– Их пишут те, у кого не достало сил и веры. Судьба не прощает неверия.

– Но вы почему-то не очень веселы…

– Каждый день, прожитый без него, кажется мне невосполнимой утратой.

– А вот скажи, бабуля, – подошедшая Вилька услышала последнюю фразу, – если бы он оказался не бизнесменом и не американцем, а, скажем, обычным китайским сантехником, твои чувства остались бы неизменными? Ты бы готова была с ним уехать в Китай, питаться рисом?..

Екатерина Альбертовна усмехнулась краешком губ:

– Да будь он и негром преклонных годов… В принципе, да.

– А без принципа? – не отставала Вилька.

Екатерина Альбертовна опять усмехнулась.

– Я ведь, девочка моя, влюбилась в него не от тоски. Вокруг было много молодых мужчин, а мне было всего семнадцать. Я полюбила личность. Это не была пылкая влюбленность с первого взгляда. Он был ранен, тяжело ранен. Ему было больно, а никаких болеутоляющих ему не давали. Я видела, как корчились другие раненные и требовали морфия. А он молчал и улыбался, когда я поила его водой или вытирала лоб полотенцем. Я не знала, как еще облегчить его страдания и как-то в ночное дежурство села рядом и решила читать вслух. Я не знала, что он понимает по-русски, он же все время молчал. В тот раз у меня была «Анна Каренина». После фразы «все счастливые семьи счастливы одинаково, а несчастные…» и так далее, я вдруг услышала его тихий голос: «Вы считаете, это действительно так?» Я даже не поняла сначала, кто это сказал, настолько удивительно было слышать его правильную русскую речь. Я растерялась и не знала, что ответить. Тогда он повторил свой вопрос. «Не знаю, – наконец выдавила я, – мне не с чем сравнивать – я не знаю счастливых семей» «Я рад», – прошептал он, и попросил продолжить чтение. И я продолжила, а сама все думала над этой фразой «я рад». Чему рад?

– Ну и чему же он был рад? – полюбопытствовала Вилька.

– Как, оказалось, радовался он тому, что из этой фразы вытекало, что семья у меня несчастливая, а значит, у него был шанс завоевать мое сердце. Утверждает, что влюбился в меня в первого взгляда, как только пришел в себя и увидел меня, склонившуюся над ним. А когда увидел кольцо на пальце, чуть не умер от отчаяния. Вот так!

– Хитер, дедуля, – засмеялась Вилька. – И все же, как насчет сантехника?

– Ну, я же знала, что он не сантехник. Мы с ним много беседовали. Он был прекрасно образован. В нем была воля. Такие, как он, могут все и даже быть сантехниками, но, как правило, они вершат судьбы других людей.

– А ты честолюбива, бабуля.

– Все мы честолюбивы, – пожала плечами Екатерина Альбертовна.

– Ну… не все. Вон на Матильду посмотри – скромнее ее не найти.

– О, как ты ошибаешься, девочка моя. Я думаю, как раз у Матильды-то честолюбия на двоих хватит. Правда? – она сжала мне руку. Я криво усмехнулась и неопределенно пожала плечами. – Ведь, что такое честолюбие? Стремление не довольствоваться малым, а стремиться к большему, к лучшему.

– Ну да, стремиться к лучшему, а за неимением оного, прозябать в нищете. Временно, так сказать.

– «Уж лучше быть голодным, чем, что попало есть». Помнишь, как сказал Вильям наш незабвенный, Шекспир? То-то же.

– Вот еще и Вилли приплела, – засмеялась Вилька, а за ней и мы тоже.

***

Ночью мне не спалось. Я ворочалась, не зная, куда приткнуть бедную головушку, раздираемую противоречивыми чувствами. Екатерина Альбертовна разбередила во мне ворох забытых воспоминаний. Потом встала и поплелась на кухню, может стакан чая поможет уснуть?

– Не спится? – Екатерина Альбертовна тоже сидела на кухне с чашкой в руках.

– Нет. А вам?

– А я еще не сменила временной пояс, – тихо засмеялась она. – Давайте поболтаем, Матильдочка.

Я налила чаю и пристроилась рядом.

– Вас, что беспокоит, Матильда? Расскажите. Не надо интимных подробностей, если вам это неудобно, но хотя бы в общих чертах.

Я помолчала немного, не зная, как начать, как выделить из вороха проблем главную.

– Вы влюбились? – пришла мне на помощь Екатерина Альбертовна.

Я вздохнула и пожала плечами:

– Я не знаю. Я… сошлась или, как это сказать, сблизилась с одним человеком, а теперь не знаю, что с этим делать.

Медленно, с долгими паузами, тщательно подбирая слова, чтобы не наговорить лишнего, я рассказала ей про Краснова.

– Ваш… друг, – она тоже подбирала слова, – ваш друг, вероятно, очень опасный человек. Вы его боитесь?

– Нет. Уже нет. Я почему-то чувствую, что он не опасен. Для меня.

– Тогда, что вас пугает?

– Мои чувства. Я боюсь, вдруг это компромисс с собой. Вдруг я с ним не по собственной воле, а только из чувства самосохранения. Вдруг инстинкты взяли верх?

