Дагмар Тродлер - В оковах страсти

Эрик глубоко вздохнул.

— Если страна испытывает страшные бедствия, если голод, война или эпидемии угрожают ее народу, то кровь одного человека, принесенного в жертву, возможно, смягчит гнев богов…

— А кто это совершает, Эрик?

— Король. Король совершает этот обряд.

Король.

— Каждый король?

— Каждый.

— Но ведь и ты сын короля…

— Но не король! Кроме того, моя мать христианка. Она была благочестивая женщина.

Я слышала, как он прополз немного и был теперь возле стены, совсем рядом.

— Графиня, забудьте все, что слышали. От вас все это слишком далеко, и… и вы слишком мало знаете. Вы совсем ничего не знаете.

Я хранила молчание. Обхватив колени, я пыталась согреться. Сквозь мокрое платье холод проникал в тело, и не в силах предпринять что-либо, чтобы не замерзнуть, я лишь стучала зубами. Забудьте, что вы слышали. Забыть. Какой тонкий смысл заключался в этом слове… Я бы забыла, если бы была дома, забыла бы все, что довелось мне пережить, все, что связывало меня с ним, все!

Тишина зловеще оглушала. Никто не появлялся, чтобы осветить тьму. Я опять протерла глаза. Чернота, чернота, чернота. А может, это и была сама смерть? Просто остыть, стать совсем холодной, перестать чувствовать себя и все, что происходит вокруг, пока душа прокладывает себе путь в мир иной? Смерть затаилась в этих стенах, я чувствовала, что она угрожает мне своим холодом и омерзительною сыростью, которая даже рубаху Эрика на моих плечах сделала тяжелой… Внезапно мне до потери сознания захотелось сидеть рядом с ним, близко ощущать его дыхание, его тепло, которого хватило бы и для меня… Но я умру, прежде чем меня вызволят из моего угла. Я уставилась в темноту, туда, где мог бы сидеть он. Он спал? Было страшно, невыносимо тихо. О всемогущий Боже. Мурашки побежали по моей спине.

— Эрик?..

— Я здесь, Элеонора.

Голос прозвучал совсем близко. Его рука коснулась моей. Все это время он сидел почти вплотную, рядом.

Заскрежетала дверь. Сердце мое учащенно забилось. Легкими шагами кто-то спускался по лестнице вниз, в темноту. Отчетливо было слышно чье-то дыхание. Я осмотрелась вокруг.

— Lata hljott um pik — тихо!

— Но здесь кто-то есть!

Какое-то мгновение мы оба, не дыша, прислушивались. Пришелец вновь втянул носом воздух и сплюнул на пол.

— Герман, — прошептал Эрик. — Это Герман!

Я медленно потянулась к решетке. Шаги приближались, вот они уже за углом, я заметила отблеск света от лампы.

— Герман! — закричала я туда, откуда показался свет, в надежде на то, что это был именно он. Свет исчез. Я вдыхала запах масла в лампе, оно отдавало благовониями. Даже на краю света я узнала бы этот запах.

— Госпожа?..

Слабый свет, мерцая в темноте, вновь медленно приближался к нам.

— Герман? Герман, мы здесь, скорей же! — Я принялась неистово трясти прутья решетки. — Решетка заперта, у меня нет ключа, Герман, пожалуйста, вытащи меня отсюда…

— О милостивая Матерь Божья, это действительно вы! Душа моя, вас уже считали погибшей…

При теплом свете масляной лампы я видела его растерянное лицо. Он осторожно дотронулся до моей руки, державшейся за решетку потрогал пальцы, будто боясь, что я всего-навсего призрак и могу вот-вот исчезнуть. В отчаянии я пыталась дотронуться до него, схватила его за руку и вновь начала трясти решетку, не в силах понять, почему он не открывает, я не могла ни секунды более переносить это…

— Ключ у мастера, я сейчас схожу за пим, госпожа, — взволнованно пробормотал он, — потерпите еще немного, я… быстро…

— Он должен прийти сам, Герман, у меня Ганс, ему нужна помощь, пожалуйста, скажи ему это! О Господи, выведи меня отсюда, я больше не могу…

Я вцепилась в прутья решетки, будто они были моим последним спасением.

Герман помчался за угол. Шаги его стихли, и опять нас окружила темнота. Темнота! Он забрал с собой лампу… Не двигаясь, я повисла на решетке; пальцы мои ломило от напряжения. Холодный воздух обдал мое лицо — это подуло сверху: наверно, Герман отворил главные ворота замка и снова закрыл их. Сверху, где были свет и тепло, где была жизнь, люди ждали меня… У меня вырвалось глухое рыдание. Темнота была больше непереносима. Затхлый воздух подземелья схватил меня истлевшими пальцами, не давая дышать, а сырые стены, которые я могла лишь вообразить себе, надвигались на меня, обступая со всех сторон, жадно заключая меня в плен.

— Высвободите меня отсюда!

В темнице наступила гробовая тишина; глубокая могила, поглотившая меня заживо, черное ничто, безжизненное, безразличное.

— Выпустите меня отсюда, пожалуйста…

Рыдая, я прислонила голову к решетке и закрыла глаза. Чернота, чернота, непроглядная чернота, и так тихо…

И тут я почувствовала его рядом. Эрик молча разогнул мои скрюченные пальцы и оторвал их от прутьев решетки.

