– Сук сан ван Сонгкран, – ответил Фэррен. – Счастливого Нового года.

– Просто держитесь от нас подальше, – отрезала Тесс.

Он ушел, по-прежнему улыбаясь.

Я потянулся к жене, но она отступила назад, качая головой, и я не смог до нее дотронуться. Снаружи доносился детский смех.

– Ты приносишь нашей семье столько неприятностей! – сказала она, и я вспыхнул от стыда. – Я знаю, что ты не специально, но это правда.

Господин Питер из «Питер сьют интернэшнл» стоял на пороге своего ателье и глядел по сторонам. У него за спиной висели на манекенах наполовину готовые деловые костюмы ручной работы и, казалось, мечтали о какой-то другой жизни в какой-то другой, северной стране.

Я остановил мотоцикл, и портной шагнул мне навстречу, сияя белозубой улыбкой на гладком молодом лице. Как и многие заведения на пляже, ателье господина Питера было ярко освещено, однако не отбрасывало света дальше собственного порога. Стоило отойти от него на один шаг, и ты оказывался в естественной темноте Най-Янга, которую рассеивало только сияние луны и Млечного пути.

– Теперь сюда приезжает много людей, – сказал господин Питер.

– Да, много, – отозвался я, перекрикивая утробное рычание моторов.

Движение на пляжной дороге стало другим. Не просто более оживленным, а именно другим. Раньше, до цунами, когда на песке стоял только ряд рыбных ресторанчиков, по ней далеко за полночь тянулась процессия маленьких мотоциклов и скутеров. Теперь же мотоциклы сделались больше, а лица ездоков – бледнее. Доезжая до одного конца дороги, они разворачивались и ехали обратно, словно что-то искали.

– Теперь появится много новых возможностей, – добавил господин Питер.

– Будем надеяться, – улыбнулся я.

Индиец весело потер руки, хотя ателье у него за спиной пустовало. Эксклюзивные костюмы были никому не нужны.

Я поехал дальше. На стене массажного салона, где женщины стояли перед клиентами на коленях и мяли им стопы большими пальцами, сидела ящерица, отбрасывая огромную тень. Раньше массажистки поздоровались бы со мной и угостили имбирным напитком, который потягивали целый день, но сейчас они были слишком заняты и меня даже не заметили.

Музыка тоже стала другой. Разные песни больше не сливались в причудливую смесь из тайской попсы, сентиментальных баллад и знаменитых западных хитов. Все заглушала музыка, гремящая из большого бара, который был еще не достроен, но уже открыт для посетителей.

На пляже стояла длинная прямая стойка под навесом, а на дороге, перед дверью в несуществующей стене, выстроились в ряд мотоциклы. Над дверью висела вывеска с надписью, сделанной моей рукой: «Длинный бар». Это была вывеска нашей палатки, где Тесс продавала воду. Должно быть, кто-то нашел ее на пляже.

Ведущий говорил в микрофон, зрители смеялись. В баре происходила какая-то коронация: одна девушка в бикини стояла на пластмассовом стуле, еще две – по бокам от нее. Все трое гордо и смущенно улыбались.

– Мисс Сонгкран! – объявил голос ведущего.

Раздались веселые крики и смех.

Я поехал дальше. На этом участке дороги, между чередой развлекательных заведений на одном конце пляжа и цепочкой ресторанов на другом, не было ничего, кроме звездного и лунного сияния. Это прекрасное сияние омывало все вокруг, преображая и благословляя. Высокие казуарины стояли, ярко озаренные лунным светом, и тот же серебристо-белый свет заливал неровную дорогу, расцвечивал бликами черную поверхность Андаманского моря и освещал мертвую собаку, лежащую посреди дороги.

Ее сбил мотоцикл. Еще несколько мотоциклов проехалось сверху – прежде или после того, как она умерла. Я вспомнил собак, погибших во время наводнения, вспомнил, как бережно и почтительно обращались с ними тайцы, и почувствовал, что не могу бросить ее посреди дороги. Я остановил «Роял Энфилд», и только когда наклонился над мертвой собакой, понял, что это Мистер.

Я отшатнулся и едва не вскрикнул, потом сел на обочину и уставился на него, удивляясь, как мог не узнать нашего питомца раньше. Вдалеке раздался рев несущихся на большой скорости мотоциклов. Я вышел на дорогу и поднял на руки невесомый комочек шерсти, переломанных костей и грязи.

– Эх, Мистер, Мистер… – сказал я вслух. – Что за дурацкое имя для собаки?

Я сел на мотоцикл, осторожно придерживая мертвого песика одной рукой, и медленно поехал к дому, чтобы передать его тело сыну и дочери.

28

Когда длиннохвостая лодка вышла из бухты в открытое море и ветер начал хлестать нас по лицу, я привлек к себе Рори. Глаза у него все еще были красные от слез, дыхание прерывалось. Кива и Чатри, бледные и молчаливые, сидели сзади вместе с Тесс. Уроки по случаю траура на сегодня отменили.

Я обернулся и посмотрел на пляж Най-Янг.

Справа, на южной, нашей стороне пляжа, стояли рыбные ресторанчики с беспорядочно расставленными на песке столиками и стульями – совершенно одинаковые, если не считать двух маленьких деревянных навесов, которые я построил перед «Почти всемирно известным гриль-баром». К северу, слева от меня, теснились новые лавочки: магазины снаряжения для дайвинга, бары, массажные салоны, конторы по прокату мотоциклов.

