— Понятно, — сказал он, выходя из состояния глубокой задумчивости. — Я полагаю, что так оно и есть. — Он почесал за ухом, как если бы то, что они обсуждали, не имело особого значения. — Моим последним официальным долгом как сотрудника агентства Пинкертона будет распространение версии о том, что Сонни Кларк умер. — Он беззаботно рассмеялся. — Уверен, что найдется немало блюстителей порядка и ловцов удачи, которые будут очень разочарованы, услышав это. Вознаграждение за его поимку уплывет от них.

Им было трудно, но все же и Росс, и Лидия сохранили самообладание. Только кадык Росса несколько раз поднялся и опустился.

Мейджорс подошел к двери и открыл ее.

— Не вижу причин задерживать вас долее, — сказал он и широко взмахнул рукой, показывая, что они могут идти.

Все другие, кто знал подлинное имя Росса Коулмэна, были мертвы. Вэнс Джентри и Клэнси Расселл. Мадам Ляру получит письмо от Мейджорса, в котором тот сообщит ей, что знаменитый преступник умер от ран. Он не станет называть дату смерти.

Мейджорс подробно допросил Мозеса, допытываясь, замечал ли он за мистером Коулмэном какую-либо склонность к насилию. Бывший раб поклялся, что мистер Коулмэн — один из самых замечательных людей среди всех, кого ему посчастливилось знать. Он ничего не знал о прошлом Коулмэна.

Он, конечно же, лгал. Мозес слышал каждое слово, произнесенное тогда утром Вэнсом Джентри. Но Мейджорс знал, что Мозес унесет этот секрет с собой в могилу. Лидия Коулмэн никогда не произнесет ни слова о бурном прошлом своего мужа. Надо было видеть, как она смотрит на него, чтобы понять, что ее любовь — это нечто выходящее за пределы обычных представлений.

Муж помог ей встать на ноги, хотя ни он, ни она не произнесли ни слова. Мейджорс видел слезы благодарности в ее необыкновенных глазах. Она подошла к нему и сказала, тщательно подбирая слова:

— Вы были очень добры. Спасибо.

Она вышла из комнаты, и Росс с сыщиком остались наедине. Росс впился взглядом в глаза Мейджорса. Он раскрыл было рот, но Мейджорс, дотронувшись до его руки, знаком велел молчать.

— Будет лучше, если вы не станете благодарить меня.

Благодарность в такой ситуации была бы равносильна признанию. Им обоим не нужно было подтверждение того, что один совершает по отношению к другому благодеяние.

Росс в знак понимания крепко стиснул руку Мейджорса. Потом быстро отвернулся и догнал жену. Ховард Мейджорс смотрел им вслед. Он задумчиво улыбнулся про себя и подумал: кто я — полубог или просто старый сентиментальный дурак?


Доктор Хэнсон отвез их на окраину города, туда, где их поджидал Мозес, стороживший фургон и открытую повозку. Он с восторгом приветствовал Росса и Лидию, и они наконец-то воссоединились с Ли. Мальчик был вполне ухожен. Счастливчик и кобылы поживали вполне прилично, совсем как при Россе. Недавно приобретенная дойная корова тоже чувствовала себя неплохо.

Лидия и Росс поблагодарили доктора, и он вернулся в город. Росс запряг лошадей.

В тот день они проехали всего несколько миль по берегу реки, приведшей их к владениям Росса. Он предъявил и официально зарегистрировал в городе свои права на участок еще в тот день, когда продал фургон Причардам. Все было в порядке, и они могли незамедлительно вступить во владение.

Вскоре после того, как они устроились лагерем на ночлег, Мозес тактично решил исчезнуть.

— Я, пожалуй, пройду немного вниз по течению и посмотрю, не удастся ли мне поймать пару рыбин на ужин.

Он чувствовал, что в отношениях между Россом и Лидией еще сохраняется какая-то напряженность. За все это время они не перемолвились ни единым словом. Росс вел открытую повозку, Мозес — крытый фургон. Лидия лежала в нем.

— Спасибо, Мозес, — отозвался Росс, распрягая лошадей. — Звучит заманчиво.

— Я возьму с собой Ли. Он может вздремнуть в тени. А если он проснется, я поучу его хитростям рыбной ловли.

— Ты уверен, что он тебя не побеспокоит?

— Нет, конечно. Мы стали большими друзьями. — Взгляд его темно-карих глаз показал Россу, что он все понимает. — Мы, наверное, уйдем надолго.

Росс покончил с делами по обустройству лагеря, развел огонь, а потом с наслаждением искупался в реке. Он безжалостно скреб себя, смывая вонь, которой пропитался в тюрьме. Выйдя на берег и натянув чистые брюки, он сбрил четырехдневную щетину и снова почувствовал себя человеком. Он как раз возвращался в лагерь, когда Лидия, раздвинув парусину, показалась в фургоне Хилла. Увидев его, она чуть попятилась, но потом решительно сошла на землю.

— В фургоне душно. Посижу у воды, подышу немного свежим воздухом.

Она была без блузки, в одной сорочке и в юбке. Ноги ее были босы. О едва не произошедшей трагедии напоминала белая марлевая повязка на плече. При виде ее у Росса сжалось сердце. Он не знал что сказать.

