А я-то наивно верил в доброту природы… Дурак! Самоубийца! Я долго стоял и смотрел на море, дрожа от страха и злости, а потом бросился к дому.

Я вошел в комнату – Тесс и дети еще спали, – вытащил из шкафа чемодан и принялся швырять в него одежду – свою одежду, ее одежду – словом, все подряд. Не важно, что мы заберем, а что оставим – главное, заполнить скорее чемодан и начать действовать.

– Надо уезжать, – сказал я.

Тесс пошевелилась, села и тут же спряталась обратно под простыню. Под боком у нее сонно замычала Кива. Рори спал без задних ног.

– Я серьезно, Тесс. Надо выбираться отсюда.

Она снова села в кровати.

– Я ходил на шоссе, говорил с одним человеком. Ты представить себе не можешь, что случилось. И не только на острове – во всем мире!

Тесс откинула простыню и перелезла через Рори, потом подошла и положила руку мне на плечо.

– Том, – проговорила она, – перестань.

На секунду я остановился и посмотрел на нее.

– Мы должны остаться, – сказала Тесс.

Со стороны дороги доносился шум транспорта. Небо начинало светлеть. Я вновь принялся собираться, хотя сборами это назвать было трудно: я просто запихивал в чемодан все, что попадалось под руку, и уже заполнил его почти доверху.

– Нет, – ответил я, – нужно ехать.

Тесс вытерла пот со лба. Дом не успел остыть за ночь, и в спальне нечем было дышать.

– Мы должны остаться, – повторила она. – У этих людей ничего нет. Господин и госпожа Ботен потеряли все. Дети, которые спят в соседней комнате, тоже. У многих нет вообще ничего.

– У нас тоже ничего нет! – ответил я так громко, что Кива проснулась и села в постели, протирая глаза.

– У нас есть вода, – возразила Тесс.

Я ушам своим не поверил.

– Что случилось? – пробормотала Кива.

– Так мы поэтому должны остаться? – спросил я. – Потому что у нас есть несколько бутылок воды? Потому что шофер что-то напутал и вместо двадцати упаковок мы получили двадцать поддонов?

– Если все действительно так плохо, как ты говоришь, скоро начнется эпидемия.

– Это не повод оставаться. Это повод сейчас же ехать в аэропорт.

– Чистая вода спасет от холеры. Дизентерии. И от других болезней тоже.

– Ну так раздай воду, и поехали! – взорвался я. – Воды мне не жалко!

– Пора вставать? – спросила Кива.

– Нет, ангел, – ответила Тесс. – Спи дальше.

– Да, вставай, – перебил я. – Иди к себе в комнату, возьми рюкзак и собирайся.

– А Кай и Чатри уже проснулись?

– Кива! – взмолился я. – Просто делай что велено, очень тебя прошу!

Кива посмотрела на мать, широко зевнула и вылезла из постели.

– Вот только ты велишь мне одно, а мама – другое, – пробормотала она и поплелась к себе в комнату.

Внезапно заработал кондиционер. Послышался мерный гул, я ощутил порыв холодного воздуха и увидел, что Тесс улыбается.

– Том, – сказала она, – все будет хорошо. Неужели я бы осталась, если бы думала, что детям грозит опасность?

– Все уезжают. Все иностранцы.

– Пусть уезжают, – ответила Тесс. Ее лицо помрачнело. – А мы останемся. Мы не будем больше убегать.

– То есть?

– В конце концов нам придется решить, создадим мы себе где-нибудь настоящий дом или так и будем всю жизнь перескакивать с места на место.

За стеной звучала приглушенная тайская речь – Кай и Чатри проснулись. Потом донесся голос Кивы.

– Думаешь, их отец вернется? – тихо спросила Тесс.

– Нет. И это ужасно. Но при чем здесь ты?

Рори застонал во сне, и мы оба посмотрели на него.

– Я учу этих детей, – ответила Тесс. – Вот при чем.

– Несколько бесплатных уроков английского еще не делают тебя их опекуном.

– Я имею в виду не только английский.

– Выходит, мы остаемся, чтобы ты могла поиграть в учительницу с местными детьми?

Первая вспышка злобы.

– Это для меня не игра. Это мое предназначение.

– Тесс, – умоляюще произнес я, – пожалуйста, давай уедем.

Она взяла меня за плечи и попыталась объяснить еще раз:

– Послушай, человек уезжает в другую страну не для того, чтобы стать кем-то другим, а для того, чтобы стать собой. Стать тем, кем не мог быть у себя на родине. Тем, кем всегда хотел.

– Не понимаю, что ты имеешь в виду.

– Нет, понимаешь. В Англии нам не давали стать собой, а здесь ты можешь быть хорошим человеком, Том. Знаю, что можешь. И это главное, почему я хочу остаться.

