— Откройте… будьте вы прокляты!

— Ваши ругательства здесь не помогут, графиня. Попытайтесь все же найти убежище. — Эрик убрал с лица мокрые волосы. — На все воля Божия. Господа белого Христа обязаны принимать всех, ищущих приюта…

Я с удивлением взглянула на него. Приют, конечно же! История о рыцаре, который целый год жил на градском кладбище, чтобы скрыться от своих преследователей, пришла мне на ум. Аббат просто не имеет права отказать ему! Но почему это известно язычнику?

— Ради любви к Господу он впустит нас и даст нам кров над головой! Нас преследовали, и мы ранены! Приют, Боже правый… — воскликнула я и с еще большей силой забарабанила в дверь.

— Если это не убедит тех, в монастыре, то пустите в ход ваш несомненный талант драматической актрисы!

Он устало прислонился к воротам и попытался улыбнуться.

И чудо наконец свершилось. В замке заскрежетал ключ, и дверь тотчас же со скрипом отворилась. Монах в накидке от дождя с широко расставленными ногами вырос в дверном проеме и задумчиво рассматривал нас с неприветливым взором. В этот самый момент Эрик потерял равновесие и упал прямо в грязь. Я опустилась рядом и приподняла его голову из лужи, но он уже потерял сознание. Его лихорадило, он весь горел. В испуге я стала трясти его и громко назвала по имени. Монах рассматривал нашу оборванную одежду и свою собственную забрызганную грязью накидку. Над ним мелькал блик на небе, а из-под ног стекали, пенясь, потоки дождя.

— Первое — это накормить бедных…

— Мы не попрошайки! Сколько нам еще ждать, неужели вы не видите, что он умирает? — в отчаянии воскликнула я сквозь оглушительные раскаты грома, пытаясь за плечи притянуть Эрика к себе на колени.

И тут монах на удивление быстро — при его полноте — начал активные действия, и уже через некоторое время появились два других брата с носилками. Они затащили Эрика во двор. Кто-то увел лошадей и закрыл за нами монастырские ворота. Не очень-то осторожно положили носильщики моего спутника на деревянные подмостки, не сводя с меня любопытных глаз… Неужели они не узнали меня? Замерзая, я плотнее прижалась к монастырской стене, чтобы укрыться от падающего с небес дождя. Во дворе монастыря уже образовались большие лужи. Несколько тощих фигур монастырских крепостных, подгоняемые монахами, мучались, подкладывая под колеса солому, пытались завезти карету в сарай, чтобы спасти от дождя.

— Элеонора, дитя мое! Слава Всевышнему, вы живы!

Аббат Фулко спеша, в развевающихся одеждах, с черным платком на голове, пересекал двор, и из-под ног его летели комья грязи.

— Бог мой, дитя, как вы выглядите, вам срочно нужно тепло, иначе вы просто умрете… Как мы о вас молились!

Он накрыл меня плотным покрывалом и попытался увести из трапезной, но я начала упираться.

Монахи с носилками стояли под дождем и выглядели растерянными и беспомощными.

— Благочестивый отец, мой слуга нуждается в неотложной помощи, он тяжело ранен, прошу вас…

Аббат Фулко нехотя бросил взгляд в сторону несчастного и лишь тогда узнал, кто оказался перед ним. Рот его скривился в гримасе.

— Отнесите его в сарай, там он хотя бы умрет в сухости.

Я встала, пораженная громом.

— Но, аббат… он не умрет! Ему нужен лекарь, — воскликнула я.

— Думай, что говоришь, девочка! — с негодованием выкрикнул аббат. — И не искушай Господа, который без возражений принимает твои решения! Этот человек уже почти умер, вы же видите это сами. Да и кто вообще проявляет заботу о каком-то язычнике?

— Он мой слуга… я беспокоюсь о том, что с ним будет!

— Не глупите, дитя мое. Ваш отец может подарить вам нового слугу. Этому уже ничем не поможешь. Забудьте о нем.

Слезы брызнули у меня из моих глаз из-за его неожиданного жестокосердия. А чего я, собственно, ожидала? Какая же я была идиотка!.. Монахи уже наклонились, чтобы поднять носилки, но прежде чем они успели схватиться за ручки, я села на край деревянных подмостков и обеими руками крепко ухватилась за шесты. Капли дождя с моего подбородка стекали прямо на лицо Эрика. Хотя это и было бессмысленным, я попыталась стирать их. Другую руку я положила на щеку и склонилась над ним.

— Он не разместит тебя в сарае, я не позволю…

— Ты выглядишь комично, Элеонора. — Голос его был резким, острым, как боевой нож.

— Унесите его. Сбросьте его в канаву у ворот — прочь из моего аббатства, сейчас же! — В руках у привратника, в его мясистых пальцах вновь оказались ключи.

— Аббат, вы не сделаете этого…

Я с отвращением взглянула на одетую во все черное фигуру.

— О бог грома и плодородия Тор, позовите мне этого еврея или какого-нибудь другого лекаря… — вдруг прохрипел Эрик.

Аббат с удивлением посмотрел вниз. Глаза его превратились в щелки.

— Да ты жив еще! Не провидение ли Господне вновь привело тебя в мой монастырь, проклятый язычник? Так вот. Пока ты еще не умер, я заставлю тебя поклоняться кресту…

— Prifisk pu aldri,[23] монах, я не хочу молиться твоему Богу!

