— Ничего. Я сильная. Все будет в порядке.

Упрямства этой девчонки, затеявшей с ним очередной спор, расшатавшиеся нервы Росса уже не выдержали. В этих спорах он и так то и дело сдавал позиции. Терпению его пришел конец.

— Давайте сюда, черт возьми, говорю я! — Протянув руку, он схватил ее за запястье и проволок через весь фургон к месту, где лежал.

Из глаз Лидии покатились слезы. Она-то думала, что Коулмэн не способен сделать с ней то же, что делал Клэнси, но, оказалось, ошиблась. Она боролась изо всех сил — пока не поняла наконец, что бороться ей не с кем. Коулмэн, бросив ей одеяло, отвернулся к борту, даже до нее не дотронувшись.

Лидия пролежала с открытыми глазами еще несколько долгих минут, чувствуя, как успокаивается постепенно ее тело. Когда дыхание Коулмэна стало глубоким и ровным, она позволила себе поверить, что он все-таки не обидит ее, и только завернулась поплотней в одеяло.

Снаружи лил по-прежнему дождь, хотя раскаты грома слышались уже в отдалении и молнии не сверкали. Даже без прикосновения тепло, исходившее от тела Росса, согревало ее. Она уснула.


Когда Росс проснулся, то с минуту не мог понять, где он находится. Взгляд его скользнул по левой стенке фургона. В щель между бортом и парусиновой покрышкой он увидел, что уже рассвело, но дождь льет по-прежнему. Здесь, однако, было почему-то сухо, тепло, он чувствовал себя отдохнувшим и еще смутно помнил о чем-то очень приятном…

В мгновение он обернулся. Рядом лежала Лидия. Она не спала, лежа поодаль от него на противоположном краю матраца; в гнездышке ее полусогнутой правой руки устроился Ли. Ее рубашка была расстегнута, и Ли с наслаждением сосал грудь.

Она слегка повернулась к Россу.

— Простите, что мы вас разбудили. Вы вроде спали так крепко…

— Вы и не разбудили. Я вообще привык рано вставать.

Росс пытался отвести глаза от нее, от мирно сосущего сына, от ее груди — но не мог. Он не думал о том, что лежал в одной постели с ней — и оба почти без одежды. Не думал и о Виктории. Не думал ни о чем, кроме того, как она хороша, когда вот так сонно ему улыбается.

— Вряд ли стоит сегодня рано отправляться в путь, — тихо сказала она. — Дождь такой же сильный, как ночью.

— Похоже на то, — рассеянно отозвался Росс.

Он как раз думал, как могли ее волосы раньше казаться ему некрасивыми. Им овладело неистовое желание дотронуться до этой кудрявой копны, и он удержался лишь усилием воли. Приподнявшись на локте, он посмотрел через ее плечо на сына.

— А он потолстел.

Лидия рассмеялась грудным, мягким смехом, буквально разрывавшим на части все тело Росса.

— Иначе и быть не могло. Он ведь только и делает, что ест да спит.

Они все смотрели, как Ли, не подозревавший, какая важная выпала ему роль — связующего звена между двумя людьми, совершенно чужими друг другу, — умиротворенно посасывал грудь. Сосал он жадно, и капля молока, упав с губ, скользнула по его подбородку и ниже — по груди Лидии.

Меньше всего Росс догадывался о том, что сделает в следующую секунду, и, возможно, содрогнулся бы при одной мысли об этом. Но все случилось прежде, чем он это осознал. Протянув руку к Лидии, он снял пальцем с ее груди молочную капельку и, поднеся палец ко рту, жадно слизнул ее.

Осознав — но слишком поздно — содеянное, он так и застыл, парализованный собственным поступком. Лидия, повернувшись, уставилась на него, не веря глазам. Ее взгляд скользил по его усам, губам под ними, пальцу, все еще прижатому к губам, — словно злоумышленник, захваченный с поличным.

— Я… я не хотел. — Голос Росса прозвучал подобно скрежету пилы по твердому дереву.

Лидия продолжала смотреть на него с немым удивлением, как будто пытаясь постичь что-то, выходящее за пределы ее понимания. Почему он не сдернул одеяло с них обоих и не сбежал — он не знал. Знал только, что был не в состоянии ни пошевелиться, ни отвести глаз от ее встревоженного взгляда.

Наконец Лидия повернулась снова к ребенку.

— Ой, он снова уснул. — Она произнесла это тихо и ровно — так, словно и не случилось ничего из ряда вон выходящего.

Росс снова откинулся на постель, прикрыв ладонью глаза. Уши его ловили каждое ее движение — как она отняла Ли от груди и спрятала ее в мягкое убежище рубашки, застегнула ее, устроила ребенка рядом с собой. И снова уснула.

Он же до сих пор не мог оправиться от совершенного. Но не мог и уйти. И до сих пор чувствовал вкус ее молока на своих губах.

Ее аромат еще не сошел с них, когда его снова одолел сон. Во сне, повернувшись на бок, он просунул руку под одеяло, чтобы согреть ее. Его щека коснулась завитков рыже-каштановых волос; их концы запутались в щетке его усов. Тело его инстинктивно прильнуло к очагу тепла — другому телу, более округлому, мягкому, хрупкому, чем его собственное. Все его существо благодарно потянулось к нему.

Все трое крепко уснули.

Именно в таком положении час спустя обнаружил их мистер Грейсон.

