— Где оно, Уинстон?

— Фургон…

— Пошли.

Она решила позаботиться о нем сама, а не искать, кто бы другой мог это сделать. Он может задохнуться насмерть прежде, чем она найдет помощь, и она знала, что ему будет крайне неловко, если она из-за него поднимет шум. Обняв его за талию, она повела его в темноту, туда, где расположились на ночь фургоны.

— Где ваш?

Слабым жестом он указал на один из фургонов, и, спотыкаясь, они направились к нему.

— Извините меня, Лидия, — все время повторял он.

— Ну, ну. Не говорите много, а то опять начнете кашлять.

— Я просто ненавижу себя за это.

— Это не ваша вина.

У входа в фургон она спросила:

— А вы сможете сами забраться внутрь?

Он кивнул и огромным усилием воли заставил себя подняться в фургон, тяжело дыша и останавливаясь, чтобы откашляться. Лидия ему помогла, и оба они очутились в фургоне, в кромешной тьме. Уинстон рухнул на постель. И здесь его охватил новый приступ кашля.

Привыкнув к темноте, Лидия нашла светильник и спички, и вскоре в фургоне загорелся слабый огонек.

— Где лекарство? — мягко спросила она.

Уинстон, задыхаясь, ловил ртом воздух. Он показал на небольшую деревянную коробочку. Лидия поднесла ее к нему, открыла крышку и увидела несколько пузырьков с лекарствами. Дрожащей рукой он указал ей нужное.

Она отставила коробку и открыла пузырек. Одной рукой подняв его голову, она прижала темно-коричневый сосуд к его рту. Он жадно глотнул и устало откинулся назад.

— Спасибо, Лидия.

— Вам лучше? — Ее брови тревожно изогнулись, рот напрягся от сострадания.

Локоны окружали ее лицо, как языки пламени. Кожа была влажна от волнения. Запах ее духов наполнил все это чисто мужское обиталище. Она и понятия не имела, сколь прекрасной казалась распростертому перед ней больному, который все бы отдал на свете, чтобы в этот момент быть сильным и здоровым.

— Мне уже лучше, — печально сказал он, желая, чтобы тот взгляд, который она обратила на него, был полон страсти, а не сострадания.

— Позвольте, я помогу снять это. — Она развязала шелковый галстук у него на шее и без всякого смущения расстегнула ворот рубашки.

Он сжал ее руки:

— Мозес сможет сделать это, когда придет. Возвращайтесь на праздник.

— Может, мне позвать его прямо сейчас?

Он покачал головой, не поднимая ее с подушки:

— Как только он заметит, что я больше не танцую, он тут же придет сам. — Он сильнее сжал ее руку. — Спасибо, Лидия.

— Ну, что вы. — Инстинктивно, по-матерински ее пальцы поправили прядь волос на его лбу. В этот момент Уинстон взял другую ее руку, поднес к губам и поцеловал.

Росс ворвался в фургон, как настоящий разбойник, рванув на себя парусиновую входную занавесь. Вздрогнув, Лидия оглянулась, но не раньше чем Росс успел увидеть то, что для его затуманенного ревностью сознания выглядело как любовная сцена.

Лидия отшатнулась от него. На нем не было больше ни жилета, ни шейного галстука. Рубашка была расстегнута, обнажив бугрящиеся мускулы и обильные волосы на груди. Лицо его было ужасно. Зеленые глаза сжигали ее, сверкая из-под густых бровей. В беспорядке разбросанные по лбу, его волосы были так же неукротимы, как и он сам. Под усами четко виднелась прямая твердая линия рта. Ноги широко расставлены, мускулы на бедрах напряглись и натянули ткань брюк.

Даже самый первый смельчак съежился бы от такой демонстрации физической силы. Его вид означал погибель любому, кто окажется его врагом.

— Росс? — прошептала Лидия.

— Трогательная сцена! — рявкнул он. Уинстон попытался подняться:

— Разрешите мне…

— Он болен. Я искала тебя. Он задыхался. Поэтому…

— Ты моя жена! — зарычал Росс, в два прыжка приблизившись к ней. Он схватил ее за руку и рывком поставил на ноги. — Я не хотел, чтобы ты была ею. И сейчас не хочу. Но пока ты ею остаешься, черт побери, ты и вести себя должна соответственно.

— Росс, послушайте, — слабо просил Уинстон. Меньше всего на свете он хотел доставить неприятности Лидии из-за того, что она была так добра к нему. — Вы обманываетесь. Ничего не произошло здесь…

— Пока! — выпалил Росс. — Просто я оказался здесь вовремя.

— Нет! — вскричала Лидия, пытаясь освободить свою руку.

— Пошли. — Он поднял ее и вынес из фургона наружу.

— Он болен. — Ее каблуки коснулись земли. Ей удалось освободить руку. — Я должна…

— Ты получишь то, чего хочешь. Но получишь от меня, своего мужа.

Она споткнулась и, чтобы не упасть, схватила его за ремень. Сверкающий гнев в его глазах испугал ее. Зубы у нее застучали, ноги подкосились.

— Что ты имеешь в виду?

Они уже подошли к своему фургону. Он поднял ее на руки и внес в фургон. Для этого ему пришлось согнуться вдвое.

— Ли…

— Ма забрала его. — Он засмеялся так, что по ее спине пробежал холодок. — До утра.

Бесцеремонно он бросил ее на постель. Она пыталась прикрыть ноги подолом платья. На его губах появилась нехорошая ухмылка.

