Где-то по дороге мы пересеклись с  адвокатом. Полноватый, лысоватый дядечка, сел в нашу машину и всю дорогу меня инструктировал. И все равно я дико боялась. Ну не люблю я врать, чтобы там Краснов про меня не говорил! Вдвоем с адвокатом, мы вошли в кабинет следователя. Тот посмотрел на адвоката и сухо поздоровался сначала с ним, потом со мной.  Беседа получилась краткой. В красках описав свое искреннее желание помочь убитой горем вдове, я поведала, как пыталась вернуть блудную дочь в лоно семьи и попутно выяснила о наличии ключа в набитом поролоном Великом Мумрике. А потом, благодаря нашей слякотной Питерской зиме, слегла с температурой. Конечно, нестыковка здесь была. Я то, помнится, посещала последний раз этот кабинет, уже зная про ключ и ничего следствию не сообщив. Но если этот вопрос и возник у строгого Андрея  Михайловича, то он его не задал, задумчиво разглядывая ключ, который я вытащила из кармана и положила перед ним на стол.

– И справка от врача, конечно, имеется, – иронично взглянул он на адвоката.

– Конечно, – лучезарно улыбнулся тот и полез в портфель.

– Не надо, – махнул рукой Андрей Михайлович, – верю. Что справка есть. Верю.

– Мы можем идти? – опять улыбнулся адвокат.

– Идите, – кивнул он.

Я ни минуты не сомневалась, что он не поверил в этот бред, как и в мои клятвенные заверения, что понятия не имею о том, куда этот ключ надлежит вставить и «где же находится дверца»  «За нарисованным холстом, в коморке папы Карло», – усмехнулась я про себя. Как бы то ни было, выхода-то у него не было. Призрак камеры, вроде, растаял, и я заметно повеселела.


– Хочешь в ресторан? – предложил он в машине. – Все-таки день рождение.

– Нет, – отказалась я, – Не то настроение.

– Тогда в магазин, – решительно сказал он, – отметим в тесном семейном кругу.

Возразить было нечего – хозяин – барин.

Мы основательно опустошили прилавки какого-то супермаркета. Причем, сначала я скромно толкалась позади тележки, а потом, решив, что деньги все рано не мои, а поучаствовать в разграблении все же приятно, присоединилась к мужчине, попутно выяснив, что о существовании некоторых продуктов я, вообще, не имела представления. Так что, набив две тележки доверху, я основательно пополнила свой багаж знаний, чему очень порадовалась, ведь новый опыт никогда не бывает лишним.


***

Вечером мы, действительно, посидели в «тесном домашнем кругу». Сначала втроем, а потом Вилька притащила упиравшегося Ромашку. Он сурово посмотрел на Краснова, но отвертеться ему не удалось. Вилькина болтовня вносила своеобразное оживление в эти посиделки. Пить она не умеет, о чем я ей неоднократно говорила, но мои слова для нее пустой звук. Вот и сейчас, приняв на грудь энное количество спиртного, она заметно расслабилась и принялась создавать непринужденную атмосферу за столом – качество, кстати, неоценимое для нашей компании. Вдоволь поиздевавшись над Ромкиными веснушками, которые от выпитой водки стали еще ярче, она принялась за Краснова.

– Зачем тебе такой дом? – с явной подковыркой начала она. – Живешь все равно один.

– У него жена есть, – напомнила я.

– Отстань, – махнула она рукой, – ты хоть одну семейную фотографию видела где-нибудь? То-то. Косметика, одежда – ничего нет. Если жена и есть, то он ее очень хорошо прячет. Ты куда жену спрятал, Коля? – толкнула Вилька Краснова в плечо, – Признавайся. Народу интересно знать. – От этого фамильярного «Коля» мне захотелось сползти на пол и порыдать под столом минут пять-десять. Но он даже не среагировал, молчал иронично и прятал глаза, в которых горел такой знакомый крокодилий огонек. Правда, сейчас крокодил смеялся.

– Пожалуй, ты была права, – заявила Вилька, широко открыв глаза, – Синяя Борода. Стоит проверить подвальчик. – Я прикрыла глаза ладонью. Смех смехом, но она договориться, ей-богу! – А дети у тебя есть? – не унималась Вилька.

– А что? – спросил Краснов, не сводя с нее ироничного взгляда.

– Да вот кому наследство достанется, думаю, – Вилька прищурилась на Краснова.

– Все лучшее – детям, – подтвердил он.

– О, а ты детей любишь? – заинтересовалась Вилька и с одобрением посмотрела на него. – Видишь, – кивнула она мне, – не все еще потеряно.


Праздничный вечер закончился неожиданно: Краснову позвонили, он взглянул на часы и встал. Сказал: «Много не пейте», – и растворился.

– Вот так вот, – обиделась Вилька. – Ну, тебя-то мы не отпустим, – вцепилась она в Ромашку, тоже собиравшегося слинять под шумок.

Пока они препирались, я тихонько вышла. Не знаю, у кого как, а у меня в день рождения, обычно поганое настроение. Это, может, в детстве, когда еще ждешь от жизни  всяческих чудес, день варенья приносит радость: ожидание подарков, гостей, праздника и все такое, а когда тебе уже далеко за восемнадцать, то какая уж тут радость… Хотя… если б каждый раз мне дарили по «Пежо», может, оно и ничего… Я вздохнула.  Да. «Пежо»  И что мне теперь с ним делать? Представить, что это просто компенсация за мои страдания? Возмещение ущерба, так сказать… А мне ведь еще где-то работу надо искать. Интересно, как сейчас обстоят дела на рынке труда?