VII

Росса Коулмэна никогда не подводила его реакция — молниеносная, как у гремучей змеи. За годы, проведенные в партизанском отряде, а позже — в бегах, у него появилось своего рода шестое чувство, безошибочно улавливавшее всякое непрошеное присутствие. Но в то утро оно изменило ему. Он все еще крепко спал, и начальник каравана, чтобы разбудить его, громко откашлялся.

Открыв глаза, Росс увидел Хэла Грейсона прямо во входном отверстии фургона. Тот стоял, уставившись в пол и нервно перебирая пальцами поля шляпы.

Реакция Росса запоздало сработала — он вскочил с тюфяка, ища правой рукой у бедра что-то, чего там не было, и, подался вперед, словно готовый к атаке.

Глаза и рот Грейсона широко раскрылись от изумления — он не подозревал, что человек способен двигаться с такой быстротой. Подняв обе руки, он, заикаясь, выдавил:

— П… прошу… п… прощения… я… я стучал…

Очнувшись, Лидия метнулась к борту фургона, подхватив на руки испуганно копошащегося Ли. Она не могла понять, что происходит; волосы спутанной гривой окутывали голову.

— В ваши обязанности, значит, входит врываться в чужие фургоны? — сурово вопросил Росс вконец смущенного Грейсона.

— Нет, не входит, но…

— Но кроме тех случаев, когда он собирается выгнать из лагеря недостойных!

Этот дребезжащий голос принадлежал Леоне Уоткинс, чьи острые, налитые злобой глазки показались над полом фургона, — она стояла на земле у самого борта. Теперь она пыталась пробраться внутрь, глядя на Лидию и Росса с выражением праведной ненависти.

Россу удалось заставить тело расслабиться, а сердце — умерить бешеный стук.

— Выгнать? О чем она говорит? — спросил он Грейсона, который старательно отводил взгляд от глаз Росса.

— Прости, Росс, но миссис Уоткинс собрала тут народ. Они проголосовали, чтобы тебя и девушку заставили покинуть караван, если вы… м-м… решили тут… хм… сожительствовать.

— Сожительствовать?! — взревел Росс. — Мы проспали в одном фургоне одну ночь — потому что снаружи лило как из ведра!

— Да я понимаю… — начал было Грейсон, но Леона перебила его.

— Вы спали в одной постели! — завизжала она, почти упираясь в них костлявым пальцем. Затем, обернувшись, она обратилась к заспанной группке людей, собравшихся перед фургоном: — Я все видела. Они лежали вдвоем в одной постели! Он даже и не одет еще полностью! Не иначе Господь покарает меня слепотой за то, что я видела все эти мерзости!

Более Лидия уже не могла вынести. Она видела десятки пар глаз, с любопытством уставившихся на нее через раздвинутые занавеси фургона. Вжавшись в тюфяк и прижимая к груди начавшего кричать Ли, она выдохнула:

— Вы не видели ничего, кроме двух людей, лежавших на одном тюфяке!

При виде Лидии, прикрытой только ночной рубашкой, с волной волос, свободно спадавших на полуобнаженные плечи, Леона Уоткинс натянулась как струна. Лидия, однако, не обратила на это внимания.

— Конечно, я зря согласилась спать на месте мистера Коулмэна. Я сама предложила ему спать в фургоне — снаружи было холодно, и он весь продрог. Вот и все. Я просто лежала с ним рядом — ведь другой постели в фургоне нет.

— Я-то знаю, что я видела! — прошипела старуха; ее костлявая шея дергалась, как у рассерженной курицы. На сухих, поджатых губах выступила пена.

— Что, дьявол тебя забери, можешь ты знать о том, как мужчина спит с женщиной, Леона Уоткинс? — Вход в фургон закрыла своей объемистой фигурой Ма.

За спиной ее показался Зик. Было заметно, что он едва успел натянуть штаны поверх кальсон, которые носил круглый год, отчего они выцвели до бледно-розового оттенка. Его волосы торчали со сна во все стороны под самыми невообразимыми углами, и в целом Зик Лэнгстон являл собой зрелище довольно комичное. Но при виде него физиономия Леоны Уоткинс еще больше вытянулась.

— У тебя же только одна дочь. Видать, тебе повезло в тот единственный раз, когда ты была со своим благоверным!

Лицо Леоны побелело как снег и залилось затем ярчайшей краской. Губы что-то беззвучно шептали.

— Я не стану слушать эти гнусности! — наконец возопила она, поворачиваясь вновь и ища глазами Грейсона. — А что вы, которого мы выбрали начальником, собираетесь делать с теми, кто живет во грехе, — а в караване ведь дети?

Устало вздохнув, Грейсон покачал головой. Его супруга, всегда отличавшаяся терпимостью, была ошеломлена, когда ни свет ни заря к их фургону примчалась старуха Уоткинс с известием о том, что мистер Коулмэн и «эта бесстыдная шлюха» спят вместе в его фургоне. Грейсон вначале не поверил. Он видел страдания Росса, когда угасала Виктория. Видел опустошение на его лице, когда некрашеный сосновый гроб опускали в землю. Помнил, как Росс сердился, когда Ма привела ему эту девушку, чтобы ухаживать за его сыном. Грейсон не верил, что Росс сейчас вообще способен на близость с женщиной — в особенности с той, которую презирал столь открыто.