— Не изображай оскорбленную невинность. Если у меня и были раньше сомнения, то сегодняшняя ночь их полностью развеяла.

— Нет! — Она попыталась отодвинуться от него в самый угол фургона. Ей было знакомо это выражение лица. Ранее она видела его у Клэнси. Это было неукротимое желание. Оно означало, что никакие просьбы и мольбы не помешают этому мужчине получить то, чего он хочет. Глаза Росса блестели от выпитого, но в них была и ярость, и страсть. — Нет, Росс, пожалуйста, — прошептала она закрывая грудь руками.

Он сорвал с себя рубаху, обнажив грудь и живот. Его страшный шрам казался ей злым красным оком. Он расстегнул ремень и выдернул широкую полоску кожи из петель. Лидия сжалась, защищаясь, подумав, что он собирается бить ее. Но он швырнул ремень на пол и принялся расстегивать брюки.

Подняв глаза, она посмотрела на него. Глаза ее молили его не использовать ее так же бесчувственно, как это делал Клэнси:

— Пожалуйста, Росс…

— Ты хотела мужчину? — Он начал опускаться на кровать. — Ну что ж, сейчас ты его получишь.

В следующее мгновение она очутилась под ним, притянутая быстрыми и опытными руками.

Охваченная ужасом, пытаясь освободиться, она яростно боролась с ним, отбиваясь ногами и руками, впиваясь ногтями в его тело.

— Нет, нет! — повторяла она, сражаясь с его буйной силой.

— О да. Скольким ты разрешала это? А я что, не такой, как они?

Розы из ее волос упали и оказались раздавленными. Волосы рассыпались по плечам, по шее, по лицу.

— Нет, Росс. Боже, не позволяй ему делать со мной этого! — беспомощно кричала она.

— Бог не поможет тебе, Лидия. Бог не слушает. Он не появляется, когда нужно.

Наконец он поймал ее руки и стиснул в своей ладони. Уложив их ей за голову, он быстро расстегнул ее платье, рванул застежки нижней сорочки. Его дыхание стало громким и резким, когда он обнажил ее груди.

Лидия застонала, закрыла глаза и отвернула голову. Если бы он только попросил ее, она бы уступила. Она пошла бы на это, чтобы заслужить его доброе отношение. Если бы он был нежен с ней, может, она бы и сама предложила ему это.

Но он собирался причинить ей боль, совершить над ней насилие, мучить ее, как это делал Клэнси. Но с Россом было гораздо хуже, в его власти было нанести ей такую обиду, какую Клэнси никогда бы не мог нанести. Росс не был ей безразличен, и поэтому то, что он вел себя с ней столь оскорбительно, ранило ее до глубины души. Ведь ему и в голову бы никогда не пришло причинить боль даже своим лошадям.

Он не позволил себе коснуться ее грудей. Остатки разума шевельнулись в его воспламененном алкоголем мозгу и предупредили, что если он начнет ласкать ее, то может почувствовать к ней нежность. Этого не должно случиться. Ее надо наказать, и он накажет ее.

Он спустил ее одежду на бедра и взялся за резинку панталон. Дернув, он разорвал их и стянул вниз к коленям. Она стонала, протестовала, пыталась сомкнуть колени. Но он грубо продолжал рвать на ней белье, пока не раздел совсем. Коленом раздвинув ее колени, он расстегнул брюки, обнажив свою восставшую мужскую силу, и навис над распростертой Лидией.

Если бы это был Клэнси, Лидия бы окатила его взглядом, полным ненависти и презрения. Но она не ненавидела Росса и продолжала отворачиваться, когда он вошел в нее. Она не ожидала столь разрывающей боли, пронзившей ее насквозь. Ее тело изогнулось, и она громко вскрикнула.

Росс погружался все глубже и глубже. Когда она приняла его полностью, он остановился. Получив передышку, его мозги начали проясняться. И когда это произошло, он впервые после того, как увидел ее в фургоне Хилла, начал понимать, что делает. Гнев, вызванный ревностью, который окрасил для него весь мир в кровавый цвет, внезапно пропал, и он остался один на один с чувством сожаления. Огромного сожаления.

И наслаждения. Такого, какого он никогда ранее не испытывал. Оно буквально пронизывало его, его мозг, сердце, живот, мужественность, сладко охваченную ею. Он должен был проверить себя, полностью ли вернулось к нему сознание. Может быть, это просто фантазия, эротический результат пьяного дурмана.

Он чуть двинулся, не желая просыпаться, если это действительно был сон. Но нет, это происходило на самом деле. Он покачивался над ней, и чудесное чувство волнами набегало на него в такт его движениям.

— Нет, — шептал он. — Не может быть с ней так хорошо!

Но голос его опровергал его слова. Это был голос мужчины, испытывающего наивысшее физическое наслаждение, которое он когда-либо знал.

Это неправильно. Он не допустит, чтобы ему было так хорошо. Он освободился, собираясь встать, но его тело воспротивилось, и он вновь погрузился в мягкую глубину.

— Иди оно все к черту, с тобой не должно было быть так, — промычал он ей в шею.

Вопреки всем его намерениям, его рука протиснулась меж их телами. Он почувствовал, как налиты и податливы ее груди, и начал ощупывать их с чувствительностью слепого. Он сжимал их мягкие округлости, ласкал чувственную плоть. Он потрогал соски и с восторгом ощутил, как они затвердели под его большим пальцем.