Уже в ту первую ночь в Гримстоуне он знал, что Аспазия отличается от всех, с кем он встречался до этого.

Когда же он наконец осознал, насколько чиста и невинна она, он понял, что она уникальная, не только своей красотой, но и ее характером и личностью.

И все же некая неколебимая, саркастическая часть его разума твердила ему, что молодая девушка, выросшая в доме священника и ничего не знающая о мире, в котором он вращается, не может значить многое в его сложной, хорошо организованной жизни.

Он всегда уверен в своей самодостаточности.

Тем не менее, когда он уезжал от священника, оставив там Аспазию, у него возникло непреодолимое чувство, будто он теряет что-то драгоценное, чего никогда не найдет вновь.

И тот же его разум, который смеялся над ним и над его глупостью, заставил его уехать в Ньюмаркет после разговора с герцогиней.

Однако совсем иная часть его призывала снова увидеться с Аспазией, убедиться, что она действительно отличается от всех других женщин, которых он когда-либо знал, что он не обманулся, когда впервые увидел ее.

Он думал о ней все время, пока ехал домой, где его ждал Чарли.

Он продолжал уверять себя, что происшедшее с ними у герцогини лишь очередной эпизод его жизни, который будет вспоминаться ему как забавный случай, и что до скандального поведения герцогини ему нет никакого дела.

Но все время, пока он рассказывал Чарли о том, что происходило в Гримстоун-хауз, он видел перед собой испуганные голубые глаза Аспазии, ощущал ее дрожь, как и тогда, обнимая ее рукой, уводил ее из столовой.

Когда же она неожиданно приехала к нему и вошла в его кабинет, сначала он ощутил неудержимую радость, а затем совершенно иное чувство — как он впоследствии признался себе — ревность, потому что ее сопровождал мужчина.

Аспазия обратилась к нему за помощью, и он увидел, как ужаснулась она всему, что творилось в доме священника, он понял, что для него уже нет спасения, да он и не желал этого, ибо жизнь его была уже невидимо сплетена с ее жизнью — навсегда.

Однако с его обычным острым чутьем и тонкой восприимчивостью маркиз хорошо осознавал, что не должен напугать ее еще сильнее, чем она уже напугана.

Он продолжал еще прислушиваться к предостережениям своего сознания, которое говорило ему, что было бы великой ошибкой действовать поспешно и неосмотрительно, и что, несмотря на его чувства к Аспазии, он слишком стар и искушен в жизни, чтобы стать мужем молодой девушки.

И вот ночью, когда Аспазия ворвалась в его спальню и прижалась к нему, ища защиты, и позднее, когда он вернулся и увидел ее, обезумевшую от страха за него, страха, что его убьют или ранят, он признался наконец себе, что влюблен неистово и безвозвратно.

Будучи человеком огромной самодисциплины, зная, что испытания травмировали ее, и поэтому она не могла мыслить ясно и принимать разумные решения, он повел себя как истинный джентльмен.

Однако ему было мучительно трудно не поцеловать Аспазию и, когда она спросила, может ли остаться с ним, не держать ее всю ночь в своих объятиях.

Впервые в жизни маркиз думал о женщине, а не о себе, и он лежал без сна, составляя планы, которые, он чувствовал, сделают Аспазию счастливой.

И теперь, видя ее радость, он знал, что принял верное решение и что его интуиция подсказала ему правильный путь.

Аспазия заглянула в его глаза и, удовлетворенно проворковав что-то, прижалась головой к его плечу.

Маркиз знал, она не хочет оставлять уютных его объятий, и поцеловал ее волосы:

— Тебе не надо беспокоиться ни о чем. Предоставь все мне. Я обещаю, все будет хорошо.

— Ты.., вернешь Джерри.., домой?

— Я видел, он очень обрадовался идее о морском путешествии, да и Чарли, я знаю, понравится тоже. Поэтому я подумал, может быть, стоит подождать, пока они доплывут до Плимута, а потом только отзывать их обратно.

Он заметил, что Аспазия думает о другой причине, и добавил:

— Ты ведь не хочешь, чтобы Джерри имел дело с женщинами и слугами, которых мы видели в Гримстоун-хауз.

— Конечно.., не хочу! — воскликнула Аспазия.

— Их уволят, и поскольку Гримстоун теперь его дом, он должен увидеть его таким, каким он скорее всего был во времена вашего отца, — домом счастья, в который с радостью съезжались приличные гости.

— Как ты мудро продумал.., все, — сказала Аспазия. — Этого как раз.., хотела бы мама.

— Когда мы возвратимся из нашего свадебного путешествия, — продолжал маркиз, — мы поможем Джерри устроиться, и мы вместе постараемся, чтобы он вошел в лучшее лондонское общество и не встречался с теми его членами, которые могли бы оказать на него дурное влияние.

— Этого тоже очень хотела бы мама! Как же я счастлива, что нашла тебя?

— Я думаю, этим мы обязаны тебе, — улыбнулся маркиз.

— Я была так.., напугана тогда, — говорила Аспазия, — страшилась встречи с тобой, не зная, кем ты.., окажешься, но теперь я знаю, что была послана в Гримстоун-хауз Богом или же.., мамой. Иначе мы.., никогда бы не.., встретились.

