Глеб с Антониной Степановной, сдвинув головы, о чем-то тихо разговаривали, и подошедшая к ним сзади незаметно Лиза услышала конец фразы, сказанной Глебом по-испански:

– …словно переключилось что-то в голове.

– А я уже побаиваться за тебя начала, Глеб, – призналась ему бабушка тоже на испанском. – Уж слишком затянулось это твое состояние скорби. Бог знает, для чего тебе это дано было, может, как очищение или чтобы жизнь переосмыслил свою. Ведь Ольга, хотя и была неплохой хозяйкой и матерью, надо отдать ей должное, но совершенно не по твоему уму, таланту и характеру. И любви между вами не было, а ты зачем-то жил с ней. Жизнь, Глеб, настолько быстротечна, что тратить ее на ненужные, тягостные отношения, на чужих людей преступно. Какое счастье, что эта девочка прочистила тебе мозги.

– О, да это она умеет, – рассмеялся Глеб.

– Вот и хорошо, – строго, но довольно заявила Антонина Степановна. – И правильно, не даст тебе заноситься куда не надо.

– Я сам больше не занесусь куда не надо, – посмеивался Глеб. – Теперь я нахожусь именно там, где мне и следовало быть давным-давно, еще пять лет назад, сразу же, когда понял, что Лиза предназначена только для меня.

– Вы оба правильно сделали, что не пошли тогда за своей страстью, – сказала Антонина Степановна. – Нельзя, чтобы кто-то третий разрушал семью, даже совсем худую. Накажет жизнь. Но ты, Глеб, помни всегда, что Лиза – твоя единственная женщина. Хотя я уверена, что эта умная девочка не даст тебе об этом забывать никогда и вообще будет держать тебя в тонусе.

– По-моему, – положив руки на спинки стульев, сказала Лиза по-испански, – вы двое совершенно игнорируете тот факт, что на испанском говорит пятая часть населения Земли и очень велик шанс, что рядом окажется кто-то испаноговорящий.

– Лизка! – развернулся к ней ошарашенный Глеб. – Ты знаешь испанский!

– Да, мой сеньор, – рассмеялась она.

– Почему ты мне не сказала раньше? И почему Кирюха никогда не говорил? – поднялся он со стула и обнял ее.

– А он не знает, я решила не посвящать родню, пока не выучу язык в совершенстве, а потом как-то и забыла сказать, а случая похвастаться владением испанского никакого не представлялось.

– И давно ты его выучила?

– Начала учить после нашего первого танго. Решила, пусть мне не суждено с тобой быть, но в твою любимую Аргентину-то мне никто не запретит съездить. А понять, что именно тебя в ней так очаровало, и вообще почувствовать страну без языка не получилось бы. Вот и выучила. Правда, в Аргентину так и не съездила.

– Мы обязательно съездим, – интимным шепотом пообещал он. – И я покажу тебе эту страну, и подарю. Всю. – И поцеловал ее нежным поцелуем, совершенно позабыв о гостях за столом.

– Нет, ты понял, мы снова попали! – всплеснула руками Надежда Константиновна, глядя, как ее сын целует ее будущую невестку. – Она тоже говорит по-испански! Ну скажи мне, почему мы за тридцать шесть лет жизни нашего сына так и не выучили этот их язык, а?

– Мне было лень, – быстренько признался Максим Игнатьевич.

– А у меня никаких способностей к изучению языков, – тяжко вздохнула его жена и признала, смиряясь: – Придется нам теперь троих терпеть с их секретами на иностранном языке.

– Сильно сомневаюсь, что они ограничатся этим количеством членов их клуба, – усмехнулся отец Глеба.

И, чокнувшись рюмочкой о рюмочку жены, с удовольствием выпил коньячку за это дело.

В стремительно спускающихся на город сумерках к самому элитному и знаменитому в Буэнос-Айресе «Дому танго» подъезжали дорогие автомобили, из которых выходили шикарно одетые люди.

Музыка вырывалась из дверей здания и разносилась по улице так же свободно, как этот танец, ведь танго – значит прежде всего свобода.

Вечер был в разгаре, когда конферансье громко объявил публике:

– Господа и дамы! Мы рады приветствовать здесь великолепную и неподражаемую пару из далекой России! – и, перекрывая аплодисменты, форсировав голос, представил: – Итак! Сеньор и сеньора Про-та-соф!

Луч прожектора высветил столик, из-за которого поднялись двое в великолепных вечерних нарядах для танго.

– Я переживаю ужасно! Мама говорит, что он капризничает и хнычет уже третий день, – прошептала Лиза, пока они шли к танцполу.

– С нашим сыном все в полном порядке, – ответил ей Глеб, лучезарно улыбаясь публике. – Он в прекрасной компании двух прабабушек, одна из которых, между прочим, детский врач, бабушки, няни и всего нашего ковчега. Он просто не привык оставаться без тебя, вот и капризничает. Расслабься и перестань выдумывать всякие ужасы.

Закончив традиционный двойной поклон публике, Протасов притянул к себе и обнял партнершу, посмотрев ей в глаза:

– А теперь, Лиза, только танец. Только ты, я и танец.

И она утонула в его взгляде, и мир вокруг них исчез…

И-и-и… Трам! Та-та-да-та-та-й-да!

Двое танцевали страсть и любовь, двое жили и умирали, и возрождались заново, открыв самую главную тайну этого танца: в Аргентинском танго, под обжигающей страстью, под потерями и разрушениями жизни, и высокой, все прощающей любовью всегда скрыта надежда…