Я прошлась по дому, как будто заново рассматривая обстановку. Хорошо, наверное, жить в таком месте и не думать о хлебе насущном, разъезжать по Европам… Тут я усмехнулась и тряхнула головой. За такой дом, «Пежо» и Европу, придется платить, потому что за все в этой жизни и за плохое, а тем паче, за хорошее, надо платить. И боюсь, цена меня не устроит. Нет, надо завязывать с этим делом и возвращаться к нормальной, то есть, своей жизни. Если я не ошибаюсь, развязка где-то близко, надо немного напрячься, подумать, ответ, я уверена, лежит на поверхности, только я его не вижу. Решив глотнуть свежего воздуха, я вышла на крылечко. «Крылечко» представляло собой широкую открытую веранду вдоль всего фасада. Летом на ней, наверное, в кайф было бы пить кофе по утрам. По дороге я заглянула на кухню: Вилька и Ромашка о чем-то тихо беседовали, причем парень мило улыбался, а Вилька  то и дело трепала его по светлым стриженым волосам. Мельком глянула на часы. Ого, больше часа прошло, а моего отсутствия никто и не заметил. «Макаренко, ты наша», – с гордостью подумала я и вышла на улицу. Отошла подальше в темный уголок и облокотилась на перила.


В темноте двора мерцал силуэт «Пежо», так и стоящего под открытым небом. Я вздохнула, отгоняя воспоминания: конечно, там, в Париже Эрик приезжал за мной не на этой модели «Пежо», но с тех пор лев, стоящий на задних лапах, каждый раз вызывал приступ своеобразной ностальгии. Пребывая в задумчивости, я сунула  сигарету в рот, и тут же рядом вспыхнул огонек  пламени. Я чуть отпрянула. Краснов, как всегда, подошел бесшумно.

– Ты уже вернулся? – спросила я, прикуривая от его зажигалки. Вместо ответа он протянул руку и вытащил на свет божий мой медальон. Я чуть отпрянула и схватила его за руку. Краснов задумчиво повертел кругляшок в пальцах, рассматривая его при тусклом освещении.

– Ты все еще его любишь? – мрачно спросил он, выпуская из рук медальон. Тот повис на воротнике блузки. Я ничего не ответила, судорожно заправляя цепочку под одежду. – Значит, да, – констатировал Краснов, доставая сигарету из пачки.

– Что ты в этом понимаешь? – усмехнулась я через силу.

– Скажи, что я ошибся, – усмехнулся он тоже, почему-то грустно, – и ты носишь эту ржавую железяку в память о любимой бабушке…

Я промолчала. Говорить об этом мне не хотелось, тем более с ним. Прислонившись к балясине, он тоже молча курил. В свете желтых уличных фонарей, выглядел он устало или это мне только показалось? Наконец, он докурил, сильно потер лицо ладонью и, сказав кому-то: «Глупо это все», – ушел в дом.

А я осталась, задрала голову вверх и долго-долго смотрела в ночную, высокую темноту. Где-то там копошились созвездия, туманности и прочие небесные тела, а я стояла и повторяла: «Глупо, действительно глупо. Глупо жить прошлым, цепляясь за кусочек металла и надеяться на чудо. Пойду, – вздохнула я. – К нему? – Да. Если он еще ждет»


Он ждал в холле возле лестницы на второй этаж. Стоял, засунув руки в карманы, и смотрел, как я приближаюсь. Я подошла и уткнулась лицом ему в грудь, думая: «Все равно. Я так устала. Я больше ничего не хочу, – Его руки обняли меня нежно и крепко. – Вот так. Еще крепче, чтобы не передумать»  И тут я ощутила слабый еле уловимый аромат: сладковатый французский парфюм – запах другой женщины.  Я отодвинулась и, стараясь, чтобы голос звучал как можно спокойнее, сказала:

– Мне нужно письмо Николаева.

– Зачем? – удивился он, пытаясь придержать меня рукой.

– А я должна отчитываться? – мягко улыбнулась я, стараясь, чтобы это не прозвучало по-хамски, и сделала шаг назад.

– Нет, – ответил он спокойно, но глаза как-то заледенели. Помедлил секунду, достал из кармана сложенный лист и протянул мне.

– Спасибо, – опять улыбнулась я и побежала вверх, по лестнице, сказав на прощание: – Спокойной ночи.


– Пришла? – Вилькина рука с расческой удивленно застыла в воздухе. Она повернулась от зеркала. – А я тебя не ждала.

– А я тебя.

– Ну, тебя, – усмехнулась она, – мне еще голова не надоела.

– Что так страшно?

– Знаешь, береженого – бог бережет, – серьезно кивнула она. – У него к Ромашке особые чувства. Как и к тебе.

– Какие, например?

– Ладно. То я не вижу: ты ему нравишься, он тебе – ежу понятно.

– А этому ежу не понятно, что кроме меня ему нравится еще и куча других женщин?

– А тебе чего хотелось? – уставилась она не меня. – Любви и верности до гроба, так что ли?

– Да нет, на такое даже не рассчитываю.

– Ага, – догадалась она, – значит, это просто ревность. Явный прогресс. – Она повернулась к зеркалу и продолжила наводить красоту.