Юлия Динэра - В огне

– Labi.

Он отступает, оглядывает меня с ног до головы, не скрывая ухмылку, я стаю обнаженная посреди комнаты, тяжело дышу. Мужчина хватает с пола полотенце, относит в ванную, затем возвращается, одевается и уходит. Хорошо, значит? Просто взять и уйти, как обычно, в духе Адриана Вестардо. Сегодня приезжает мама из командировки, я больше не нужна, моя роль на этом закончена.

20 марта 2017

Почти убегаю с кладбища. Отец скрылся из виду, словно я чужой человек, даже не поздоровался, просто уехал. Не могу поверить, что видела его, он держал мою руку и смотрел в мои глаза, хоть даже не видел их за темными очками. Действительно ли Адриан не узнал меня? Может, прикинулся, что не узнал. В его духе, не замечать меня. Возможно, забыл, как я выгляжу. Идиотская голова, не могу выкинуть весь мусор из нее.

Еду домой, руки дрожат, стараюсь не превышать скорость, но желание поскорее встретится с папой, заставляет сильнее жать на газ.

Застаю отца в кабинете, громко распахиваю дверь, он даже не поднимает голову, чтобы взглянуть на меня, ковыряется в своих бумагах, хмурит брови.

– Пап.

– Не сейчас, Алина.

Когда если не сейчас? Он постоянно чем-то занят, на меня никогда нет времени, только знает, как распоряжаться моей жизнью, но никогда не спросит меня саму о чем-либо. Мама уехала в Латвию, я еще в школе училась, меня воспитывала прислуга, а отец только команды отдавал, если видел что, что-либо не так. Мне не хватало его внимания, ни в детстве, ни сейчас.

– Чертов Петерсон. – Бормочет отец, сжимая руками голову.

– Что прикажешь делать, отец? – Спрашиваю я с толикой иронии в голосе.

– Все не имеет смысла! – Он пинает ногой стул, тот с грохотом отлетает в сторону. – Откуда я мог знать, что эта мразь сдохнет! Мы должны были подписать договор через год после вашей свадьбы.

Я почему-то чувствую вину, испытываю стыд, хотя не должна.

– И ничего нельзя сделать? – Тихо спрашиваю. Папа отрешенно смотрит на меня.

– Все достается его племяннику. У этого мерзавца больше нет никого. По гребаному закону, ты не имеешь право ни на что.

Мне и не нужно, но я знаю, что нужно отцу. Он хотел вернуть сорок процентов семейной фирмы, которые потерял несколько лет назад.

– Что.. мне делать?

– Делать то, что скажет его прихвостень. Он все решает. Я читал ваш с Петерсоном контракт.

– Мне опять придется спать с кем-то? – Голос подводит и немного срывается. Я всегда стараюсь держать эмоции при себе, особенно перед отцом, не хочу раскисать, казаться слабой, но я не хочу, чтобы мой единственный родитель отрекся от меня или смотрел так, словно я самое большое разочарование в его жизни. Мне ведь ничего не стоит? Работник я никудышный. Я ничего не умею делать. Достойно. Правильно. И все же, я устала. В прошлом году мне пришлось переспать с представителем машиностроительной компании, с которой у нас срывался договор. Я всего лишь пришла на встречу, чтобы заключить соглашение, мужчина пошел на попятные, а мне нужно было это заключение, все решала я, и он. Сама виновата, нужно было работать лучше. Если бы я сказала отцу, что мы теряем договор, он бы меня убил.

Что-то меняется в папиных глазах, холод уходит, появляется что-то вроде понимания и может даже, сожаления, он подходит ко мне и кладет руки на плечи, его серые глаза заглядывают в мои.

– Потерпи немного, ладно? Мы не знаем, чего захочет сопляк Петерсона, просто потерпи, скоро все изменится.

Изменится ли? Да или нет, но слова отца как всегда дают мне надежду.

– Я возвращаюсь домой? – Спрашиваю, потому что не уверена, что скажет папа, хотя это и мой дом тоже.

– Пока, да. – Кивает. – Думаю, да. – Возвращается к разбросанным по столу бумагам.

– Я заберу кое-какие вещи из того дома, по пути заеду в магазин. Купить тебе что-нибудь? Могу заехать в твой любимый ресторан и заказать нам пасту, поужинаем вместе.

– Нет, извини, милая, столько всего.. столько.. Поужинай одна, пригласи подруг. – Снова не смотрит на меня, я горько киваю и сглатываю ком.

– Хорошо.

У меня нет подруг. Была Лиза Кудрина из отдела продаж, но я давно не видела ее, так как не появлялась на работе в связи со своей новой должностью: «Подстилка Александра Петерсона».

21 Марта 2014

На часах восемь утра и я встала пораньше, чтобы помочь маме, которая опаздывала в издательство. Включив на своем телефоне зарубежную попсу, которую я слушаю пока никто не слышит, я напевая знакомую мне мелодию, направилась на кухню, замираю в дверях, быстрым движением руки вырубаю музыку. Адриан сидит на стуле, пьет, должно быть, кофе черный без сахара, как обычно. Аромат разносится по всему помещению, аромат кофе, аромат этого мужчины, который даже не смотрит на меня. Отступаю назад, понимая, что совершенно в нелепом виде: спальная майка и трусики-шорты, на голове кавардак. Упс. Возвращаюсь в комнату, натягиваю джинсы и черную футболку, быстро расчесываю волосы. Не думала, что он появится здесь в такую рань, надеялась успеть к девяти.

