Эррол был верным сторонником Хантли и беспощадным воином. Маклейн должен его удержать; если Эррол прорвется, им конец. Кто-то должен пойти на помощь Макинтошу. Дункан не колебался ни мгновения.

— Где?

Фергус показал на ту сторону речушки.

Сквозь дымку боя Дункан с трудом различал сражающихся воинов. Около дюжины людей оказались отделены от остального войска и были зажаты в узком овражке между двумя холмами — полностью окружены солдатами Хантли, набросившимся на них, как грифы.

Быстрая оценка обстановки не предвещала ничего хорошего. Все, кто пойдет на помощь, будут уничтожены точно также, как и те, кого попытаются спасти. Единственный шанс — резко атаковать левый фланг Хантли и отвлечь противника, чтобы дать возможность Макинтошам отступить сквозь ту брешь, которую они сумеют пробить. С большим отрядом это было бы несложно, но Дункан мог взять с собой всего лишь несколько человек, остальные должны защищать свою позицию. Если они отдадут холм, битва будет проиграна.

Дункан принял решение и обернулся к людям отца, теперь находившимся в его подчинении. Он объяснил свой план, назвав пятерых самых преданных воинов — он знал, что на них можно положиться. Дункан стиснул зубы.

— Я не заставляю вас, — сказал он. — Скорее всего никто из нас оттуда не вернется.

Дункан посмотрел на пятерку и не заметил ни капли сомнения ни на одном покрытом ссадинами лице — только отчаянную решимость. И кое-что еще. Доверие. Они доверяли ему — не только вести их в бой. Они верили, что Дункан вернет их домой или погибнет вместе с ними. И его охватило волнение, вселяющее мужество. Дункан без тени сомнения понял, что такова его судьба.

Нейл, один из самых старых воинов, сплюнул на землю.

— Капитан, точно говорю — эти проклятые Гордоны будут сегодня ужинать с дьяволом.

Дункан ухмыльнулся:

— Верно. Значит, нам лучше не тянуть — мы же не хотим, чтобы они опоздали к ужину?

И с неистовым боевым кличем Дункан повел их в атаку.

Шесть горцев, сломя голову мчавшихся верхом, высоко подняв мечи, в самое сердце левого фланга Хантли, должны были в этот день погибнуть.

Вместо этого они стали легендой.

Джинни, вздрогнув, проснулась. Сквозь грязное маленькое оконце в комнату проникали первые утренние золотые лучи и протягивались по полу. Но солнце не могло согреть холодной пустоты, сжавшей ее сердце.

Даже не проверяя, Джинни знала — Дункан ушел.

У нее ничего не получилось.

Это был самый долгий день в ее жизни. Джинни то и дело отбрасывала шитье и спешила к окошку — туда и обратно, туда и обратно, не в силах усидеть на месте. Господи, как она ненавидела ожидание! Ненавидела полную свою беспомощность! Там, на поле боя, решается ее судьба, а ей остается только сидеть тут и ждать. Что происходит? Кто вернется с победой? Придет ли он за ней? И самый мучительный вопрос: останется ли он жив, чтобы вернуться? Он не может погибнуть. И как раз перед тем как окончательно пала ночь, Джинни увидела на холме с восточной, стороны белый штандарт вождя Грантов. А чуть позади — своего отца.

Она вознесла благодарственную молитву за его благополучное возвращение, помчалась вниз по башенной лестнице и дальше, по ступеням крыльца, и выскочила во двор. Сердце ее отчаянно колотилось. Удрученные лица членов клана, въезжавших под железные ворота, ответили на первый вопрос: Кэмпбеллы потерпели поражение.

Теперь оставалось только ждать и надеяться: если Дункан жив (мысль о том, что он погиб, была просто невыносимой), он не винит ее за предательство отца.

Ликование по случаю чудесного спасения Макинтошей было коротким. Дункан сражался вместе с Маклейном до последнего, но в конце концов их вынудили отступить, поскольку силы оказались неравны. Не важно, насколько храбро и отчаянно они сражались, — кавалерия Хантли и его пушка были несокрушимы. Если бы Кэмпбеллы не потеряли половину своего авангарда в первые же часы битвы, они могли бы на что-то рассчитывать. Но сегодня удача изменила им. Знаменосец Аргайлла, Роберт Фрейзер, пал от рук врага. Правда, для этого потребовались три копья.

Последний лучик дневного света погас, когда Дункан проехал в ворота замка Драмин, измученный и чуть живой.

Его ждали в покоях лэрда. Вожди, державшие вчера ночью военный совет, сегодня казались совершенно другими людьми — угрюмыми, ошеломленными. В комнате стояла невыносимая тишина, пронизанная атмосферой общего уныния. Эти люди не привыкли проигрывать. И хотя ни один из них не высказывал свои мысли вслух, каждый понимал, что случилось то, о чем многие из них предупреждали. Но никто не мог предвидеть измены Гранта.

А ведь следовало. Во всяком случае, Дункану точно следовало…

Он взглянул на кузена и понял, что Арчи взбешен. Растянутые в злобном оскале губы, прищуренные в гневе глаза — Арчи со своими резкими гэльскими чертами лица напоминал обезумевшего волка, готового укусить первого же, кто посмотрит на него косо.

Но Дункан не торопился успокаивать оскорбленную гордость кузена.

