Забота – дело хорошее, но еще как-то общаться, разговаривать не мешало бы, а вот с этим обнаружилось затруднение – ни та, ни другая сторона языка друг друга не понимали.

Но Тонечка так сразу сдружилась с испанской девочкой, что у них затруднений в общении практически не возникало – сначала на пальцах и жестами, потом слова стали понимать, названия предметов, учили друг друга. Папа Антонины где-то раздобыл и принес домой старинный русско-испанский словарь в помощь дочери, и вся семья помогала ребенку осваивать незнакомые слова, так как читала Тонечка в свои семь лет хорошо, но пока еще не очень бойко. А уже через два месяца они с Лусией совершенно свободно объяснялись, а через полгода она тараторила на испанском, как на русском.

Испанская девочка стала лучшей и самой закадычной подругой Тонечки на всю жизнь. После окончания войны семья Лусии вернулась назад, на родину. Перед самым их отъездом девчонки договорились навсегда быть как сестры и скрепили страшную клятву кровью, перестаравшись с порезами ладоней так, что маме Лусии, тете Марии, пришлось перевязывать руки обеих, громко отчитывая подружек за плохо продуманную подготовку к ритуалу. Удивительная женщина! Другие в такой ситуации упрекали бы в глупости и неосмотрительности!

Обливаясь слезами, подружки расстались и долго махали друг другу забинтованными ладонями – Тоня, стоя у подъезда, а Лусия с заднего сиденья автомобиля, увозившего ее от подружки.

Клятвенный шрам навсегда остался у обеих на ладонях. И надо признать, что клятву свою они держали крепко, и долгие годы переписывались, отправляя письма друг другу не реже раза в неделю.

Тоня закончила истфак, понятное дело, специализируясь на истории зарубежных стран и в частности Испании, а потом и искусствоведческий факультет с тем же уклоном, но теперь целиком в испанскую культуру. Пошла в аспирантуру, защитилась и стала ведущим специалистом по Испанскому средневековью. Даже сумела несколько раз побывать в Испании в составе советских научных делегаций и встречалась там с любимой подругой. Ну, это отдельная история, их встречи: обнимания, горячие поцелуи, слезы без конца, смех, снова обнимания, разговоры ночи напролет и снова слезы – целая жизнь.

Первую настоящую длительную поездку в Испанию не по работе, а конкретно в гости к Лусии и ее семье, аж на целых три недели, оплатил и организовал ей Глеб еще в девяносто седьмом году. Потом несколько лет поехать не получалось, а вот последние лет десять, невзирая на солидный возраст обеих дам, эти поездки стали регулярными – как Антонины Семеновны в Испанию к подруге, так и Лусии в Москву, по мере, разумеется, достаточно хорошего самочувствия.

Получилось так, что Максим Игнатьевич, отец Глеба, испанский не освоил и, кроме нескольких ходовых выражений (как водится, в первую очередь ругательств), язык не знал. Наверное, потому, что в семье на нем не разговаривали, отец его Игнатий Прохорович, дед Глеба, владел английским, а учить сына в то время Антонине Степановне было некогда.

Зато с внуком у них образовалась полная любовь и взаимопонимание! Она читала ему сказки и стихи на двух языках и пела испанские песенки и русские колыбельные, и уже в три года он болтал, перемешивая два языка – испанский с русским.

Понятное дело, что, проводя большую часть времени с бабулей, Глеб с детства проникся испанской историей и культурой, и учиться его отправили в специальную школу с испанским языком. Так что он был не просто испаноговорящим юношей, а владел языком, как родным, да еще и диалектами интересовался.

Но вот одна загвоздка встала на пути его дальнейшего глубокого культурного просвещения в целом – его талант оказался иного рода, технического. И вместо исторических и художественных книг он «зачитывался» чертежами и схемами и ночи напролет засиживался за каким-нибудь сложным механизмом. Но, как заметила на это бабуля:

– Немного испанских кружев твоим железкам не повредит, а русское искусство освоишь по ходу жизни.

Итак, Аргентина!

В аэропорту Буэнос-Айреса его встретил представитель заказчика, поприветствовал на ломаном русском и необычайно обрадовался, услышав родную речь в ответ, чуть обниматься не кинулся и принялся быстро-быстро объяснять, куда они поедут и что их ожидает.

А ожидала Глеба работа. И пока только она. На несколько дней погрузившись с головой в чертежи и изучение агрегата, Протасов практически ничего вокруг не видел, да и внимания не обращал. А справившись с задачей и наладив механизм, осознал, что очень сильно переживал и волновался, только старательно прятал от себя страх, что может не справиться, подвести министерство и дядю Ваню, и боязнь просто тупо напортачить с незнакомым и сложным, высокотехничным агрегатом – слишком уж ответственное задание дали для столь молодого специалиста. Не по годам и не по знаниям.

И тут почувствовал – попустило! Я молодец! Ура!

