни на что, мне хотелось бы передать ему, что у тебя все хорошо, понимаешь? Когда-нибудь он все же спросит меня об этом… может, и на смертном одре… и тогда я скажу ему все.

— Скажи ему, что у меня есть все, что я хочу. Благородный господин фон Кухенгейм не был бы счастлив со мной.

Рихард усмехнулся.

— Благородный господин с тех пор так и не появлялся. Да не о чем и жалеть, не велика потеря. — Он осторожно посмотрел на дверь, возле которой, словно тень, стоял Эрик. Потом встал и накинул на плечи свою мантию.

— Что теперь делает отец? — вырвалось у меня.

Рихард бросил на меня внимательный взгляд.

— Он… ну, он уже носит власяницу и постится. На следующей неделе он отправляется в паломничество в Святой город, чтобы отвести от себя проклятие еврея. Госпожа Аделаида будет сопровождать его. А я останусь управлять замком до их возвращения. — Он теребил свою бороду. — Мы все были потрясены до глубины души…

— Дядя Рихард, то, что произошло, ужасно. Зачем они мучили чужестранца? Ведь он ничего не совершил!

— Элеонора! Этот человек — язычник. Когда-нибудь Бог покарает тебя за связь с ним… — В этот момент сзади к нему подошел Эрик и положил на плечо ему свою тяжелую руку

— Ваша забота о племяннице делает вам честь, и я отдаю вам должное за то, что вы не вычеркнули ее из своего сердца. Но все остальное, поверьте, не ваша забота.

Дядя окинул его долгим взглядом и наконец вздохнул.

— Ты сама, Элеонора, знаешь, что делаешь. Я постараюсь рассказать твоему отцу о встрече с тобой перед самым его отъездом. Может, душа его хоть немного успокоится.

— Вы решили выдать нас, граф? — Острие меча Эрика заблестело в свете масляной лампы. Голос его прозвучал так, что по моей спине пробежал холодок

— Клянусь честью, у меня нет причин вредить своей племяннице.

— Тогда, возможно, и мне? — зло произнес Эрик.

Боже милостивый, как глубоки были раны, нанесенные его душе отравленными ножами, боль длиною в целую жизнь…

— Я желаю только одного — чтобы Элеонора была счастлива. В глазах окружающих она совершила страшный грех, но, как и ее мать, она не придает значения мнению других. Не переносите свой гнев на нее, если сможете. Она не заслужила его.

Рихард потрепал меня по голове и повернулся, чтобы уйти. В глазах его были слезы.

— Господь с тобой, дядя Рихард.

— Мы… мы хотели бы кое-что подарить тебе, Элеонора. Может, это когда-нибудь пригодится тебе там, в стране варваров. — Габриэль вышел из тени и положил на мою кровать свой лук и цветной колчан со стрелами, которые он так хорошо умел вырезать.

— Спасибо, — тихо произнесла я. — Я никогда не забуду того, что вы сделали для меня.

Они поклонились мне в последний раз и пошли к двери. Эрик, не произнеся ни слова, пропустил обоих.

Я проглотила слезы. Рука моя с нежностью скользнула по поверхности лука. Мой друг детства подарил мне самое ценное, что у него было. Только теперь я осознала смысл своего поступка. Я больше не была членом семьи, в которой появилась на свет и воспитывалась. Я навсегда рассталась с привычным окружением родных, близких мне людей, стала человеком вне закона, который может рассчитывать только на себя самого. Для тех, с кем я рассталась, я умерла навсегда, как тот Гизли, о котором когда-то рассказывал Эрик. Я отказалась от всего…