Луиза накрыла его руки своими.

– Я доверяю этим рукам. Я верю тебе.

Он аккуратно высвободился и ухватился за перила.

– В любом случае уже поздно поворачивать назад. Жребий брошен.

Рокот стал громче. Поезд задрожал. Луиза тоже взялась за перила и склонила голову к Сомертону.

Мимо пронесся встречный поезд, ритмично стуча колесами.

Он исчез так же быстро, как появился, и снова повисла тишина.

В душе Луизы царил мир. Несмотря ни на что, она была спокойна. Она вспомнила ужас на лице Сомертона, когда Пенхэллоу схватил ее и приставил к горлу нож, как он нежно обнимал ее, когда выносил из конюшен на Итон-сквер. Памела говорила, что он много ночей провел у ее кровати.

Неужели это был тот же самый человек, который только что произнес эти холодные слова?

– Сейчас поедем, – сказал Сомертон.

Луиза с наслаждением вдохнула чистый горный воздух.

– Да. Скоро Хунхоф. А потом начнется самое главное. Мы возьмем штурмом дворец, мы вернем трон, мы…

– Прошу прощения. Мы?

– Конечно. Ты, я и Олимпия. И все подданные, которые сохранили мне верность.

– Моя дорогая, ты ошибаешься. – Он выпустил наконец из рук перила и обнял жену за плечи. – Олимпия и я действительно будем, как ты выражаешься, брать штурмом дворец, а ты останешься в безопасном убежище.

– Я вовсе не намерена отсиживаться…

– Это не обсуждается, дорогая…

– Не называй меня так!

– Я могу называть тебя, как пожелаешь, но это действительно не обсуждается. Ты очень много значишь для своего народа, поэтому останешься в безопасном месте, пока не будет покончено со всеми революционерами.

Какой свежий воздух. Интересно, почему он кажется серебристым.

– Понятно. – Она поднырнула под его руку, отвернулась и сделала шаг к двери. – Так и должно быть. Защищай королеву любой ценой.

– Моя дорогая…

Луиза рывком распахнула дверь.

– Мой дорогой Маркем. – Сомертон, как и прежде, смотрел куда-то вдаль. Его гордый нос был задран, словно он принюхивался к воздуху. – Ты очень много значишь и для меня.

Она застыла, сжимая в руке дверную ручку. Лунный свет покрыл темные волосы ее мужа серебром.

Черт бы его побрал. Как у него это получается?

– Рада это слышать, – тихо сказала она, – потому что я, кажется, не смогу без тебя жить.

Она вошла в вагон, захлопнув за собой дверь. Как раз в это время послышался свисток и поезд наконец тронулся.


Сомертон обнаружил жену на своей койке. Она, свернувшись в клубочек, крепко спала. Куинси посапывал у ее ног.

– Маленькая упрямица, – пробормотал Сомертон. Затянув потуже пояс халата, он вышел из купе.

Олимпия, ехавший в соседнем купе, крепко спал, о чем свидетельствовал громкий храп. Сомертон постучал, и храп моментально прекратился.

– Тебя выставили за дверь? – полюбопытствовал герцог, широко зевая.

– Наоборот. В данный момент Луиза крепко спит на моей койке. – Это была чистая правда.

Олимпия еще раз зевнул и сделал рукой приглашающий жест.

– Может быть, вы изволите войти, ваше высочество?

Его слова задели Сомертона, хотя лицо его осталось непроницаемым. В купе было душно. Он подошел к окну и открыл его. Ворвавшийся поток холодного воздуха быстро успокоил нервы.

– Если можно, говори быстрее. Я – старый человек и нуждаюсь в полноценном отдыхе.

– Я хотел спросить о твоих планах, дядюшка. Ты в них уверен?

– Настолько уверен, насколько это возможно в создавшихся обстоятельствах. Народ недоволен анархистами. Люди уже начали понимать, что революционеры не только не выполнили свои обещания, но и в будущем не собираются этого делать, а богатство страны расходуется на личные нужды правителей. Особенно люди недовольны тайной полицией.

– Глава которой в данный момент отсутствует?

– Да. Я считаю, что он отправился в компании мисс Динглби в Англию.

– С какой целью?

– Конечно же, захватить Стефани. Она – единственная принцесса, которую Динглби знает, где искать. Учитывая недавние беспорядки в провинциях, которые едва не закончились мятежом в Хунхофе, заговорщики, по моему мнению, решили посадить на трон номинального главу, напоминающего о прежних днях, – это поможет успокоить людей.

Сомертон отвернулся от окна. Олимпия сидел на койке. Его лицо было очень усталым, хотя глаза оставались ясными, проницательными и явно не упускали ни одной детали.

– Это известно точно?

– Я опираюсь на сведения от своего источника.

– А какие меры предосторожности приняты, чтобы защитить Стефани? Мною руководит вовсе не праздное любопытство. Моя жена очень привязана к сестрам.

Олимпия улыбнулся:

– Да, я знаю. Я отправил соответствующие телеграммы. О Стефани позаботятся. Да и в судебном процессе по делу ее любовника наметились перемены к лучшему. Думаю, они скоро поженятся. И чем скорее, тем лучше.

– А как насчет дома, где останется Луиза, пока мы будем разбираться с заговорщиками? Его владельцы вне подозрений?

Олимпия встал, поднял руки и сделал попытку потянуться. Из-за его гигантского роста и низкого потолка она не удалась.

