Олимпия выбрал самый большой кекс и откусил его с отнюдь не женским изяществом.

– Я успел заметить, что больше всего вопросов задают те, кто хочет отвлечь внимание от себя.

– Отвали!

– Это еще что? Такие слова не пристало произносить германской принцессе.

– Я вошла в роль, как вы и советовали, – буркнула Луиза. – Я хочу знать, как поживают мои сестры. Вы уже много недель ничего о них не говорите.

Герцог прожевал кекс, проглотил и вытер салфеткой рот.

– Так вышло, что новости действительно есть. Думаю, скоро ты обо всем узнаешь из газет. Наниматель нашей дорогой Эмили раскрыл ее инкогнито.

Луиза со звоном поставила чашку на блюдце и вскочила:

– Что? С ней все в порядке? Она… она… жива?

– Жива и невредима, – поспешил успокоить ее герцог. – Ничего с ней не сделается. Более того, мужчина, о котором идет речь, в высшей степени порядочный человек. Он сделает ее счастливой, если только она даст ему шанс.

Луиза разинула рот:

– Она выходит замуж?

– Думаю, что да, хотя она об этом еще не знает. Если все пойдет хорошо, она еще до Благовещения станет герцогиней Эшланд… если не раньше. – Он деликатно кашлянул в платочек.

Луиза воинственно уперла руки в бока.

– Если все пойдет хорошо? Что вы хотите сказать?

– Ну, не знаю, в жизни всякое бывает. Возможно, мне все же не следовало отправлять тебя в логово Сомертона.

– Дядя, – проговорила Луиза, призывая себя к терпению. – Скажите прямо, моя сестра в безопасности?

– Она находится под защитой в моем доме на Парк-лейн, и ее прилежно охраняет сам герцог.

– Это не то же самое, что в безопасности.

– Моя дорогая Луиза, – терпеливо сказал герцог Олимпия. – Никто из нас не в безопасности. Ни один человек на этой земле. Каждый может в любой момент попасть под омнибус. Или почесать локоть и заработать сепсис. А еще есть тиф, чума, война. Перечислять можно до бесконечности.

– Теперь вы пытаетесь отвлечь мое внимание.

– Я хочу сказать только одно: в жизни постоянно приходится рисковать. Фортуна улыбается смелым. Как правило, дела идут своим чередом, но если воспользоваться благоприятной возможностью…

Луиза упала на колени перед креслом, на котором восседал герцог Олимпия, облаченный в небесно-голубое шелковое платье.

– Дядя, что вы сделали? – тихо спросила она.

Он взял ее похолодевшие руки в свои.

– Послушай меня, девочка. Мы, мисс Динглби и я, не сидели все это время сложа руки. Мы узнали, что в Англии действительно существует группа агентов, которые занимаются вашими поисками. Более того, нам стало известно, что они получают информацию от человека, который имеет представление о вашей ситуации. И мы считаем, что сможем обратить нарушение инкогнито Эмили себе на пользу.

Куинси, сидевший под столом в ожидании ветчины, повернул голову к Олимпии и заворчал.

– Иными словами, вы хотите использовать ее как приманку, – помертвев, проговорила Луиза, едва шевеля губами.

В гостиной материализовалась мисс Динглби:

– Мы составили великолепный план, предусмотрев все возможные осложнения. Мы устроим в доме герцога бал по случаю помолвки, шумный и пышный. Там в каждой комнате будут дежурить агенты. Герцог Эшланд будет охранять твою сестру лично.

Луиза встала и в упор взглянула на мисс Динглби, которая топталась на пороге, облаченная в серое платье служанки и накрахмаленный белый чепчик.

– Разумеется! Вы же, как обычно, все предусмотрели.

– Дорогая, мы занимались этим множество раз. Наши агенты великолепно обучены.

– И Эмили будет находиться посреди всего этого. Вы еще нарисуйте ей на лбу мишень.

– Луиза, я обещаю, что с ее головы не упадет ни один волосок.

Девушка подалась вперед и ухватила дядю за обтянутые шелком широкие плечи.

– Я не потеряю ее, вам понятно? Я потеряла мать, мачех, отца, мужа. Я не потеряю еще и сестер!

– Успокойся, девочка. – Герцог погладил ее по щеке и тепло улыбнулся. – Я все отлично понимаю.

– Сестры – все, что у меня осталось в этой жизни.

– Чепуха, – заявила мисс Динглби. – У тебя есть…

– Я понимаю, – повторил герцог. – И скорее пущу себе пулю в лоб, чем позволю причинить вред тебе или твоим сестрам.

Луиза опустила голову на массивные, укрытые шелком колени и в изнеможении закрыла глаза. Поэтому она не видела скептического и неодобрительного выражения лица мисс Динглби, взиравшей на них сверху. Теплый язычок лизнул ее лодыжку – девушка почувствовала тепло даже сквозь толстый шерстяной чулок.

– Все будет хорошо, – тихо сказал герцог.