Аргентинские коллеги пригласили отметить успех в лучшем заведении города, где делают парилью, то есть мясо на решетке. Отмечать они начали там, но горячие аргентинские парни не остановились на одном из национальных пристрастий – жареном мясе с терпким, душистым вином, и потащили русского «комрада» в клуб, где танцуют танго.

Увидев первый раз в своей жизни настоящее, истинно аргентинское танго, Глеб испытал глубокое потрясение. Зрелище невероятной красоты и эротической силы. То, как можно с помощью человеческого тела, его движений, гибкости, жестов передать совершенную духовную и физическую красоту, буквально заворожило его.

Он обратил особое внимание на одну пару – мужчина лет за шестьдесят и молодая женщина; они танцевали бесподобно, а когда танец закончился, Глеб с нарастающим удивлением наблюдал, как партнер подводит даму к столику, за которым сидела их компания, целует ей ручку, кланяется и отходит.

– Познакомься, Глеб, – поднялся со стула, уступая место девушке, один из его товарищей. – Это Флоренсия, моя кузина. Приехала из Буэнос-Айреса к нам в гости.

– Очень приятно, – приветствуя даму, встал со своего места Глеб.

Их руки сошлись в рукопожатии, они заглянули друг другу в глаза, и у Глеба горячие мурашки пробежали по позвоночнику и ощутимо стрельнуло в пах. У нее была особая красота, для которой есть старинное выражение, если переводить на русский, это звучало бы приблизительно, как «длинной испанской крови», что-то в этом роде. Есть такое понятие в латинских странах, как передающаяся из поколения в поколение красота женщин-аристократок, принадлежавших одному роду. Старинному, как вы понимаете. У нас бы сказали проще: истинно испанская красота – масса непокорных черных, слегка вьющихся волос, идеальный овал лица, великолепные дугообразные брови, большие карие выразительные глаза, чувственный пухлый рот и тонкий прямой носик с трепещущими крыльями ноздрей.

– Так это вы тот самый русский, о котором рассказывает всем Хуан, расхваливая вас до небес? – спросила она низким, томным, эротическим голосом, вызвавшим в Протасове новую порцию позвоночных обжигающих мурашек и уже серьезную заявку в паху.

– Не знаю, кого он расхваливает, но русский – это я, – признался Глеб, отстранив Хуана и сам галантно отодвигая стул для дамы.

– Вас, я уверена, что вас, – легко рассмеялась девушка.

После первых неловких для Глеба минут, из-за его серьезно заявивших о себе эротических желаний и первого коктейля разговор между ними принял вполне дружеский и открытый тон. И уже скоро они болтали, как старые проверенные друзья, хорошо знавшие друг друга.

Флоренсия рассказала, что приехала в этот город навестить бабушку с дедом, тетю с дядей и двоюродных братьев по пути к родителям, которые живут на вилле в своем винодельческом хозяйстве. Она работала в небольшой туристической фирме в Буэнос-Айресе, ориентированной на внутренний туризм, для аргентинцев, а вечерами преподавала танго в одной известной студии танца, но из-за кризиса и дефолта фирма перестала существовать, а на мизерную зарплату преподавателя танцев не проживешь, вот и приходится возвращаться к родителям, чтобы помогать в семейном бизнесе. Она сумела накопить немного денег и, прежде чем окончательно вернуться в родовое гнездо, решила навестить некоторых друзей и родственников.

Они очень здорово провели этот вечер, но разошлись – Глеб в гостиницу, Фло, как она просила ее называть, ушла с братом.

Через день Протасов должен был уезжать в другой регион страны, чтобы приступить ко второму пункту назначения своей командировки, но следующий день, после оформления всех оставшихся формальностей и документов, у него был свободен. Они договорились с Фло, что встретятся, и она, как профессиональный турагент и экскурсовод, покажет ему этот город.

Город он осмотрел с большим удовольствием, – правда, большую часть этого удовольствия получил от созерцания самой девушки, но и историческую составляющую не упустил.

– А хочешь, я покажу тебе Аргентину? – неожиданно спросила Фло, когда они сидели в уютном кафе и потягивали мате. – Настоящую. И туристическую, и не туристическую, истинную. Я ведь историк по образованию и объездила всю страну.

– Спрашиваешь! – возмутился Глеб и живо поинтересовался: – А как это можно устроить? Я же вообще-то здесь работаю.

– Но у тебя же бывают выходные, – напомнила она и пояснила, как: – Ты наймешь меня личным экскурсоводом с оплатой, в которую войдут проживание в гостинице и услуги транспорта, я составлю маршруты, найду самые оптимальные цены по трансферу и отелям, все очень скромно, и мы станем ездить в твои выходные по стране. Разумеется, если у тебя есть на это деньги. Это будет выгодная сделка для нас обоих.

А деньги у него были, как и множество возникших сразу вопросов, типа: а проживать они станут в отдельных номерах? Он получил приличные командировочные валютой, разумеется, не в аргентинских песо, да еще с собой прихватил порядочную сумму из старых заработанных запасов, а тратить пока было некогда да и не на что. Вот на такую бы женщину, это да!