— Неверующий… — Аббат мастерски сумел придать лицу нормальное выражение, и только его дрожащий голос выдавал его ненависть, — Лишь глупые побеждают силой. Я сломаю тебя, потому что ты здесь, разобью твою языческую душу, плохую и черную, словно ночь, размельчу, сотру ее в порошок и брошу на землю.

Голос его стал еще более хриплым, и я содрогнулась от страха. Может, это комета прошлой ночью лишила его рассудка?

— Тебе не сломить меня, монах! — прошипел Эрик. — Eitrormr! Fjándi![24] Чтобы справиться с воином, не хватит сил одного верующего с деревянным крестом! Нужна по меньшей мере сотня таких, как ты. Выполни лучше свой проклятый долг и дай мне убежище! Позови лекаря…

Он дрожал от холода и боли и беспомощным жестом стягивал с груди порванную рубаху. Инстинктивно я сорвала с плеч покрывало, которое дал мне аббат Фулко, и накрыла им Эрика. А монахи так и продолжали стоять под дождем. Аббат вырвал у привратника из рук ключи и сделал шаг к воротам.

— Да сделайте же в конце концов то, о чем я прошу, или мне придется заняться этим самому… Его надо задержать, задержать!

— Прошу вас, благочестивый отец, имейте сострадание, ему действительно нужна помощь, пока еще не поздно!

Я опустилась перед ним на колени, крепко держа его при этом за рясу, чтобы не дать ему возможности двигаться дальше. Сильный порыв ветра подхватил его одежды и надул их, будто паруса. Он напоминал хищную птицу, когда, подняв руки, повернулся ко мне. Брат привратник хотел оттащить меня от аббата, но тут Фулко схватил меня за руку и заставил подняться с колен. Он всматривался в мое мокрое от дождя и слез лицо, измученные глаза, рубец, который разделил мое лицо надвое, а потом в окоченевшего от холода грязного человека у наших ног.

— Ну хорошо, воля ваша. Кровопускание не повредит, — холодно сказал он, вытянув подбородок. — Тащите его в госпиталь и позовите брата Ансельма. Никто не сможет попенять мне за то, что я не выполняю своего христианского долга…

Монахи, подняв носилки, устремились по потокам грязи, в некоторых местах доходившей им по щиколотку, через монастырский двор. Не раздумывая, я побежала за ними.

— Подождите, Элеонора! Пойдемте в гостиницу — крикнул мне вслед аббат, но я его не слушала.

Перед небольшим каменным домом носильщики опустили свою ношу на землю, чтобы открыть дверь. Один из них зажег факел и воткнул его в настенный держатель у входа; теперь через зарешеченные оконца в помещение с улицы пробивался скудный свет. У стены стояли деревянные лежаки с наброшенной на них соломой и шерстяными покрывалами. На один такой лежак они и сгрузили Эрика прямо в его мокрой одежде. Один из послушников попытался развести в камине огонь, что в такой дождь было делом непростым. Дымило и чадило, и бедный брат чуть было не задохнулся, пока наконец в камине не заплясали маленькие языки пламени.

Я устремилась к лежаку. Лицо Эрика было бледным, губы посинели от холода.

— Я не допущу, чтобы ты умер! Эрик…

— Элеонора, вы должны знать… — Он запнулся. — Vandi er mer[25] — мне очень тяжело принимать вашу помощь.

— Принимай ее со спокойной совестью. Я ничего не требую взамен.

— Ничего?

Он положил руку на грудь, готовясь к очередному приступу кашля. Что думал он обо мне, что должен был думать? Что я не хотела отпускать конюха на волю и по привычке продолжала держать возле себя?.. О пресвятая Дева Мария! Он разразился жутким кашлем, и я с тревогой замечала, как все сильнее и сильнее краснеет его лицо. Не болезнь ли это легких?

Дверь заскрипела, и с порывом ветра, с дождем в дом вошел маленький полноватый монах с сумкой в виде мешка. Он высвободился из-под своей накидки, стряхнув с нее воду.

— Я брат Ансельм, аптекарь, — обратился он к Эрику — Благочестивый отец приказал мне оказать тебе помощь. А вас, фройляйн, он ждет в гостинице, где уже приготовлена сухая одежда и трапеза.

Я (намеревалась) остаться сидеть возле Эрика и уйти лишь тогда, когда они сделают все необходимое.

— Ступайте, Элеонора. Обещаю вам оставаться здесь, — сказал Эрик.

Рука на моем плече была горячей. Я покачала головой — у Эрика опять был жар.

В это время брат Ансельм кряхтя опустился на колени и стал рыться в своей сумке. Послушник, оставшийся в госпитале по его требованию, принес плоскую миску с водой и поставил ее возле лежака.

Ансельм вопросительно поглядел на меня. Я поняла его просьбу уйти. Мое присутствие в таком месте было делом неслыханным и то, что перед моими глазами будут раздевать мужчину, — тоже.

— Начинайте свою работу, — тихо сказала я и опустила взгляд, чтобы дать возможность утихнуть негодованию монаха.

Он схватил наконец своими мясистыми руками рубаху и рынком порвал ее на две части. Послушник помог Эрику освободиться от лохмотьев и снял пропитанную влагой и гноем перевязку. На какой-то миг брат Ансельм оторопел, увидев большой шрам от ожога на груди Эрика. Потом он осмотрел рану от копья под реберной дугой. Боже правый! Она была такой серой и опасной, как перед тем, как попасть в геенну огненную. Тягучий, желтоватого цвета гной вытекал из отверстия и издавал зловоние.