А посередине, точно мост, соединяющий прошлое и будущее Най-Янга, стоял недостроенный «Длинный бар».

Это огромное, размером с ангар, здание темнело посреди Най-Янга, словно гигантская черная жаба. Даже в такой ранний час у стойки, окружающей пустую сцену, уже сидело, потягивая пиво, несколько иностранцев. Перед каждым стояла пустая чашка, в которую официантки засовывали новые счета. Девушки неуверенно семенили на высоких каблуках, как будто начали их носить всего неделю назад.

Внезапно Кива вскочила на ноги.

– Смотрите! – крикнула она.

Рядом с лодкой, всего в нескольких футах под поверхностью воды, плыла морская черепаха – огромная, по форме похожая на гигантскую каплю. Передвигалась она с помощью передних ласт, которые напоминали скорее крылья, чем плавники. Ее большой рот был плотно сжат в суровую прямую линию, черные глаза на крупной пятнистой голове скошены вниз, отчего казалось, что черепаха все время щурится. Меня поразило ее внезапное появление, и я даже не заметил, что у нее нет панциря, пока на это не указал Рори.

– Кожистая черепаха! – воскликнул он, вскакивая с места и стараясь перекричать шум двигателя. Я на всякий случай взял его за руку. – Смотрите! Смотрите! У нее на спине нет панциря – только кожа.

На вид кожа черепахи казалась толстой, как бычья шкура.

Рори сел на место, и я снова его обнял. Кива с Чатри перегнулись через борт лодки и со смехом пытались достать черепаху рукой. Животное бросило на них подозрительный взгляд.

– Нет, нет, что вы делаете! – воскликнул Рори, ломая руки. – Черепахи поднимаются на поверхность, чтобы вдохнуть. Если ее напугать, она останется под водой и утонет.

Господин Ботен слегка изменил курс, лодка свернула в сторону и начала отдаляться от черепахи. Рори благодарно улыбнулся, и старый таец кивнул в ответ. Черепаха тем временем наклонила голову и одним плавным движением огромных, размером с человека, ласт послала свое тело в глубь Андаманского моря, подальше от Кивы и Чатри.

Я посмотрел на сына. Впервые за этот день он улыбнулся.

Лодка обогнула изгиб бухты, и перед нами предстал Май-Кхао – бесконечная полоса белого, девственно чистого песка. Казалось, этот безлюдный дикий пляж находится не на краю нашего острова, а на краю света.

Пляжные домики стояли не у самой воды, а в тени деревьев, и с моря их видно не было, но длиннохвостая лодка хорошо знала путь. Господин Ботен плавно затормозил у северной оконечности пляжа – там, где казуарины сменялись густыми мангровыми зарослями. Приближаясь к берегу, мы заметили впереди рыбацкие сети, и господин Ботен вынул дизельный двигатель из воды, чтобы их не зацепить. Почерневший двигатель, прикрепленный к ржавому металлическому шесту, напоминал зенитное орудие с какой-то захиревающей планеты. Господин Ботен накрыл его куском полосатого брезента и бросил якорь, который вполне мог бы принадлежать Долговязому Джону Сильверу.

Чатри соскользнул в воду и придавил якорь хранящимися в лодке камнями. Мы выбрались на берег. Песок был таким горячим, что мы тут же с визгом и смехом бросились к деревьям.

Чатри влетел в дом к сестре, и мы последовали за ним. В хижинах на пляже Май-Кхао всего по две комнаты – общая и спальня, – и через стену до нас доносились громкие сердитые голоса. Я еще никогда не слышал, чтобы Кай злилась.

– Клиат мак! – кричала она. – Мо хо кхун!

Господин Ботен хмыкнул, покачал головой, как будто ничего другого и не ожидал, и, не говоря ни слова, пошел обратно к лодке. Потом дверь в спальню открылась, и на пороге появился Ник.

– Она сыта по горло, – сказал он. – Я вывожу ее из себя.

Вслед за ним вышла Кай, с трудом сдерживая слезы.

– Да, – подтвердила она. – Да.

– Идите на улицу и поиграйте, – велела детям Тесс. – Все трое.

– Но мы же приехали в гости к Нику и Кай! – возмутилась Кива.

Я попытался пресечь все возражения одним взглядом, как это умела делать Тесс, и у меня получилось. Дети вышли на улицу, и вскоре я услышал, как они приглушенно переговариваются под деревьями. Я посмотрел на Тесс, спрашивая себя, не лучше ли нам уйти.

– Просто удивительно, насколько бедно можно жить, когда все стоит дешево, – сказал Ник, почесывая голову.

Выглядел он ужасно – бледный, опухший, словно только что проснулся. Я почувствовал, что от него несет вином.

Потом из другой комнаты вышел еще один человек – двоюродный брат Кай и Чатри с острова Сирай. Он шлепнулся в плетеное кресло из ротанга, настороженно следя за происходящим, посмотрел на меня и снова отвел глаза.

– Извините, – сказал я. – Мы, похоже, не вовремя.

– Насчет него не беспокойся, – ответил Ник. – Он вечно тут ошивается. Когда женишься на тайской девушке, женишься на всей ее родне. Правда, они меня очень любят. Говорят, что еще никогда не встречали такой милый банкомат.