Жизнь, разумеется, не остановилась, но он чувствовал, что сегодня держал в руках нечто настоящее – свою страсть, любовь и счастье и что отказался от этого! Свою возможную истинную жизнь…

А к концу вечера Глеб понял, что все это мираж.

Очень красивый, но мираж! У него Алиса, трудная работа во Владивостоке и жена, которую он не любит. Но это его жизнь, реальная, настоящая жизнь. А Лиза… Это был всего лишь танец, в котором сошлись идеально подходящие именно для него партнеры, и прожили его, как высочайшее произведение искусства, пропустив через себя душевное потрясение и приобщение к чему-то высокому. И не более.

Танец закончился, а жизнь продолжается.

Но бесконечный странный день так просто не сдавался и заканчиваться мирной грустью не собирался. Как только они с женой вошли в гостиничный номер, где остановились и куда шофер уже отвез их вещи, Ольга, пройдя вперед, развернулась к нему и заорала:

– Ты сволочь, Протасов! Грязный урод!

– Сбрендила? – довольно спокойно спросил он, отодвинул разъяренную жену в сторону, прошел в номер и плюхнулся устало на диван.

– Это не я сбрендила, это ты ведешь себя, как извращенец! Как ты посмел так унижать меня! – с искаженным, ставшим некрасивым от гнева лицом орала она, встав напротив него.

– Это чем же? – усталым негромким голосом спросил он.

– Чем? – почти визжала Ольга. – Да вы с этой девкой практически совокуплялись! Вы не танцевали, а трахались на глазах у всех! И все это видели и поняли!

– Перестань орать, – пока еще мягко, но с предупреждающим нажимом приказал Протасов.

– У вас с ней что-то было уже?

– Что ты несешь, Оля? – он потер устало пальцами веки, надавив на глаза. – Когда мы виделись последний раз, Лизе было двенадцать лет.

– Значит, ты точно извращенец! Ты ее хотел все эти годы! Тебя на маленьких девочек тянет?

Протасов резко вскочил с дивана, шагнул к ней и страшным от силы, но тихим голосом предупредил:

– Если ты произнесешь, намекнешь или хотя бы подумаешь нечто подобное еще раз, я не просто разведусь с тобой, ты вернешься в родительскую хрущевку с такой репутацией, что максимум, куда сможешь устроиться, это продавщицей в овощной ларек!

– А твоя дочь будет голодать вместе со мной? – саркастически усмехнулась она.

– Ты всерьез полагаешь, что Алиса останется с тобой? И что ты сможешь что-то сделать, чтобы забрать ее у меня? – очень спокойно, но до ужаса страшным от этого спокойствия голосом спросил он, подвинувшись еще ближе и нависая над ней.

Если бы Протасов мог увидеть в этот момент выражение своего лица, себя со стороны и услышать, что и как он говорит, то испугался бы сам. Никогда Ольга не видела его таким. И никогда до этого момента полностью, до конца не понимала и не осознавала его истиной силы как физической и духовной, так и волевой, его подлинного авторитета в городе и его возможностей.

И она испугалась. По-настоящему испугалась.

Всю ночь он не спал, стоял у окна, смотрел на огни проезжающих по дороге машин, проживал заново еще и еще раз их танго и прощался с Лизой. Может, когда-нибудь, когда Алиса подрастет и сможет его понять… Может… Мираж…


Жизнь не закончилась и катилась дальше, перемалывая в своих жерновах и не такие еще страсти, горести, беды, счастья, обретения и потери.

Ольга старалась сделать все, чтобы ни одна пылинка не напоминала в их семье тот день рождения, тот злополучный танец и последовавший скандал. Жизнь вернулась в привычное русло, но вскоре случились большие перемены, о которых его жена так мечтала.

Москва! Позвала к себе, наконец, столица!

После пяти лет работы и жизни на этом заводе Протасова вызвали в министерство и предложили сдать дела новому назначенному главному инженеру.

– А тебя, Глебушка, ждут иные заботы и другое назначение, – загадочно ласково пообещал Иван Константинович, – только подучиться малость придется.

– Учиться всегда готов, – задумчиво протянул Глеб и спросил прямо: – Дядь Вань, я что, кадровую интригу пропустил, провинился где или не оправдал?

– Да что ты, Глеб?! – искренне возмутился дядька. – Ты сам прекрасно знаешь, что справился и оправдал, и сделал очень многое. Ты талантливый, грамотный и уже, можно сказать, матерый инженер и показал себя толковым, прекрасным руководителем. Вот поэтому тебя и переводят. Слышал что-нибудь о новом, построенном уже заводе? – и он назвал известный всей стране государственный проект.

– Не пугай, – попросил Протасов.

– Вот-вот, – принялся объяснять дядька. – Пойдешь заместителем главного инженера. Понимаю, что это кажется понижением в карьере, но это только кажется. Главный инженер по профилю своему назначен и работает, а тебе придется подучиться в срочном порядке электронике и специализации. Вот поэтому пока учеба, будешь замом, да и человек этот готов тебе во всем помогать и многому обучить. Одно плохо, он ученый, а не производственник, поэтому большая часть тяжести на твои плечи ляжет.

