Всякий раз, когда в памяти всплывала эта сцена, Сомертон решительно запихивал ее обратно в темные глубины. И только боль он не мог забыть. Она все еще была свежа. Он помнил, как сильно болело сердце, словно кто-то вырвал его из груди, чтобы посмотреть, бьется ли оно.

В точности так же Пенхэллоу вырвал сейчас его сердце.

– Ты видишь, – прошипела Элизабет ему в ухо. – Ты видишь, как им хорошо вдвоем. Роналд любит его.

Она поспешила вперед, чтобы присоединиться к ним, но Сомертон не позволил. Схватив ее за руку, он повернул женщину к себе лицом:

– А ты, оказывается, злое и порочное существо, моя милая.

– Отпусти меня! Неужели ты не видишь, что все бесполезно? Неужели не понимаешь, что не сможешь выиграть?

Сомертон приблизил губы к ее уху и прошептал:

– Он не получит тебя. Ни за что.

– Тогда убей меня! Убей нас всех! Чего ты добиваешься? Хочешь потешить свою гордость, отомстив? – Элизабет едва дышала, обуреваемая эмоциями. – Не сработает, и не надейся. Месть пуста, а ты этого так и не понял.

В ушах Сомертона зазвучали слова Луизы: «Месть причиняет больше всего боли тому, кто мстит».

Добрый старина Маркем.

– Вот в чем дело! – шипела Элизабет. – Ты понятия не имеешь, что с нами делать. Не можешь заставить себя отпустить нас, но и не в силах положить всему конец. Ты трус, Сомертон, трус и негодяй.

Она права. Глупый урод. Трус и негодяй.

Сомертон поднял руку, чтобы запустить пальцы в волосы, и в тот же миг его внимание привлекло какое-то движение. В кустах что-то блеснуло.

Он выпрямился и отпустил Элизабет, пристально всматриваясь в кусты. Сомертон почти не обратил внимания на приближение Пенхэллоу. Он слышал, как тот обратился к Элизабет, но слов не разобрал. Потом Пенхэллоу повел ее к кустам. Подальше от ее грубого мужа. Труса и негодяя.

Вот оно! Из кустов появилась фигура, высокая и седовласая, одетая в безукоризненный твидовый костюм. В одной руке человек держал шляпу, в другой – прогулочную трость. Его походка была неторопливой и величественной. Вот он ступил на плитки речной террасы, вытер лоб платком и посмотрел вверх на кусты и сады Палаццо Анджелини.

Герцог Олимпия.


Луиза, прислонившись к дереву, следила за приближающимся дядей.

Воздух был насыщен речной влагой и запахом растений, буйно разросшихся на берегу. Она часто и тяжело дышала, поскольку только что скатилась с лестницы, выбежала из дома и со всех ног бросилась по дорожке, ведущей к летнему павильону соседней виллы, где ее должен был ждать герцог Олимпия.

– Вы должны поторопиться, дядя, – сказала она, обхватив столб, чтобы не упасть от изнеможения. – Леди Сомертон и Филипп сбежали, Пенхэллоу за ними, и одному Богу известно, как поступит Сомертон, когда их найдет.

Герцог встал и взял трость, лежащую на скамейке рядом с ним.

– Успокойся, дорогая. – Он похлопал себя по карману. – Боюсь, разыгравшаяся на твоих глазах драма была необходима для всех участвующих в ней сторон. Но я привез с собой решение.

Луиза покосилась на карман, по которому хлопал герцог. В нем явно что-то лежало.

– Бумаги о разводе?

– Именно. Веди меня.

Она пошла вперед по тропинке вдоль реки, герцог за ней, причем двигался он довольно быстро, хотя сохранял внешнее спокойствие.

Когда они вышли на открытую лужайку Палаццо Анджелини, он положил большую теплую ладонь на плечо Луизы:

– Жди здесь, дорогая. В таких делах никогда нельзя быть уверенным, что все пойдет по плану. Мой человек, мистер Биддл, ждет у моста, на случай, если понадобится помощь.

Луиза знала, что мистер Биддл – один из лучших агентов Олимпии в Европе. Прислонившись к дереву, она сконцентрировалась на восстановлении нормального дыхания и сердцебиения.

Отдышавшись, она обошла дерево, чтобы видеть всех участников событий. Сомертон, Пенхэллоу и леди Сомертон стояли у изножья холма и взирали на террасу, где возвышался Олимпия. Филиппа нигде не было видно.

– Какого дьявола вы там делаете, Олимпия? – спросил Сомертон, подбоченившись. Пенхэллоу обнял леди Сомертон за плечи, что-то прошептал ей на ухо, та кивнула и пошла вверх по склону, где – теперь Луиза это отчетливо видела – на траве сидел Филипп.

Слава богу, с мальчиком все в порядке.

Олимпия что-то ответил, но он смотрел не на Луизу, а на фигуры у холма, и слов она не разобрала.

Герцог величаво направился к ним, словно полицейский, вызванный, чтобы урегулировать конфликт. Луиза прижалась лбом к шершавой коре, усилием воли заставив себя стоять на месте и не бежать к Сомертону, не пытаться его защитить. Он сам может защититься. Те четверо обязаны выложить все карты на стол и наконец разобраться в запутанном деле, в котором она, Луиза, не участвовала.

Ради Филиппа.

Сомертон все сделает правильно. Он поступит как лучше, в этом Луиза нисколько не сомневалась. Когда все карты будут открыты, он откажется от ярости и мести.