— Как отец? — спросил он Колина, с облегчением увидев, что брат послушался его приказа и вернулся в замок.

Лицо Колина было бледным, в потеках грязи и крови, взгляд блуждающим. Похоже, его потрясли события дня. Что ж, Дункан не мог винить брата за это.

— Он жив, — ответил Колин. Дункан с облегчением вздохнул, однако следующие слова брата все испортили. — Но не приходил в себя с тех пор, как его унесли с поля боя.

— Где он? Я должен пойти к нему.

— В спальне лэрда, — отозвался Аргайлл. — Но сначала и хочу услышать твой доклад.

Дункан перечислил события, происшедшие после того, как кузен покинул поле боя, особо подчеркнув мужество и силу духа Маклейна и его людей.

— А где Маклейн? Почему он не явился сюда, чтобы самому обо всем доложить?! — сердито воскликнул Арчи.

— Его ранили в руку, сейчас обрабатывают рану.

— Наши потери?

Дункан посмотрел ему в глаза.

— По меньшей мере пятьсот человек. — Упоминать о неопытных ополченцах, тысячами бежавших при первом же пушечном выстреле, он не стал.

— А у Хантли?

— Намного меньше. — Дункан предполагал, что не больше двух десятков, причем половину он приписывал себе со своими людьми.

Взгляд Арчи посуровел, глаза сверкали, как черный оникс.

— Они знали наши позиции. И наш план сражения. Послышалось согласное бормотание, а Кэмпбелл из Коудора сказал:

— Да. Как будто у них была карта, с такой точностью они предвидели все наши передвижения. Наверное, это дело рук Гранта. — Он пожал плечами. — Должно быть, вчера после совета он послал к ним человека.

Упоминание о Гранте окончательно выбило Аргайлла из колеи. Его лицо побагровело.

— Грязная лживая гадина! — Он ударил кулаком по столу. — Надо выяснить, кто вчера вечером куда-то отъезжал!

Дункан беззвучно выругался, понадеявшись, что никто не видел, как он покидал позиции. Ему не хотелось объясняться по поводу свидания с Джинни. Особенно сейчас.

— Если это все, кузен, я пойду к отцу.

— Иди, — ответил Аргайлл, махнув рукой. Дункан уже подошел к двери, когда Арчи остановил его: — Погоди. Сначала оставь здесь карту.

Дункан вытащил из сумки пергамент, протянул его кузену и снова повернулся к двери, но Аргайлл произнес:

— Что это? Записка?

Проклятие! Торопясь увидеть отца, он, должно быть, случайно отдал Арчи записку Джинни.

С бесстрастным лицом Дункан снова открыл сумку и начал перебирать содержимое. И нахмурился. Где она?

— Что-то не так? — спросил Аргайлл, и в его голосе послышалась неуверенность.

— Не могу найти карту. Вероятно, я выронил ее во время сражения.

Если в комнате и раньше было тихо, то теперь повисла мертвая тишина. Дункану не требовалось смотреть по сторонам, он и так знал, что все взгляды устремлены на него. Дункана охватила ярость. Многие в этой комнате подозревают его только потому, что у него нечистая кровь! Но Арчи никогда не усомнится в его верности. Действия Дункана на поле боя говорят сами за себя, и пусть хоть кто-то из них осмелится сказать что-нибудь другое.

Он протянул руку, чтобы забрать свою записку, но кузен колебался. Дункану захотелось вырвать ее, но если так поступить, они решат, что он что-то скрывает.

— От кого она? Похоже на женский почерк. Дункан стиснул зубы и выпятил челюсть.

— Это мое личное дело.

И только когда кузен развернул записку и начал ее читать, Дункан вспомнил, что там написано. «Приходи скорее… мы должны действовать немедленно». Эти слова возбудят вопросы даже у самых верных людей.

Кузен посмотрел на него со странным выражением.

— Когда это доставили?

Дункан не стал врать и выкручиваться:

— Вчера вечером. — После совета? — Да.

— Я предупреждал тебя — ничто не должно мешать тебе выполнять свой долг. Может быть, тебе следовало больше заниматься отцом, а не дочерью? Убедить Гранта присоединиться к нам было поручено тебе.

Дункан услышал, как громко вздохнул Колин — тот понял, на что намекает Аргайлл. Проклятие! Он не хотел, чтобы Колин вот так узнал об этом.

На лице брата отразилось настоящее потрясение.

— Джинни Грант? Вчерашнюю ночь ты провел с девушкой, с которой я обручен? — спросил Колйн, и в голосе его звучало обвинение.

— Ты ни с кем не обручен. Все очень сложно, я объясню, клянусь, но позже. — Дункан снова посмотрел на Аргайлла. — Мои отношения с дочерью Гранта никак не связаны с этим. — Не так-то легко преодолеть недоверие кузена. — Если ты хочешь в чем-нибудь обвинить меня, Арчи, — говори. Иначе я пойду к отцу. — «Который принял на себя пулю, предназначенную тебе». Впрочем, об этом Дункан промолчал.

Он подождал. Кузен так ни слова и не сказал, и тогда Дункан повернулся и вышел из комнаты. Арчи ни в чем его не обвинял, но и защищать не стал. После всего пережитого за этот день было особенно больно осознавать, что кузен может его подозревать.