— Что вы видели? — прошептала я.

Я уставилась в землю.

— Я видел много людей, и кровь стекала по их щекам. Светло-красная, она брызгала из всех отверстий, и я слышал крики умирающих…

— Боже, не оставь нас своею милостью! Это был наш замок?

Нафтали не слышал меня.

— На сердце у меня было так тяжело, и я молился Богу Яхве — тогда он поднял меня своими сильными руками в воздух. И я увидел: истребляют женщин, детей и стариков, как скот, на глазах их семей.

— Нафтали, Клеменс уничтожит всех нас? — Я дотронулась до его руки. Она была ледяной. — Вы слышите меня?

Он невольно покачал головой.

— Я видел языки пламени. Светлые и горячие, они опалили мое лицо, достигнув неба… и еще я наблюдал огненного дракона, ползущего по небесам, приносящего разруху, голод, жадно поглощающего все на своем пути… — Голос его звучал глухо.

Он прервал свое повествование. Ветер высоко поднял полы его кафтана, и в нос мне ударил запах смерти, пыльный, холодный и затхлый.

— Нафтали, ответьте же! Вы видели наш замок? Мы должны умереть? — В испуге я схватила его руку — Скажите мне это…

Когда он повернулся ко мне, казалось, что мысли его были где-то далеко и ему требовалось время, чтобы вернуться в действительность.

— Это… это были страшные картины, — вымолвил он наконец. — И я не знаю, где, в каком именно месте это происходило. Моя родина — твоя родина… или его родина… этого я не знаю.

Он замолчал. Я сжалась на скамье и недоверчиво посмотрела на него со стороны. Возможно, Фулко и прав — Нафтали могуществен…

— Я… я думаю, что мне следует отправиться на его поиски, может быть, смогу помочь, — вдруг услышала я свой голос.

Нафтали взглянул на меня, глаза его стали влажными, он погладил меня по щеке морщинистой рукой.

— Мои мысли — не ваши мысли, не ваши пути — пути Мои, говорит Господь. Как и дождь и снег нисходят с неба и туда не возвращаются, но наполняют землю и делают ее способной рожать и произращать, давать семя тому, кто сеет, и хлеб тому, кто ест, — так и слово Мое, которое исходит из уст Моих, — оно не возвращается ко мне тщетным, но исполняет то, что Мне угодно, и совершает то, для чего Я послал его. Так говорит Господь. — Нафтали улыбнулся. — Иди вслед за своей судьбой, дитя. Пока ты жива, тот, кого ищешь, не умрет. Всевышний вознаградит тебя за это. — Палец его осторожно коснулся креста, украшенного драгоценным камнем, который висел на моей шее. — Придет время, когда он опять будет носить это…

Когда полная луна осветила замок и затихли вечерние шорохи, я пробралась к боковым воротам у сада, где Нафтали назначил мне встречу. Мне удалось незаметно надеть охотничий наряд. На моем поясе болтался мешочек с монетами. Я еще пребывала в состоянии растерянности от нашего разговора. Кошмары видений потрясли меня, страх терзал мою плоть. Куда заведет меня судьба? Что знал Нафтали и не сказал мне? Да поможет мне Господь, не совершаю ли я чудовищную глупость?

У стены замка стояла лошадь и в нетерпении била копытом. Ворота уже были открыты. Герман, второй слуга лекаря, ждал с наружной стороны, держа за поводья лошадь. Из тени на свет луны вышел Нафтали.

— Этих лошадей дал мне Габриэль, лучник. Если спросят, он будет молчать. Он очень предан тебе.

Я провела рукой по мягкому, как шелк, носу рыжей лошади, которой мой отец наградил Габриэля за верную службу.

— Ну, скачи. Герман поедет с тобой, я же буду молиться, и Господь Бог не оставить вас своей милостью.

— Но…

— Твоя решительность понравилась мне, Элеонора. Ты достаточно сильна, чтобы вынести все, я знаю это. Да поможет вам Бог. — Он поцеловал меня, нарисовал на лбу несколько букв и заботливо накинул на голову капюшон. — Atah Gibor le-Olam’[8]… Atah Gibor le-Olam’… — все время бормотал он, пока Герман помогал мне сесть в седло. — Atah Gibor le-Olam’…

Приняла ли я решение, как утверждал Нафтали? Я не была в этом уверена. Глубоко внутри таилось чувство неловкости, эхо беды, которое породили видения лекаря, неясное и тяжелое… Куда приведет путь, выбранный мною? В своих мыслях я напрасно искала Бога.

Когда мы достаточно отъехали от замка, Герман зажег факел — теперь он освещал нам путь. То, что мы задумали, было небезопасным: банды воров использовали хаос, воцарившийся в окрестностях замка, в своих преступных целях. Многие не осмеливались без усиленного сопровождения появляться на улицах. В нашем графстве благодаря неумолимой жестокости отца одно было непоколебимо: он без промедления вздергивал на ближайшем дереве любого разбойника с большой дороги. Да и его рыцари, которых он рассылал по всей стране, не отличались чопорностью…

Герман, не жалея сил, искал большую дорогу в Трир. Он родился в одной из окрестных деревень Трира и хорошо ориентировался здесь. Три года назад, после эпидемии лихорадки, Нафтали с разрешения отца взял его к себе; он жил у лекаря, но никто точно не знал, в чем заключалось его услужение старику. Часто его видели выходящим с мешочком в руках из леса, и тогда мне казалось, что, возможно, он занимается сбором лечебных трав. Я сама лишь изредка перебрасывалась с ним двумя-тремя словами, да и сейчас не собиралась с ним разговаривать. Это было неслыханной дерзостью, граничащей с неприличием, — в обществе деревенского парня ночью на лошадях скакать по лесу. Такого рода размышления я должна была бы оставить еще у ворот замка. Я молча скакала вслед за ним и думала о том, кого ищу.