Она прошла мимо, избегая встречаться с ним взглядом. Когда он ее догнал, она уже сидела на поросшем травой покатом берегу реки и смотрела на неспешно текущую воду. Свет заходящего солнца струился по ее фигуре, как расплавленное золото. Она казалась слишком красивой, слишком воздушной, чтобы до нее дотрагиваться.

Росс опустился на траву рядом с ней. Долгие минуты прошли в молчании, потом он обернулся к ней и нежно дотронулся пальцем до повязки.

— Зачем ты это сделала, Лидия?

— Что сделала? — хрипло спросила она. Когда он вошел в комнату в доме доктора, вид у него был изможденный, исхудалый, измученный, грязный. Ей тогда страстно хотелось вскочить с кресла и броситься ему в объятия. Но она помнила его полный отвращения взор, когда Джентри заставил его увидеть ее такой, какая она есть. Неужели он и сейчас собирается требовать от нее объяснений, почему она связалась с Клэнси?

— Зачем ты заслонила меня от пули?

Она подняла голову. Взгляды их встретились. Едва шевеля губами, она прошептала:

— Потому что я люблю тебя. И я сделала бы все, что угодно, только бы спасти тебя.

— И даже вернулась бы к Расселлу?

Гримаса отвращения на какое-то мгновение исказила ее лицо, но в глазах ее не было никакого сомнения, когда она негромко заявила:

— Даже это.

— Лидия! — Ее имя надломленным криком сорвалось с его губ. Он заключил ее в объятия и положил голову ей на плечо. — Я думал, ты умерла. Они мне ничего не говорили. Боже, какие муки я испытал, думая, что ты пожертвовала жизнью ради меня!

Ее руки гладили его волосы, еще мокрые после купания. Она нежно разглаживала их, боясь поверить тому, что услышала.

Он взял ее лицо обеими руками и слегка откинул голову назад. Большие пальцы легонько щекотали ей губы.

— Я думал, что потерял тебя, а ты так и не узнала, как сильно я люблю тебя.

— Росс! — воскликнула она. — Я думала, ты презираешь меня. Я видела твои глаза. Твое лицо…

— Прости меня. Прости! — вырвалось у него, и он принялся осыпать жаркими поцелуями ее лицо. — На какое-то мгновение так и было, но потом я понял, чего тебе стоило сказать, что ты была готова вернуться к Расселлу. Я ведь знал, как ты его ненавидела. И только тогда я понял, как сильно ты любишь меня.

Он поцеловал ее в губы. Его рука легла ей сзади на шею, и он привлек ее к себе. Он впился губами в ее губы, щекоча ее усами, потом дерзко просунул язык ей в рот и начал водить им из стороны в сторону.

Когда они, задыхаясь, наконец оторвались друг от друга, она взяла его голову обеими руками и заглянула в глаза.

— Мне жаль, что ты узнал про Викторию и драгоценности. Я пыталась помешать мистеру Джентри застрелить тебя, а то бы я никогда про это не сказала.

Он нежно массировал ей мочки ушей большими и указательными пальцами, а ее волосы щекотали тыльную сторону его ладоней.

— Она не верила в меня, Лидия! Она не надеялась, что я сумею о ней позаботиться.

— Я уверена, что это не так. Просто она привыкла, чтобы у нее были хорошие вещи. — Он так не думал, но кивнул. — Я думаю, что ты любил ее, Росс, но я не ревную.

Он пристально изучал ее губы, задавая себе вопрос: неужели мне когда-нибудь надоест наслаждаться ими? Нет, конечно.

— Я любил Викторию за то, что она для меня сделала. И я всегда буду любить ее из-за Ли. Но, — со значением добавил он, трогая губами ее губы, — ты — моя любовь. Моя самая драгоценная любовь, и я буду любить тебя и нуждаться в тебе всякий день моей жизни.

У нее едва хватило времени прошептать его имя, прежде чем его губы снова предъявили свои права на ее губы. Поцелуй становился все более и более страстным, и они медленно опустились на прохладную зеленую траву. Когда его губы оторвались от нее, они уже лежали на траве лицом друг к другу. Его указательный палец путешествовал по кружевному краю ее сорочки, вызывая к жизни порывы желания, пронизывавшие все ее существо.

— Как ты думаешь, почему он это сделал, Лидия? — спросил он. Пальцы его замерли.

Ее пальцы, любовно разглаживавшие жесткие складки на его лице, замерли тоже.

— Не знаю.

— Четыре дня я не знал, жива ты или умерла. Я думал о тебе, о том, как ты лежала там, истекая кровью, когда меня уводили. Боже! — Он уткнулся лицом в ложбинку между ее грудей. — Если Мейджорс погрузил меня в самый ад, заставив мучиться от неведения, что с тобой стало, то почему же он потом отпустил меня?

Она глубоко запустила пальцы в его темные, как ночь, волосы.

— Я думаю, он понял, что ты уже не тот, каким был, что ты совершенно переменился. Но ему надо было убедиться в этом. И он пришел к выводу, что несправедливо заставлять Росса Коулмэна расплачиваться за грехи Сонни Кларка.

— А кто заплатит за грехи Росса Коулмэна? Ты сможешь меня когда-нибудь простить за то, что я усомнился в тебе?

Она ответила озорной улыбкой:

— Если ты будешь любить меня — сейчас.

Его глаза сверкнули. Долго подавляемая страсть искала выход.

— Нельзя. Тебе будет больно. — И он поцеловал повязку.