Луиза не плакала. Она уже давно не позволяла себе этого. Принцесса не должна открыто демонстрировать свои эмоции. Она лишь почувствовала неприятное жжение в глазах и тяжесть на сердце. Неделя оказалась нелегкой. Да что там неделя – вся зима была тяжелой. Ей никогда не приходилось долго находиться в атмосфере, подобной той, что царила в доме графа Сомертона. Ей иногда казалось, что на деревянных половицах обозначены линия фронта и боевые порядки отдельных подразделений, а домочадцы скользили по коридорам на цыпочках, словно по минному полю. Люди, жившие в доме, будто в одночасье лишились всех жизненных сил. Их кто-то заморозил. Ввел в транс. И в таком состоянии они влачили унылое однообразное существование, которое и жизнью-то вряд ли можно назвать. В Хольштайнском замке всегда соблюдались строгие протокольные правила. Отец обращался с ней, наследницей престола, с подчеркнутой официальностью. Ее мать умерла при родах, а вслед за ней и мачехи. Тем не менее их дом был полон жизни, смеха и сестринской любви.

Она подумала об Эмили, златокудрой скромнице в очках. Неужели она действительно влюбилась в герцога? К этой мысли следовало привыкнуть. Жаль, что ни Луиза, ни Стефани не могут разделить с ней счастье и горе, неожиданные радости и разочарования, сладость предвкушения…

Интересно, а что это такое – сладость предвкушения? Ожидание счастья?

– Моя дорогая девочка, – герцог неловко погладил ее по голове, – ты хочешь мне что-то сказать?

Луиза подняла голову и отстранилась:

– Нет, ничего. Абсолютно ничего. Просто я сегодня немного устала. Вчера был долгий и утомительный вечер, потом я плохо спала, перебирая в уме несделанные дела…

– Ты что-нибудь заметила? Необычную активность? Записки? Письма? Визитеры?

– Нет.

– А как ведет себя его супруга?

– Леди Сомертон ведет себя как обычно. Она очень красива, добра и не занимается никем, кроме своего сына.

– Их сына.

– Да, их сына. Кстати, он очень симпатичный малыш. А она – замечательная мать. Но всячески старается держать мальчика подальше от графа. Мне кажется, он хотел бы стать лучшим отцом, но не знает как. Думаю, если она позволит мужу получше узнать ребенка…

– Да, все это очень интересно, но это их семейные дела. – Герцог нетерпеливо поерзал и глянул в окно, где стоял мрачный серый февраль. – Как ты думаешь, сейчас не рано для шерри?

– Определенно рано.

Мисс Динглби отклеилась от дверного косяка, у которого все это время стояла.

– Для шерри никогда не бывает рано, тем более лондонской зимой. Солнце уже садится.

– Да уж, – не могла не согласиться Луиза. – Англия летом намного приятнее.

– Так чего же ты стоишь столбом, Динглби? Иди и достань шерри из буфета, в который ты его спрятала. – Герцог дождался, пока стихнут шаги и начнут хлопать дверцы, и поспешно заговорил: – Послушай меня внимательно, Луиза. И учти, это не имеет ничего общего с твоими сестрами. Боюсь, пришло время для еще одного плана, который я обдумываю уже некоторое время.

– О нет, только не это. Нет, нет и еще раз нет! – Она попятилась и плюхнулась на диван. Куинси тут же вскочил ей на колени, всем своим видом показывая, что теперь он совершенно доволен своей собачьей жизнью.

– Слишком поздно, дорогая. Ты уже в нем участвуешь. – Он покосился на дверь гостиной. – Буду краток. Как тебе, должно быть, известно, граф Сомертон давно подозревает свою супругу в неверности.

– Ерунда. Возможно, она его не любит, но, безусловно, хранит ему верность. В этом не может быть и тени сомнений.

– Его подозрения обоснованы.

– Что? – Глаза Луизы удивленно расширились. – Этого не может быть. Она живет только для ребенка и выходит из дома в церковь или в магазин. Изредка навещает сестру.

– В течение последних семи лет она влюблена в моего внука Пенхэллоу.

– В лорда Роналда?

– Да.

– Откуда вам это известно?

– Не важно. Когда-то они даже были помолвлены, и я… то есть лорд Сомертон сделал более выгодное предложение, когда Роналд… в общем, его не было. – Он нарочито закашлялся.

– Но это же вовсе не значит, что она… – Луиза запнулась, подыскивая правильное слово.

– Ты когда-нибудь задумывалась, моя дорогая, почему леди Сомертон не выказывает ни намека на любовь к своему мужу?

– Не вижу причин его любить. Лорд Сомертон груб, властен, замкнут. Он никогда и никому не выказывает не только привязанности, но даже простого одобрения. Хотя он, конечно, по-своему красив, особенно когда одет в вечерний костюм. И женщина, которой нравятся широкие плечи и лицо, взятое с древней римской монеты, может…

– Девочка, ты забываешься!

Луиза закрыла дверь и потянулась за чашкой.

– В любом случае у нее нет никаких причин его любить.

– Мне трудно с тобой не согласиться, но…

Дребезжание стаканов в коридоре заставило Олимпию повернуть голову.

– Ах, это именно то, что нам нужно. Поможет забыть о запахе хлева. Но вы мыли эти стаканы, Динглби?

Мисс Динглби со стуком опустила поднос на стол.

– Не понимаю, почему мы должны соблюдать маскарад даже за закрытыми дверями, миссис Дьюк.

– Иначе нельзя. Ведь одна из соседок может ненароком отдернуть свою кружевную занавесочку, выглянуть в окно и обнаружить непорядок. – Герцог встал, выпрямился во весь свой великолепный рост и направился к столу, громко шурша юбками. – Это все, Динглби.