Я налил нам свежего кофе, она отхлебнула и продолжила:

– Мы ожидали рождения ребенка и некоторое время были счастливы, потом стали подумывать о браке. Джейс родился на месяц раньше срока, и мы поженились без пышных празднеств. Просто исполнили необходимую формальность. Мы чувствовали, но, возможно, так чувствовала только я, что надо узаконить появление ребенка на свет. Не думаю, что я хоть когда-нибудь любила Тревора. Нет, – и она покачала головой, – даже тогда я знала, что не люблю его и никогда не любила.

– Кэти, я уверен, что…

– Нет, – перебила она и подняла руку, словно хотела в чем-то поклясться, – я старалась его полюбить, но, думаю, никогда не любила, и по многим причинам, но как бы это дурно ни прозвучало, мне нравились его возможности. Так все и шло, пока я не узнала получше, что он за человек. Несмотря на видимость, Тревор не из тех людей, которые могут внушить настоящую любовь. Этот тонко чувствующий, культурный человек со связями был одновременно Джекиллом и Хайдом[17]. К тому же Джейс, рожденный еще вне брака, вызывал у него только неприязнь, стыд и раздражение. И с первого же дня его жизни начались трудности: он был неразвит, его легкие – слабыми, он спал днем и кричал всю ночь, а я, – и Кэти уничижительным жестом показала на грудь, – никогда не отличалась пышностью форм, и поэтому возникли сложности с кормлением.

Тревор зарабатывал хорошие деньги и не хотел, чтобы его жена уступала в чем-то разряженным в пух и прах дамам из его общества. И я должна была непременно поправиться. Стать полнее.

– Да, понимаю. – и я улыбнулся.

– О чем ты?

– Когда я видел тебя в последний раз без рубашки, ты была такая же плоская, как я сам, да к тому же узкогрудая, словно воробышек.

– Такер! – и она хлопнула меня по руке, но поддразнил я ее добродушно и так же добродушно рассмеялся.

– Это шутка, – сказал я и поднял руку, будто защищаясь: – Сдаюсь!

Инцидент был исчерпан, и я дал волю любопытству:

– А как ты узнала обо мне?

– Тревор был страстным фотографом-любителем. Сам он в этом деле не преуспел, хотя считает себя мастером дела, поэтому наш почтовый ящик всегда лопался от фотожурналов, и мне было нетрудно познакомиться с карьерой Такера Рейна, – и, взглянув искоса, добавила: – А мне нравится твой псевдоним.

– Да, это хорошее, доброе имя, – ответил я, не отрываясь от своего занятия.

– И мне нравится качество твоей работы, – и она помолчала, подыскивая слова, – ну, особенно, что касается лиц. Тебе удается каким-то образом уловить главное выражение, то самое, что свойственно именно этому человеку и только в данный момент.

Я кивнул, вспомнив о тех семи годах, в течение которых яростно снимал, снимал и снимал:

– Да, иногда мне это удается, но в большинстве случаев я просто трачу пленку даром.

– Сомневаюсь!

Она подошла ближе, не сводя глаз с фотоаппарата, который я держал в руках. По-видимому, она уже отчасти свыклась с моим присутствием, стала меньше стесняться и заговорила откровеннее:

– Как бы то ни было, но после двух лет брака, огромного количества деловых обедов и затягивающихся за полночь встреч, о которых он не распространялся, Тревор начал терять деньги и вкладчиков, растолстел и превратился в человека, который мне совсем не нравился и с которым уже не хотелось жить. Рядом с ним, кроме меня, существовали еще три женщины – это те, о которых мне было известно. – Она пожала плечами. – Ради Джейса я прикусила язык и продолжала жить с мужем, надеясь, что все изменится к лучшему.

Кэти встала и подошла к двери амбара.

– Но я ошибалась. Он уже почти не скрывал, что изменяет, а когда я спросила его об этом прямо, он стал распускать руки. И все же я мирилась с этим, скрывала все от окружающих и надеялась, что положение переменится, а потом…

– Так что – потом?

– Он ударил Джейса. Я ушла от него и подала заявление на развод. А когда Тревор явился в суд на слушание дела весь развинченный, бессвязно говорящий, судья упрятал его в тюрьму за пьянство и неправоправное поведение, а мне присудил единоличное опекунство. Тревор, когда протрезвел, понял, что дела идут вразрез с его желаниями, а этого он никак не мог вынести, такое положение дел ему не подобало.

В течение двух последних лет мы постоянно проводили юридические консультации с адвокатами. Эта идея принадлежала мне. Я полагала, что если мы сможем сохранить дружеские отношения, то, быть может, станем и лучшими родителями. Я думала только о Джейсе. Он нуждался… и нуждается… в отце. Да, Тревор не очень хороший папа, но ведь другого у Джейса нет.

– И что же, дела наладились?