— Пошли, — произнес он. — Подождем вместе.

Он потянул меня вниз, на ступень, где сидел он сам.

— Оставь меня, — я яростно сопротивлялась, — оставь меня, я хочу прочь отсюда! Почему они не приходят за нами, черт побери?..

Когда я хотела его ударить — его и все привидения темноты, которые с гиканьем обступали меня со всех сторон, издеваясь, — он поймал мои руки с удивительной силой и заставил сесть на ступень ниже, между его колен. В полном отчаянии, рыдая, я попыталась высвободиться, но его руки держали меня железной хваткой.

— Отпусти меня… иначе я сойду здесь с ума, я хочу прочь… прочь… прочь отсюда… Почему они не приходят?.. Помогите же мне… Хоть кто-нибудь…

— Ччч… Сиди спокойно. Hljodr[47] — доносился до меня его шепчущий голос. — Твой крик ничего не изменит. Ничего. Никогда крик не сможет изменить что-нибудь, этому я уже научился здесь. И я знаю привидения, которые ты видишь, я знаю их всех, kærra. — Оп попытался отпустить мою правую руку. — Привидения, появляющиеся из темноты, как волчья стая…

Я прислушалась, не дыша, его голос становился все тише и необычно дрожал.

— Привидения, которые, смеясь, пляшут вокруг и загоняют вас в ловушки. Они окатывают вас водой и отбирают горбушку хлеба, из-за которой ты потом в кровь разбиваешь о стену голову; привидения, которые заставляют тебя кричать от одиночества, чтобы хоть кто-то мог услышать, и ты начинаешь кричать до тех пор, пока не лишаешься голоса… И вот тогда, когда ты уже не выдерживаешь, не можешь, когда думаешь, что конец уже близок, они обдают тебя ледяной водой и тащат туда, где тебя ожидает огонь и всякая утварь, и с каждым днем ты становишься спокойнее: страдание учит тебя летать, и постепенно забываешь, кто ты и откуда… И начинаешь любить полет, чувство, когда перестаешь чувствовать собственное тело, ждешь свои оковы и пыточные устройства, как невеста ждет жениха в брачную ночь, дрожа от страха и одновременно полная любопытства. Ты будешь приветствовать их, как старых знакомых, — плетки, ножи, блестящие зажимы и деревянную скамью. Ты становишься одержимым, ты стремишься увидеть все это, но как с каждым днем ослабевает их власть над тобой… И всякий раз, едва ты очнешься от обморока, крылья твои ломаются, ты падаешь на твердую почву, долину боли, они вновь тут как тут, призраки темноты, охотятся за тобой…

Голос его прервался.

Я точно окаменела. Ни одной мысли в голове. Только спустя какое-то время я осознала, что все ощущения, о которых он говорил, были его ощущениями в этой темнице, совсем как в той тюремной камере, мрачной, сырой, кишащей крысами, с невыносимым, жутким запахом. Воспоминания об этом настолько захватили его, что он едва понимал, кому он все это говорил. Он сидел, прижавшись ко мне, лихорадочно дрожа, и в отчаянии рвал на себе волосы, чтобы вырвать эти переживания из своей памяти. О Всемогущий Боже, чем был мой страх в сравнении с его страшными мучениями… Я коснулась его руки, лежавшей на моем плече, чтобы вернуть его из подземельных снов. А он схватил меня сзади и лицом прижался к моим свалявшимся волосам.

— Eindæmin eru verst.[48] Когда ты не одинок, все можно вынести, все пережить, поверь мне. Все.

Мы тихо сидели на лестнице, прижавшись друг к другу, скрестив руки, я ощущала его дыхание, его горячее тело за моей спиной, чувствовала биение его сердца так, будто оно было моим… Непроглядная тьма сделала нас единым целым. Холод и страх, непреодолимые до сих пор, рассеялись. Я придвинулась к нему поближе, осторожно, чтобы он этого не заметил. Я сосредоточила свое внимание на его дыхании и закрыла глаза.

Приближались торопливые шаги. Скрежета отпираемой двери мы не услышали. Я открыла глаза и вновь увидела пляшущее пламя масляной лампы. Сразу же за факелом разглядела озабоченное лицо мастера Нафтали. Эрик убрал руки, и я вскочила. Лекарь уже гремел ключом в замочной скважине, чтобы как можно скорее отжать ее. Замок щелкнул, и уже через мгновение, взвыв от облегчения, я бросилась на шею к маленькому лекарю.

— Элеонора, дитя мое, я так рад, что с тобой ничего не случилось!

Он с искренним чувством прижал меня к себе. За его спиной, как призрак из темноты, возникла еще одна фигура. То был Тассиа, немой слуга Нафтали. Он принес деревянные носилки.

— О, пожалуйста, побыстрее…

Вдвоем слуги дотащили Эрика до носилок. Лицо его в полутьме было пугающе бледным.

— Нам столько пришлось пережить, многое преодолеть…

— Слава Богу, что вы живы, все остальное неважно. Поспешим отсюда, чтобы нас никто не заметил. Ваш отец был вне себя от гнева, когда узнал, что этот человек, возможно, еще жив. Он при свидетелях поклялся на этот раз колесовать его как простого вора…