— Госпожа, вряд ли вам стоило из-за какого-то слуги пускаться в столь тяжкое путешествие, — оторвал меня от моих мыслей Герман. — Может быть, нам лучше вернуться? Пока мы еще не покинули окрестности Зассенберга.

Опасность… Нафтали не говорил мне об опасности. Я увидела перед собой его спокойное бледное лицо и покачала головой. На меня снизошло какое-то необыкновенное, особенное спокойствие; страх перед неизвестностью, который я чувствовала с самого начала, исчез. Несколько раз мы останавливались, чтобы дать лошадям отдышаться. Герман еще несколько раз пытался убедить меня вернуться домой, но в конце концов сдался, оставив меня в покое.

И тут мы увидели трактир. Он стоял на обочине, одноэтажный узкий дом, знавший, по всей видимости, и лучшие времена. Изгородь, которой он был окружен, покосилась, и нам с трудом удалось привязать лошадей к шатким рейкам. Оконные ставни были закрыты, однако и на улице можно было слышать громкий храп.

Герман с силой постучал в ветхую дверь. При более близком рассмотрении дом и вовсе не внушал доверия. Я схватила мальчишку за рукав.

— Герман, мы наверняка ошиблись. Это вовсе не гостиница…

Не говоря ни слова, он указал на вывеску над дверью. Красной краской кто-то изобразил на деревянной доске кружку с вином, ночной ветер трепал разорванный в клочья флажок.

Свет промелькнул в окне, потом послышались шаркающие шаги.

— Кто? — пробурчал неизвестный.

— Путники, захваченные сумерками врасплох. Мы ищем ночлега, — крикнул Герман. Дверь со скрипом отворилась. В узком проеме стояла баба в рубахе, в ночном колпаке на голове и свечой в руке. Морщины на лице и мешки под глазами придавали лицу грозный вид.

— Пошли вон! У меня нет свободных номеров, и кроме того…

— Мы ищем раненого путника, которого друзья оставили здесь, — прервала я ее и быстро сунула ей монету.

Она с удивлением посмотрела сначала на монету в моей руке, потом на нас и кивнула через дверную щель.

— Он наверху. И может, черт уже забрал его, — недовольно произнесла она. — Позаботьтесь, чтобы он исчез, мне не нужны неприятности. Как мне объяснить, откуда в моем доме труп? Заберите его. Я покажу вам, где он лежит.

Она повела нас вдоль по коридору, пахнущему чем-то затхлым. Мяукнув, моих ног коснулась кошка — я будто споткнулась о нее. Слева, в небольшом зале, на полу лежало сразу несколько человек, укрытых одеялами и громко храпевших. Кто не смог обеспечить себе койку на галерее, был благодарен и тому, что нашел местечко на ночь возле пламени разожженного огня. И, конечно, кожевница содрала с них за это хорошие деньги. Я с недоверием смотрела на ее кривую, сгорбленную спину. На кухне в нос нам ударила скверная смесь из запахов холодного капустного супа, прогорклого жира и отхожего места. За деревянной перегородкой кто-то справлял нужду. Запах экскрементов наполнил воздух. В конце коридора мы наконец увидели лестницу, ведущую на галерею.

— Он лежит там, наверху. Трое сильных мужиков затащили его туда. Вас только двое — как вы хотите стащить его вниз по лестнице? А покойники-то и вовсе тяжелые… — шепелявила себе под нос хозяйка, освещая свечой ступени. От нее исходил запах алкоголя и гниющих зубов.

Придя наверх, она открыла какую-то каморку. Мы перебрались через порог дурно пахнущего помещения, освещаемого лишь свечой хозяйки.

— Там, сзади, на соломе. Заберите его сразу. И не вздумайте копаться. Савана вы от меня тоже те получите, не ждите.

Своенравно скрестив руки на обвислой груди, она прислонилась к двери. В соломе кто-то заворочался. Я закусила губы. Тот, кто лежал там, подал признаки жизни…

— Ты звала лекаря?

Ничего не понимая, она уставилась на меня. Я напряглась, как струна. Моя цель была достигнута — мы нашли Ганса. Об этом, похоже, думала и хозяйка.

Меня охватил гнев. Я была дочерью графа — и хорошо было бы прикрикнуть на это отвратительное существо.

— Тебе же было велено позвать лекаря, где он? Мне известно, что ты берешь за это деньги!

Хозяйка медленно повернулась.

— А где мне его взять? Хозяина нет. А этот так плох, что неизвестно, доживет ли до следующего утра, — облаяла она меня. — От него у меня только лишние расходы, ничего, кроме расходов да дерьма! Забирайте его, не то позову стражников. Ведь любому видно, что это беглый раб.