Иначе и быть не может.

Пока что его злость никуда не делась. Луиза видела ее на лице Сомертона, в его позе, когда он спорил с Олимпией и Пенхэллоу. Но было что-то новое – в наклоне головы, едва заметно ссутулившихся плечах. Что это? Боль? Признание поражения?

Что произошло на лужайке, пока она ходила за герцогом? Она покосилась на леди Сомертон, прижимавшую к себе Филиппа. Женщина следила за событиями так же напряженно, как Луиза. Ее красота была воистину безупречной. Они великолепная пара, она и Пенхэллоу.

– Будь ты проклят! – прогремел голос Сомертона.

Олимпия театрально размахивал тростью. Пенхэллоу сжал кулаки. Луиза растерялась. Быть может, пора бежать за мистером Биддлом?

До нее донесся смех. Она повернулась к реке и увидела лодку, полную туристов, плывущую вниз по течению. От разноцветных платьев и зонтиков рябило в глазах. Легкомысленная болтовня беззаботных людей подействовала раздражающе.

Луиза снова взглянула на лужайку. Теперь Олимпия что-то сказал леди Сомертон и полез в карман.

Бумаги о разводе.

Как отреагирует Сомертон? Он знал об их существовании. Сам сказал ей, что не будет возражать. Это было еще в Нортгемптоншире. Но что, если он передумал под влиянием сегодняшних событий? Что, если, охваченный злобой, разорвет бумаги, потребует Филиппа и крови Пенхэллоу? В конце концов, пока принято только предварительное решение. Если появятся новые свидетельства – например, будет доказана измена…

Он этого не сделает.

Леди Сомертон держала бумаги в руке и смотрела на мужа в немом изумлении. Тот слегка поклонился.

Луиза облегченно вздохнула. Значит, все в порядке. Они разведутся и достигнут разумной договоренности насчет Филиппа, который когда-нибудь станет новым графом Сомертоном.

Нет, все же что-то не так. Они продолжают спорить. Их громкие злые голоса слышны даже ей.

Леди Сомертон ударила мужа по щеке. Он не ожидал этого и покачнулся. Луиза подалась вперед, но усилием воли заставила себя остаться на месте. Пальцы вцепились в древесную кору так сильно, что даже отодрали изрядный кусок.

Сомертон вытер уголок рта и зловеще улыбнулся. Боже, что он задумал?

Пенхэллоу встал между графом и графиней, которая прижала руку к животу и поспешно удалилась.

Ее живот.

У Луизы перехватило дыхание.

Этот жест был ей знаком. У нее было три мачехи, и она имела возможность наблюдать их беременности.

Она взглянула на талию графини. Женщина находилась на расстоянии не меньше сотни футов, да и яркое солнце мешало видеть детали, но ее талия определенно была более округлой, чем раньше.

Ребенок? Чей?

Луиза перевела глаза на Сомертона и сразу заметила, что он тоже все понял. Теперь для него не тайна, что его супруга носит под сердцем маленький секрет. Граф окинул женщину взглядом с ног до головы и выпрямился. Кажется, будет взрыв.

А потом все пришло в движение. Олимпия тростью оттолкнул Сомертона, а Пенхэллоу обнял леди Сомертон за плечи и повлек вверх по склону холма.

– Он мой? – прогремел Сомертон. Его голос, казалось, услышали и туристы в лодке, и люди на противоположном берегу Арно. – Он мой? Говори!

Леди Сомертон развернулась и что-то резко сказала. Луиза не смогла разобрать слов. Она стукнула кулаком по стволу дерева. Теперь точно пора идти за Биддлом. Ситуация вышла из-под контроля. Вот-вот произойдет что-то ужасное. Олимпия обеими руками вцепился в Сомертона, но хотя герцог был, безусловно, очень силен, все же не был ровней графу, находящемуся в расцвете сил, да еще и обозленному сверх всякой меры.

Графиня пошла вверх по склону холма. Олимпия рухнул на траву. Сомертон вырвался.

Пенхэллоу выхватил нож.

Луиза рванулась вперед. Не было времени ждать Биддла. Надо было отобрать у Пенхэллоу нож, пока герцог Олимпия медленно поднимался с земли.

Граф остановился и приготовился к драке. Он что-то сказал, и Пенхэллоу бросил нож в траву. Слава богу! Взгляд Луизы метался между Олимпией и Пенхэллоу.

Сомертон начал действовать. Он наклонился, подобрал нож и бросился вверх по склону за своей женой. В следующее мгновение Пенхэллоу рванулся за ним. Между ними два ярда… один…

Пенхэллоу прыгнул на спину Сомертона, и они покатились по траве: золотистые волосы и темные, тонкие конечности и монументальные. Нож сверкнул на солнце и исчез в неразберихе рук и ног. Дерущиеся катились по склону холма вниз – к Луизе, лодочной террасе и реке. Она не могла сказать, кто одерживает верх, – оба дрались не на жизнь, а на смерть. Сила Сомертона против ловкости Пенхэллоу.

Луиза беспомощно застыла, зажав обеими руками рот. Ей хотелось закричать, заставить их остановиться, но она не знала, какие выбрать слова.

Таких слов, похоже, не было.

Неожиданно Пенхэллоу ловко высвободился и вскочил. В его руке был нож. Он стал медленно, шаг за шагом, пятиться к противоположной стороне террасы, уводя графа от леди Сомертон и Филиппа.

Луиза взглянула на леди Сомертон, стоящую на вершине холма. Филипп был с ней рядом.