Дагмар Тродлер - В оковах страсти

— Мой отец не наказал меня. Да он и не мог этого сделать, ведь уже объявлено время свадьбы. — Я скрестила пальцы рук, чтобы справиться с собой, произнося это. — Летом я стану супругой господина фон Кухенгейма.

Казалось, что воздух так и застыл над садом, и в этой тишине было слышно, как громко стучит мое сердце. Эрик даже не шелохнулся. На лице не отразилось и тени волнения, которое мне так хотелось увидеть. Тассиа тихо прошел мимо, накинув на его плечи одеяло, и мне показалось вечностью время, в которое он, схватив это одеяло, плотнее завернулся в него.

— Ganga mal sem auđnar, — пробормотал он, — Augu æina standa fram…[58]

Я наблюдала за тем, как осторожно он усаживался, скрестив ноги.

— Ganga mal… И все для вас разрешилось благополучно. Отец простил вас, и скоро свадьба. Поздравляю вас, графиня!

— Спасибо, — вымолвила я, стараясь не подавать вида, как сильно ранил меня его сарказм. — Что же, теперь ты знаешь все, о чем хотел узнать.

Он промолчал на это. Лица его не было видно в темноте. Я более не могла выносить этой игры, которую сама же и затеяла.

— Вы лжете!!! — Его пальцы крепко обхватили мою руку. — Вы никогда не умели врать — и лучше не пытайтесь! — В свете лампы гневно заблестели его глаза. — Скажите мне, наконец, правду!

Он сжимал мою руку все сильнее и сильнее, я пыталась высвободиться, защитить себя, стараясь удержать, стоя на коленях, равновесие и в конце концов опрокинула масляную лампу. Эрик отпустил меня. Мокрая трава задымилась; огонь по стеблям скатывался в пруд и, грозно шипя, затухал.

Безжалостный свет луны осветил то, что до этого скрывалось в тени, — бледное лицо, глубокие темные круги под глазами. Я потерла руку. Он прерывисто дышал, и я почувствовала на себе его гнев и его сопротивление болезни, ослабившей его силы, моему отцу, который был виноват во всех бедах.

— О чем ты еще хочешь знать? Кто сидел рядом со мной? — Волнуясь, я взъерошила на голове волосы и сжала кулаки. — О том, как он орал на меня? И я отвечала ему так же при всех этих господах? Об этом проклятом дне еще долго будут говорить в графстве!

Тень улыбки скользнула по его лицу.

— Это театральное действо я хорошо могу себе представить… Но еврей! Почему во второй раз его позвали наверх, что они хотели от него? И золотой ящик…

— Он, если ты забыл, принадлежит церкви, язычник!

— Но что здесь искать епископу? — прошептал он и подполз ближе. Я заметила, как гнев и боль вновь отразились на его лице. — Я знаю, что в замке находится церковник в высоком головном уборе. Что происходит там, наверху? Я вижу, что вы что-то скрываете…

Я устало отвернулась.

— Я обязан вам своей жизнью, meyia.

Он стоял на коленях совсем близко от меня, я почувствовала это сердцем, еще не видя его.

— И я имею право знать, что с вами.

Я медленно подняла голову. Глаза его сверкали, и взгляд был оживлен — никогда не узнает он, что они чуть не свели меня с ума.

— Не мучай меня, Эрик. Я очищусь, как того требует христианский обряд, и все будет забыто.

Забыто. Весь тот страх, который в зале чуть не извел меня, грозил охватить меня вновь, одолеть, но перед его глазами этому не бывать — нет, я должна казаться сильной…

— Нvi ertu illa leikinn…[59]

Двумя пальцами он провел по красной полосе, пересекавшей мое лицо, которую не смогла замазать даже услужливая Майя. Я задрожала от этого прикосновения.

— От чего должен очистить вас Белый Христос?

Голос его был едва слышен.

— Я… я буду молиться, чтобы меня подвергли испытанию водой перед тем, как вступить в брак с Кухенгеймом.

Стало совсем тихо, я не осмеливалась даже повернуться.

— Skirsla — пытка водой. Эта пытка — наказание Господне, графиня. — Он рывком повернул меня к себе. — В каком преступлении вас обвиняют? Eigi var ek of mikill vid pik, aldri-aldri![60] У божества Тора вы были бы невинны, как ягненок. Кто осмелится подвергнуть это сомнению?

— Конечно, я невинна и поэтому пройду через пытку. Разве ты сомневаешься в этом? — Я высвободилась из его рук. — А как иначе мне доказать свою невинность? Они требуют этого и получат то, что требуют…

— Кто требует этого, Элеонора? Кто? Ваш отец? — В глазах Эрика засверкала ненависть. — Если он не хочет, чтобы род его навсегда прервался, то он должен зарыть свой меч.

— Мой отец здесь ни при чем, Эрик. Он даже защищал меня. — И я положила свою руку на змею, изображенную на его руке. — Помолчи, прошу. Мой Бог знает, что я невинна, он будет со мной. А сейчас я должна идти.

Я подобрала юбку, чтобы она не намокла от вечерней росы, и направилась ко входу в пещеру. Разговор с Эриком взволновал меня — Боже правый, но как мне обрести покой перед этими глазами, которые буквально преследовали меня?