Снова иду на кухню.

– Не знала, что ты здесь. – Прокашливаюсь. Слышит ли он меня вообще? Может я превратилась в невидимку? Хотя.. о чем это я? Адриан Вестардо, никогда не видит меня, изредка только, когда хочет меня трахнуть.

– Предыдущий наряд мне нравился больше. – Ровным тоном говорит он, не поднимая взгляд от своего смартфона. Значит, заметил все-таки. Все равно злюсь, аж зубы сводит.

– Мама попросила приготовить тебе завтрак. Не думала, что ты так рано..

Рассматриваю его, надеюсь, этого он точно не замечает. На нем темные спортивные штаны, белая боксерка, выделяющая каждую мышцу, растрепанные волосы и вид.. будто он только встал. Внутри все сжимается. Я привыкла, что он приходит и уходит, но сегодня.. Ненавижу себя за эту злость.

– Ты ночевал здесь? – Стараюсь не показать в интонации интереса. Как бы просто из любопытства.

Молчит. Игнорирует. Я знаю ответ. Он ночевал здесь, в маминой комнате, в ее постели. Сосет под ложечкой.

– Я не умею готовить ничего кроме яичницы, извини. – Перевожу тему, стараюсь не выглядеть еще более глупой.

– Я не голоден.

– Мама сказала..

– Я сказал.. – Адриан резко ставит чашку на стол, я вздрагиваю. – Я не голоден. – Разворачивается ко мне, я почти не дышу, кажется, только моргаю.

– Извини.. – Бормочу я, проглатывая ком, освобождая путь воздуху.

– Избавь меня от своих извинений.

Не могу долго смотреть в его глаза, слишком отчетливо в них различается безразличие и леденящий кровь холод. Хочется спросить: «Зачем ты так со мной?» Но я зык не поворачивается. Перевожу взгляд на его правое предплечье, туго стянутое бинтом, сквозь который просачивается свежая кровь.

– Ты ранен?

Ничего не отвечая, он просто уходит, я следую за ним. Плевать я хотела на его тараканы в голове, хочу знать, что он в порядке. Иногда этого просто достаточно.

– Адриан! – Догоняю, хватаю за руку, мужчина резко одергивает ее, словно вляпался в кучу дерьма. Мне как пощечина, но я уже несколько месяцев живу с этим чувством.

Слышу слабый внутренний рык, словно Адриан злится на меня так сильно, что готов разорвать, я не боюсь его, но иногда он на самом деле может напугать.

– Прекрати ходить за мной, Алина. Это раздражает. – Он говорит спокойно, но при этом умудряется расковырять мою душу. Я должна бы привыкнуть к этому холоду, к этим безразличным взглядам, но я не могу.

– Я просто хотела помочь.

– Не нужно.

– Что с твоей рукой?

– Ты что глухая? – Он резко разворачивается и прожигает меня изнутри одним взглядом.

– Я.. – Во рту пересохло. – Могла бы посмотреть..

Издевательский смешок.

– Посмотреть? Ты же ни черта не умеешь! Иди, готовь свою яичницу. – Он кричит, а затем тон снова становится спокойным, мое сердце ноет, скручивается и дрожит, я не знаю, как оно еще живо.

– Просто хотела знать, что ты в порядке.

– Тебя это не касается.

Не касается. Он прав.

20 Марта 2017

Этот ненавистный мною огромный дом, с множеством пустых комнат снова открывает передо мной свои двери, и я лишь радуюсь тому, что больше не вернусь в него. Снова надеваю свои очки, доигрываю последний акт, скорбящей вдовы. Переступаю порог, втягиваю в себя воздух, которого мне долго не хватало, истерично хохочу, так что отголоски смеха отдаются эхом от стен большого зала, с кучей ненужных дорогих картин и статуэток в виде орла, волков, и тигра. Ну, прям самец. Шах и мат, Петерсон.

– Никакого уважения к покойному. – Цокает языком, направляется прямиком ко мне, уверенной походкой, с той же властью в глазах, этот человек непоколебим. На нем тот же черный костюм, который я видела на кладбище, волосы аккуратно уложены назад. Ничего плебейского.

– О, мой Бог. – Шепчу я сама себе. Хочется убежать, провалиться под землю.

– Здравствуй, mana mīlestība. – Его ухмылка такая же дикая, как и прежде. Он помнит меня. И он хорошо знает, как меня бесит его лживое «Любовь моя». Я не шевелюсь, не дышу, ничего не говорю. Адриан медленно снимает с меня очки и заглядывает в мои глаза, пристально, изучающе. Куда-то падаю, проваливаюсь. Так долго не думала о нем, как о чем-то реальном, когда вспоминала, то молилась, чтобы этот сущий кошмар больше никогда не повторился в моей жизни. Теперь он снова стоит передо мной, и я вот-вот грохнусь в обморок. Начинаю часто дышать, стискиваю зубы от злости. Что он здесь делает? Неужели.. Нет, это не может быть правдой. Даже не хочу знать, спрашивать. Иду к лестнице, которая ведет в мою бывшую комнату.

– Какое невежество. Где твой огонь, Алина?

Перегорел, ублюдок, ты забрал последнюю спичку.

– Я заберу свои вещи и уйду. – Меня трясет, но я стараюсь говорить спокойно, вот бы мне немного его бессердечности, я бы не дрожала, как осиновый лист.