– Тревор стал вести себя лучше, он даже на время бросил пить, но я почти уверена, что он не развяжется всю свою жизнь с другой привычкой – с наркотиками. Как бы то ни было, но наш консультант предложил нам провести семейные каникулы вместе, и пять недель назад мы полетели в Вэйл. Тревор нанял самолет и назвал наше путешествие «необходимым для нас для всех отдыхом». Я надеялась, что, может быть, перемена мест пойдет нам всем на пользу. Может, игра в снежки и свежий воздух успокоят его нервы, хоть немного. И, – тут она снова начала ковырять носком ботинка грязь, – я, наверное, понадеялась, что смогу примириться с ним и начать все сначала. Снова попытаюсь жить с ним. Мы пробыли на отдыхе неделю, когда позвонили из его офиса и сказали, что закрыт его самый большой банковский счет. В тот вечер, вернувшись домой из бакалейной лавки, я застала его в обществе инструкторши по лыжному спорту. – И Кэти снова пожала плечами. – Она, конечно, учила его не тому, как правильно ходить на лыжах. Я набросилась на него с упреками, и он меня ударил. – Она показала на свой глаз. – А потом он начал искать Джейса, который убежал из дома и спрятался. Я нашла его первая, и мы с ним бежали вместе, но прежде я дала Тревору кочергой по голове.

Вот это сказала прежняя Кэти, та Кэти, которую я знал раньше. Та Кэти, правда, воспользовалась бы кочергой еще в Нью-Йорке, но ведь взрослые не так проворны, как дети.

А она опять устремила взгляд на подъездную дорогу, будто что-то искала:

– Мы с Джейсом вернулись в Нью-Йорк, я упаковала наши вещи, заполнила заявление о необходимости ограждать нас от подобного поведения со стороны Тревора – что было нетрудно, учитывая историю наших семейных отношений и тот факт, что Тревора положили в больницу штата Колорадо, а лыжная инструкторша, узнав, кто я, встала на мою сторону. С тех пор мы с Джейсом все бежим и никак не можем остановиться.

И она прошлась по амбару, глубоко вдыхая ароматы Глю, кожаной упряжи, навоза и лошадиного корма.

– Тревор не глупец, и вполне вероятно, что рано или поздно он нас разыщет. Он не любит, когда ему говорят, что ему что-то не по силам… или следует от чего-то отказаться. – Она выпрямилась и посмотрела мне прямо в глаза. – Я не могу остаться в Нью-Йорке и не могу уехать в Атланту, потому что он меня найдет повсюду. Я не могу найти безопасного места, поэтому и пустилась в дорогу, ведь хотя бы в пути я могу сохранить способность мыслить. И надеяться, что, может, отыщу такой уголок, где обрету свое жизненное пространство, и, возможно, душевный покой.

И она обвела рукой Уэверли и пастбище. Вокруг расстилался мягкий утренний солнечный свет. Еще не высохшая роса отливала золотом, словно у Божьего порога.

– Когда мы были детьми, я чувствовала себя здесь счастливой. По-настоящему счастливой! Помню, мне хотелось, чтобы день никогда не кончался, и все время было желание играть на пианино, и чтобы мисс Элла при этом улыбалась, наслаждаясь каждым звуком. – И она кивнула, словно в подтверждение своих слов. – Ведь ни у кого так не загорались глаза при звуках музыки, только у нее. Иногда, уже поздним вечером, в одиночестве, я закрываю глаза и вспоминаю, как она сидела около меня, когда я играла на вашем прекрасном фортепиано, и советовала вообразить, будто мы сейчас находимся в самом роскошном оперном зале.

И Кэти покачала головой.

– Она была провозвестницей радости. Всегда была. И вдохновительницей. Лучшей из всех. И сейчас, когда я играю, мне кажется, что она рядом. Она одобрительно кивает, смеется, закрывает глаза и погружается в волны мелодии. А иногда я почти слышу и ее голос, и запах вареной кукурузы, которую она жует.

Я улыбнулся, но промолчал. Кэти надо было выговориться, а вовсе не выслушивать мои замечания. Взяв еще одну линзу, я вдруг подумал, как же мне все это время недоставало ее голоса.

– А у тебя есть какие-нибудь планы на будущее?

– Есть, конечно, – и она рассмеялась, – начать все сначала. Пустить корни. И научить своего сына играть в бейсбол.

Она вытерла лицо сначала одним рукавом, потом другим, размазывая по лицу макияж.

– Мы купили его в Мэконе, – ответила она, когда я указал на детский велосипед в углу амбара, – надо было чем-то занять мысли Джейса и его время, когда я решала, куда нам ехать и что делать, и мечтала найти такое место, где Тревор нас не отыщет. – Она оглянулась и попыталась улыбнуться. – И мне кажется, что я его нашла.

– Но почему ты уверена, что он не установит наблюдение за твоими кредитными картами и финансовыми счетами?

– После нашего развода я стала хорошим юристом. Да, у меня есть деньги в Нью-Йорке, но… несколько лет назад я положила некоторую сумму на свой банковский счет в Атланте. Так сказать, заначку на черный день.

– Такое впечатление, что настал если не черный, то дождливый день.

Она утвердительно качнула головой и выглянула из амбара:

– Да, похоже на то!

Кэти прислонилась к двери и закрыла глаза, вдыхая всей грудью повеявший свежестью ветерок. Откуда-то донесся легкий запах созревших груш и горящей листвы, и вскоре он заполнил весь амбар.

* * *

Через несколько минут вошел Моз, придерживая руками полы халата привычным фермерским способом.

– О, привет маленькой мисс Кэти! – самым свойским тоном поздоровался он с ней, а потом снял шляпу, вытер лоб чистым белым платком и прижал шляпу к сердцу.