— Бог определенно действует загадочным образом, — уклончиво сказал маркиз, — но я согласен, мое сокровище, что судьба очень добра к нам. И теперь, когда я нашел тебя, я не намерен тебя отпускать, вот почему я хочу жениться на тебе, Аспазия.

— Ты вполне.., вполне уверен, что.., должен поступить именно так? — спросила она. — А вдруг ты раскаешься в том, что женился на мне, и посчитаешь меня слишком.., глупой и.., невежественной, чтобы быть.., интересной для тебя?

— Ты уже многое знаешь из того, что интересует меня, — отвечал маркиз. — Ты, например, много знаешь о моих лошадях, картинах, и я с нетерпением ожидаю возможности показать тебе, что я еще имею.

— Я хочу скорее увидеть это.

— Я расскажу тебе обо всем, что интересует меня, — сказал маркиз, — но в данный момент — это лишь ты одна.

Он привлек ее к себе и целовал до тех пор, пока Аспазия не ощутила, что уже не стоит на земле. Маркиз уносил ее высоко в небо, а его губы пылали солнечным жаром.

Это ощущение было таким поразительным, таким совершенным, что она готова была умереть прямо сейчас, ведь она испытала уже все самое главное в жизни, потому что нет ничего, более совершенного и более поразительного, чем любовь.

Но Аспазия отчаянно хотела жить, хотела рассказать маркизу, как сильно она любит его.

Она тщетно пыталась найти слова, чтобы выразить ту красоту и то чудо, которые переполняли ее. Услышав, как открылась дверь в кабинет, они поняли, что прибыл ее дядя.

* * *

Позже маркиз провел Аспазию наверх показать ее комнату.

Она хотела бы получше оглядеть ее: тут было столько всего, чего она мечтала увидеть. Однако рядом с маркизом она не способна была думать ни о чем ином, кроме него.

Он взял ее за руку и повел вверх по лестнице, и прикосновение его пальцев глубоко волновало ее. Она лишь глядела на него, думая о том, что нет мужчины более красивого, более впечатляющего, более великолепного.

— Я люблю тебя! Я люблю тебя! — продолжала повторять она, смущаясь и думая, что он сочтет ее слишком экспансивной.

Они прошли по широкому коридору, и когда маркиз открыл дверь, Аспазия поняла, что они вошли в личные апартаменты господ поместья.

— Все герцогини Тэмские спали здесь, — сказал ей марки".

Обрадовавшись, что Марфа уже здесь и ждет ее, Аспазия оглянулась вокруг.

Комната была прекрасна, стены декорированы в белый цвет, оттененный золотом, с панелями голубой парчи цвета ее глаз.

Она увидела улыбку маркиза и поняла, что он угадал ее мысли.

— Комната как будто создана специально для тебя, — сказал он, — на самом же деле она была спроектирована почти сто лет назад.

— Она великолепна! — воскликнула Аспазия, глядя на потолок, расписанный купидонами и богинями и по цветовой гамме соответствующий французским обюсонским коврам на полу.

Но особенно впечатляла кровать с пологом из тонких изящных кружев на голубом шелке, перекликавшемся с цветом стен, вид которой заставил кровь прилиться к ее щекам.

Маркиз следил за ее взглядом, но не сказал ничего и лишь поднес ее руку к своим губам.

— Твой дядя будет готов обвенчать нас через час, — спокойно сказал он и вышел из комнаты.

Аспазия повернулась к Марфе и увидела ее в слезах.

— Я не была так счастлива за всю мою жизнь, мисс Аспазия! — расплакалась она. — Ваша дорогая матушка желала бы этого вам, но я никогда не думала ни о чем подобном, когда мы жили в Малом Медлоке и говорили лишь о капусте.

Аспазия рассмеялась.

— О, Марфа, какая ты смешная! Но я тоже думаю, что мама была бы счастлива, ведь выхожу замуж за такого удивительного человека.

— Я с трудом могу поверить в это, — сказала Марфа. — Что скажет господин Джерри, когда услышит об этом? Он расстроится, не побывав на вашей свадьбе.

Аспазия едва успела сообразить, что не должна пока говорить Марфе о Джерри, у которого будет слишком много своих забот.

Вместо этого она сказала:

— Я хочу венчаться, Марфа. И я мечтаю о прекрасном свадебном платье.

Она вспомнила белое платье с подснежниками, которое было на ней в Гримстоун-хауз, но несмотря на его привлекательность, это платье символизировало порок.

Она ни на минуту не представляла себя в нем на священной церемонии бракосочетания.

Марфа высморкалась и спрятала свой платок.

— Разве его светлость не сказали вам, что ваше свадебное платье уже готово, мисс Аспазия?

Аспазия вопросительно поглядела на нее, а Марфа прошла через комнату, открыла дверцу мозаичной работы шкафа, орнаментированного позолотой.

Внутри него, рядом с ее незатейливыми платьями, сшитыми Марфой, висело великолепное белое платье.

Марфа вынула его из шкафа и подняла, показывая Аспазии, и у той вырвался возглас изумления.

Сшитое из белого шелка, отделанное тонкими изящными кружевами, оно казалось, как и весь этот дом, волшебным.