— Элеонора! — Он стоял сзади, тяжело дыша. — Подождите, останьтесь еще хоть на миг.

Я нехотя обернулась. Еще шаг — и он бы загородил мне вход. Его лицо было мертвенно бледным.

— Послушайте меня. Когда вы пойдете в воду, задержите в легких воздух. И медленно выдыхайте его под водой. Не забудьте — набрать в легкие воздух и медленно выдыхать, чтобы не задохнуться…

Я уставилась на него, испуганная таким всплеском чувств и настойчивостью в его голосе. Потом он взял мою руку, обхватив ее всеми пальцами.

— Обещайте мне это, Элеонора, обещайте выполнить все именно так. Суд Божий придуман людьми — и ваш Бог не заступится за вас. Все зависит от вас самой. Вы должны безоговорочно поверить в это: и только лишь одна-единственная ваша сила поможет вам, понимаете?

Я с недоверием посмотрела на него и попыталась вырвать свою руку.

— О чем ты говоришь, язычник? Уйди, дай мне пройти!

Он крепко держал мою руку и не отпускал ее.

— Вспомните, что говорил я вам в лесу. Сейчас вы живете, жизнь дается один-единственный раз, и лишь от вас зависит, как вы ею распорядитесь!

— Ты рассуждаешь как антихрист… — испуганно прошептала я и попыталась высвободиться из его железной хватки.

— Kærra, я видел, как могут захлебнуться люди, и это происходило на моих глазах. И все они потом всплыли, каждый труп! Воде все равно, что жертва невиновна! Прошу, послушайтесь меня, пожалуйста — до тех пор, пока в ваших легких есть воздух, вы не уйдете под воду…

Мое сопротивление поутихло. Земля ходуном заходила под моими ногами. Прозрачная вода уже казалась мне черной, таящей угрозу для моей жизни.

— Вы испуганы? — заметил он мой страх.

Я только кивнула. Вода в моем воображении накатывалась на меня черными волнами, угрожая поглотить меня, а потом вытолкнуть на поверхность, к ногам церковников; они обрадуются тому, что моя вина доказана, и раструбят об этом на весь мир…

— Если вы прислушаетесь к моим словам, с вами ничего не случится. Возьмите себя в руки, соберитесь, когда пойдете под воду, думайте о чем-нибудь, неважно о чем. Дышите спокойно, поняли?

— Но ведь я невиновна, — в замешательстве бормотала я себе под нос, — невиновна, я невиновна…

Не спуская с меня глаз, он засунул мою руку под свою рубаху и, крепко держа, прижал к своей груди. Я почувствовала контуры когтей орла, по приказу отца вырезанного на его груди, ощутила биение сердца Эрика, сильное, как барабанная дробь, и пальцы мои будто охватило пламя.

— Вспоминайте об этом, Элеонора, — тихо произнес он. — В тот самый час оно будет биться только для вас.

Я взглянула в его глаза и, расслабившись, погрузилась в глубокую голубизну, потерялась там…

Кто-то кашлянул за нашими спинами. Мы съежились от страха и смущения.

— Тебя уже ищут, Элеонора, — тихо сказал Нафтали, поднял лампу выше и осветил мое лицо. — Иди. Твой жених хочет видеть тебя.

Я поспешно вырвала свою руку и уже у самого выхода снова услышала его голос:

— Вы еще придете ко мне, графиня?

Я медленно обернулась. Необычное ощущение охватило меня.

— Вы придете? — упорствовал он.

И я молча кивнула.

— Жду вас, графиня.

В лунном свете лицо его казалось белым как снег, а глаза пылали, будто два уголька. Они стояли передо мной еще долго-долго.

Майя с нетерпением ждала меня у входа в женскую башню.

— Куда вы подевались, госпожа? Почтенный господин фон Кухенгейм напрасно прождал вас и ушел спать. Гизелла обыскала все углы и закоулки замка! — с упреком сказала она и закрыла за мной дверь. — Столь дерзкое поведение лишь вредит вам, как вы не понимаете?

— Ах, Майя, — рассеянно ответила я.

Она взяла меня под руку и повела по ступеням наверх.

— Любимое дитя мое, вы расстроены. Идите и еще раз поешьте досыта.

Я опустилась на скамью и придвинула к себе поднос, уставленный мисками и горшочками.

— Кушайте, дорогая моя. Тогда вы хорошо поспите и сможете посвятить завтрашний день вашему господину и повелителю.

Ожидая, пока я наемся, она притулилась на скамейке рядом. Я избегала ее взгляда, уставившись в миску с супом. Глаза Эрика не выходили у меня из головы.

Обиженная на меня, Майя проводила меня взглядом, не проронив ни звука.

Конечно, я не смогла заснуть и беспокойно ворочалась в темноте с боку на бок. Сквозь оконную щель, которую весной мы не завешивали коврами, пробивался бледный свет луны, рисуя причудливые тени на стене. Я села на кровати. Какая-то кошка орала в ночи. Из соседней комнаты раздавался оглушительный храп — Гизелла опять выпила лишнего.