Первый год на новой должности оказался для Протасова тяжеленным до одури во всех отношениях! Новый завод расположился в Подмосковье, да не в ближнем. Совмещать учебу в Москве по выходным и пятидневную работу на заводе с бесконечными поездками туда-обратно, пробками и накапливающейся беспросветной усталостью оказалось настолько непросто, что порой Глебу казалось, что он проживает год за десять, может банально не выдержать таких нагрузок и «пупок» надорвать.

К тому же и дома его не ждал отдых и законное расслабление.

Поселились они с родителями Глеба. Ему казалось, что это самый правильный вариант на первое время – квартира большая, просторная, у него с Ольгой отдельная комната, у Алиски своя отдельная детская, его дома практически не бывает, родители с внучкой помогут во всем. Но оказалось, что извечную историю про двух хозяек на одной кухне никто не отменял, к тому же у Ольги исчезла возможность нанять прислугу – свекровь была категорически против, чтобы в ее доме постоянно хозяйничал какой-то посторонний человек, к ним и так приходила раз в две недели домработница, вполне достаточно. Мать Глеба откровенно недоумевала, зачем двум здоровым женщинам, одна из которых не работает, нужны помощники по хозяйству каждый день. Она же привыкла всю жизнь справляться с домашними делами сама.

Ольга жаловалась Протасову, иногда театрально поплакивала и требовала что-то немедленно изменить, мама его оберегала и в их с невесткой женские разборки не посвящала, но недовольство нарастало с обеих сторон. И он дал добро жене на поиск квартиры в аренду. А сам попросил своего секретаря разузнать все о покупке недвижимости в Москве.

Пора было приобретать собственное жилье.

Они переехали в съемную квартиру, а через полгода Глеб купил в ипотеку новострой близко к центру, и все, как ему казалось, остались довольны.

За всеми этими стремительно разворачивающимися событиями Протасов как-то не анализировал и не обдумывал их с Ольгой жизнь и отношения. Сначала непростой переезд со всем скарбом и нажитым добром в Москву, потом эта жизнь с родителями, даже притереться не успели.

Хорошо хоть не разругались, но, как говорится: осадок-то остался. Родители Ольгу и так-то недолюбливали, не понравилась им невестка с самого начала, ни красотой не взяла, ни обаянием, хоть и старалась. А уж когда Глеб, как анекдот, как веселую историю, посмеиваясь, рассказал, не представляя последствий, что она его подловила у проходной, все рассчитав, так и вовсе последнего уважения к ней лишились. И бабушка старалась с его женой видеться как можно реже:

– Я уже в том возрасте и статусе, что могу себя позволить общаться только с приятными мне людьми, – объяснила она однажды ему свое отношение к его жене, когда попросила внука не приводить ее в гости к ней.

До их переезда в Москву Глеб как-то не замечал, а может, не отдавал себе отчета или просто не хотел замечать, что его родные не любят Ольгу. Зато они обожали Алиску, ужасно похожую на отца, – может, еще и поэтому не вступали в открытую конфронтацию с матерью внучки.

Не нравится, и все. Точка.

Она и ему самому уже давно не сильно нравилась. Но Ольга была его женой и матерью его ребенка, и пока еще вызывала в нем сексуальное желание. Он с ней спал в выходные, давал деньги на быт и устройство их жизни в новой квартире, практически любые суммы, что она просила, не делился с ней своими рабочими заботами и трудностями, а она никогда не спрашивала и не интересовалась, и приспосабливал их жизнь к своему рабочему графику. И менять что-то не собирался, не хотел, да и не смог бы – никакой физической и моральной возможности у него на это не имелось.

Он вставал в понедельник в полшестого утра, делал зарядку, принимал контрастный душ, одевался, складывал необходимые на пять рабочих дней вещи, завтракал, и в полседьмого его уже ждала машина у подъезда. Протасов уезжал на завод и целую неделю жил там на служебной квартире. Вернее, ночевал в квартире, спал не больше семи часов в сутки.

В пятницу он возвращался в Москву не раньше десяти вечера и практически сразу укладывался спать. Утром в субботу Глеб ехал на занятия в университет, возвращался около шести вечера и оставшееся до сна дочери время проводил с Алисой, а воскресенье, весь свой единственный выходной день, посвящал ей. Они ехали то в зоопарк, то в цирк, то в детский театр или просто гуляли в парке, ходили в кафе, возвращались домой, Алиска днем спала, а вечером они, как правило, ехали к Антонине Степановне, куда частенько подтягивались и родители Глеба, чтобы увидеться с ним и с внучкой. Ольга редко принимала участие в их воскресных делах – жизнь обеспеченной барышни в Москве весьма хлопотна: салоны, фитнес-клубы, тусовки, новые подруги по интересам и многое, многое другое, чего так долго жаждала и ждала ее душа.

Но неожиданно такой размеренный график их жизни разнообразился Ольгиными сценами ревности.

– Почему ты там остаешься на всю неделю? – однажды в воскресенье утром огорошила Глеба вопросом она.