– А вы всегда хотите жить только разумом? Инстинкт то же чувство. Инстинкт самосохранения, размножения и прочие в основном и играют решающую роль в нашей жизни. Если бы мы все жили разумом, человечество давно бы вымерло.

– Я чувствую себя плывущей по течению. Меня несет поток, а сил выплывать нет и желания тоже нет.

– И не надо. Против течения не надо. Это бесполезно. Надо просто использовать течение, чтобы быстрее доплыть куда надо.

– А куда надо? Если бы я знала. У меня нет цели, понимаете? Я живу, не знаю зачем, для чего. У меня ничего нет, но мне ничего и не надо. Иногда мне становится страшно. Полжизни прожито, а для чего? Вот так родиться, вырасти, есть, спать, работать, потом умереть и все?

– Вы напоминаете мне спящую красавицу, которая ждет своего принца с его поцелуем.

– Да, принца, – я вздохнула. – Только у меня другая сказка. Перевертыш. Принц пришел, поцеловал, и принцесса заснула, и никак не проснется.

– Может, стоит сделать шаг навстречу, поторопить его?

Я покачала головой.

– Нет, если он не приходит, значит, не хочет.

– Или не может.

– Столько лет прошло. Нет, уже нет. То, что было и есть важно для меня, возможно, ничего не значит для него. И я напрасно жду у моря погоды.

– Очень пессимистично. Раньше вы были более…

– Надежда пропала. Столько всего случилось. И это заставило меня пересмотреть эту историю.

– Вы боитесь, что вас просто использовали?

– Я не боюсь, я знаю точно.

– Все мы друг друга используем, в той или иной степени. Ведь если подумать, Ван тоже меня использовал. Не влюбись я в него, он не смог бы сбежать. А вы разве не использовали своего принца?

– Каким образом?

– Он научил вас любить, он позволили вам испытать настоящее чувство.

– Он сослужил мне плохую службу. Он поднял планку на недоступную другим высоту.

– Да вы же злитесь на него, не так ли?

– Еще как! Порой мне бывает так горько, хоть вой! Как он смел, так поступить со мной? Оставил мне кучу обещаний и медальон, помни меня, любимая!

– Так может, пришла пора забыть эту историю? Забыть и начать жить заново?

– А как же вера? Вы сами говорили «верь, и все будет, как надо»

– Одно другому не мешает. Это ведь не помешало мне интересно прожить мою жизнь. И мужчин, надо сказать, в ней было не мало. И все очень достойные люди, поверьте. Нет, они и на йоту не походили на Вана, да я к этому и не стремилась. Каждый человек интересен по-своему. А то, что вы замкнулись на себе, на своих переживаниях, только говорит о вашем эгоизме. Вы запрятались в свою раковину и даже рожки не выставили, лелея свое одиночество, как жемчужину. Хотите вырастить ее большой пребольшой? А потом куда? На шею и в воду?

Я засмеялась. Почему я раньше не поговорила с ней об этом? О чем угодно, только не об этом. Все это я засунула в самый дальний уголок памяти, но ведь это не значит, что забыла. А ведь это лежало там, росло и мешало мне жить все это время. Надо было давно признаться самой себе, что я уже ничего не жду, а просто злюсь на него, на себя, и даже ненавижу за то, что он сделал со мной. Ненавижу.

– Это надо сказать вслух, – Екатерина Альбертовна подвинулась и взяла меня за руку.

– Что?

– Нельзя сдерживать негативные эмоции. Их надо выплескивать. Сделайте это

– Я его ненавижу, – сказала я вслух. – Ненавижу. – И стукнула кулаком по столу. Посуда жалобно звякнула.

– Ой, Вильку разбудим, – я засмеялась тихонько.

– Да ее пушкой не разбудишь. Сон у Вилечки всегда был отменный, несмотря ни на что.

– Да у нее железные нервы, – признала я.

– Наследственное. От дедушки, – хихикнула Екатерина Петровна. – Вы знаете, что наследственные признаки предаются через поколение? Не от родителей, а от дедушек, бабушек? То-то. Вам полегчало?

– Ага, – зевнула я.

– Вот видите. И все. Плюнуть и забыть. И жить дальше.


«Как странно, – думала я, почти уже засыпая – хотела поговорить о Краснове, а говорили об Эрике» И тут я поняла. Я не могла определиться в своих чувствах к Краснову, потому что за моей спиной незримо маячил Эрик. Мне казалось, что я предаю память о нем, нарушаю данное слово. Скажи «да». Я сказала и закабалила себя на долгие годы. Смешно. Я вздохнула, потянулась, и вскоре уснула почти умиротворенная, примирившись, сама с собой, в кои-то веков.


А утром позвонил следователь и пригласил на беседу. Мысленно чертыхнувшись, я стала собираться, предварительно позвонив Краснову. Тот сказал только: «Иди. Раз приглашает, значит надо человеку»

– Слушай, это что, никогда не кончится? – пожалилась я Вильке, спешно собираясь. – И не лень ему каждый день меня вызывать? Ясно ведь, что ничего нового он от меня не услышит?

– Ну, да! – хмыкнула Вилька. – А вдруг ты проговоришься? И потом это только в кино детективы по квартирам бегают, свидетелей опрашивают. А в жизни вот так: появился вопрос, вызвал, ты пришла. На следующий день другой вопрос появился, опять вызвал, ты опять пришла…