– Никто не может быть вне подозрений. И кому, как не тебе, это знать?

– Но все же ты именно мне доверил свою самую большую драгоценность.

– Разве я ошибся, лорд Сомертон?

Граф скрестил руки на груди. Тонкий шелк халата скользил под руками.

– Возможно, ее высочество ждет ребенка.

Брови герцога взлетели на лоб:

– Правда? Отличная работа. Мои поздравления, племянник.

– Оставь свои поздравления при себе. Еще рано говорить уверенно, но мы надеемся. Поэтому обеспечение ее безопасности приобретает первостепенную важность. Мне необходимо точно знать, что там, куда ты намерен ее спрятать, ей не угрожает опасность.

– Ты прекрасно знаешь, что я ничего не могу гарантировать.

– Значит, надо подумать об охране. Черт возьми, герцог, она же твоя родная племянница!

Лицо Олимпии смягчилось.

– Мой дорогой друг! Ни в чем на свете нельзя быть абсолютно уверенным. Тебе ли об этом не знать? Мы должны просто как можно лучше делать свое дело. Надо стремиться к идеалу и надеяться, что мы сможем сделать нечто хорошее в этом мире и за это нам впоследствии воздастся.

Сомертон открыл рот, чтобы достойно ответить, но слов не нашлось.

Олимпия положил руку на плечо графа:

– Возвращайся в купе и займись любовью со своей женой, если, конечно, у тебя что-то получится на этой проклятой трясущейся койке. Усни в ее объятиях. И возблагодари Бога за чудесный дар.

Рука Олимпии была тяжелой, и Сомертон, взяв ее за пальцы, убрал со своего плеча.

– Спасибо за совет, мой дорогой дядюшка, – сказал он и пошел к двери.

– Чертов идиот, – пробормотал Олимпия.


Поезд въехал в Хунхоф-Баден незадолго до рассвета. Луиза проснулась без десяти шесть, поскольку ее трясла за плечо сильная рука.

– Маркем, пора, – сказал муж. Он был уже одет и выбрит – щеки еще были влажными. Он быстро помог ей снять пижаму и завязать на груди плотную повязку. Все это было сделано быстро и спокойно, без единого неподобающего движения.

В дверь купе громко постучали.

– Хунхоф-Баден! – крикнул проводник.

Дорожная сумка была уже упакована, Сомертон взял ее и открыл дверь.

– Только после тебя, дорогая.

Луиза с замиранием сердца ступила на знакомую платформу, куда приезжала уже много раз и где ее встречали с букетами дочери мэра и бравурная музыка оркестра местной филармонии. Но этим утром платформа была пустой. На ней топтался только проводник их вагона. Небо на востоке уже порозовело – скоро восход.

– Сюда, – отрывисто бросил Олимпия, и они поспешили вслед за ним по платформе и через здание вокзала на площадь, где на обочине стоял неприметный экипаж с уныло опустившей голову тощей лошаденкой.

Триумфальное возвращение принцессы в Хольштайн-Швайнвальд-Хунхоф.

Поездка оказалась короткой – не более четырех-пяти миль. К тому времени как они свернули с дороги к ухоженному крестьянскому хозяйству, солнце еще не взошло. Белые оштукатуренные стены дома и конюшни мягко светились в размытом свете раннего утра. На пороге дома появилась женщина. Она поспешно сняла фартук и пригладила волосы.

– Ваше высочество! – ахнула она, когда Луиза спрыгнула на землю, одетая в мужской твидовый костюм.

– Тише, тише, только не это. – К ней поспешил Олимпия, схватил женщину за руку и не позволил присесть в реверансе. Он говорил на хорошем немецком языке.

– Примите мою огромную благодарность за гостеприимство, фрау Шуберт, – сказала Луиза.

Женщина покачала головой и жестом указала на дверь. Ее глаза восторженно блестели.

– Прошу вас, заходите в дом.

– Боюсь, мы не сможем остаться, – сказал Олимпия, когда все подкрепились и выпили кофе. – Мы должны добраться до Хольштайна к ночи, а ехать на поезде – слишком большой риск.

– Так быстро? – встрепенулась Луиза. Она взглянула на мужа, лицо которого было жестким и подозрительным. Он пристально разглядывал фрау Шуберт. Таким взглядом судья смотрит на преступника, сидящего на скамье подсудимых.

– Да. – Олимпия сделал последний глоток кофе и встал: – Сомертон?

Граф тоже встал.

– Могу я минуту поговорить с женой наедине?

– Конечно. Я буду ждать в экипаже. Фрау Шуберт, я должен обсудить с вами несколько пустяковых вопросов. – И он протянул женщине руку.

Когда дверь за ними закрылась, Сомертон повернулся к Луизе. Его лицо оставалось суровым, глаза смотрели напряженно.

– Что? – спросила она.

– Я должен тебе кое в чем признаться. В то утро – два дня назад во Фьезоле, как раз перед появлением Олимпии, – я не гулял по обычному маршруту. Я ходил во Флоренцию.

Луиза ждала чего-то другого. Теплого прощания. Наказа беречь себя.

– Во Флоренцию? Зачем?

Граф засунул руку в карман.

– Мне пришло в голову, что я не сделал тебе никакого подарка по случаю нашей свадьбы. А это – долг каждого мужа, независимо от обстоятельств. И я нашел ювелира, который смог ликвидировать мою оплошность. – Он протянул Луизе маленькую прямоугольную коробочку.