Рори сидел в постели и тер глаза.

– Мне собирать вещи? – спросил он.

Прежде чем кто-нибудь из нас успел ответить, в комнату влетела Кива.

– Идем скорее! – закричала она. – У соседей заработал телевизор!

Ботены смотрели местный канал и даже не оглянулись, когда мы вошли и встали у них за спиной. На экране молодая тайка прикалывала к доске объявлений фотографию молодого тайца.

Потом камера отъехала назад и стало видно, что на этой бесконечно длинной доске висит уже много фотографий. На них позировали люди самых разных национальностей, и сразу бросалось в глаза, что у них счастливые лица. Там были снимки, сделанные на дне рождения, на свадьбе, во время отпуска. На некоторых иностранцы стояли на фоне наряженных елок, и никто не смог бы определить, сфотографировали их в другом году и на другом краю света или здесь, на острове, за день до катастрофы. Все возраста, все оттенки кожи, и все улыбаются.

К горлу, к носу и глазам подступили рыдания, словно я наглотался грязной воды и теперь она рвалась наружу.

Дочь потянула меня за руку. Они с Рори прижимали к груди пустые рюкзаки, как будто пытались угодить одновременно и мне, и Тесс: нашли сумки, но не стали собираться. Потом в комнату робко просочились Кай с Чатри, сели на отполированный деревянный пол и тоже устремили пристальный взгляд на экран. Господин Ботен глянул на них и снова повернулся к телевизору.

– Тесс… – проговорил я, указывая на Киву и Рори.

Она покачала головой:

– Нет. Пусть смотрят.

При звуках наших голосов госпожа Ботен что-то сказала мужу. Он взял пульт и принялся переключать каналы, пока не нашел новости на английском языке. На экране был развороченный пляж, голос с британским акцентом зачитывал статистику.

«Только на Шри-Ланке количество жертв оценивается уже не в три тысячи, как раньше, а… в двадцать шесть тысяч человек, – сказал диктор, и мне хватило этой короткой заминки, чтобы осознать: можно располагать самыми точными данными на свете и все же не представлять себе непомерность того, что произошло. – Число погибших в мире составило двести пятьдесят тысяч. Более полутора миллионов осталось без крова».

История была одна, но место действия и подробности разные. На юге Индии размыло дорогу. На Шри-Ланке поезд перевернуло и закинуло в джунгли. В Новой Гвинее деревню сровняло с землей. В Таиланде затопило отель.

В курортных районах туристы снимали приход воды на видео, и нам показывали неумелые трясущиеся записи, но в бедных районах не было ни туристов, ни камер, ни сотовых телефонов, и мы видели только последствия катастрофы. Тесс взяла меня за руку и так и держала не отпуская.

Потом камера переключилась на студию, где сидел диктор в костюме с галстуком. С торжественным выражением на лице он произнес:

«Лондонский журналист Ник Казан вместе с невестой как раз отдыхал в Таиланде на острове Пхукет».

На экране появился Ник. Он стоял рядом с дорогой на каком-то южном курорте, изуродованном до неузнаваемости.

«Я не понимал, что происходит, – рассказывал Ник. Он говорил не в камеру, а обращаясь к кому-то сбоку от нее. – Мы… мы как раз возвращались в отель на машине».

Рядом с ним стояла девушка – хорошенькая англичанка с заплаканными глазами и длинными светлыми волосами, – и Ник посмотрел на нее, прежде чем продолжить. Было видно, что он пытается оставаться невозмутимым журналистом, выполнять свою работу, излагать только голые факты, хотя это давалось ему с трудом.

«Со стороны пляжа бежали люди», – сказал Ник и взглянул на море.

Позади него виднелась пальма – вырванная из земли, раздавленная, сплющенная.

Он находился где-то в окрестностях Патонга – я узнал название отеля, на который переключилась камера. Все вокруг было изувечено, словно настал конец света: разбитые машины, обломки дерева, которые раньше были зданиями или стволами растений. И повсюду грязь – берег превратился в сплошное склизкое месиво.

«Это страшная трагедия, – проговорил Ник, разрываясь между необходимостью оставаться профессионалом до конца и желанием расплакаться. – Немыслимая трагедия…»

Он повесил голову, не находя больше слов.

«На пляжах Пхукета многие осознали, какая опасность им грозит, когда было уже слишком поздно», – произнес голос за кадром.

Снова последовали размытые кадры: люди бегут с пляжа, бурлящая вода, сметающая все на своем пути. Потом более поздняя, профессиональная съемка: спасатели прорубают себе путь сквозь груды поваленных деревьев. За одно дерево все еще держался человек, крепко обхватив ствол руками и ногами. Прошло несколько секунд, прежде чем я с ужасом понял, что он мертв.

Я не выдержал – обнял детей и развернул их спиной к телевизору. И только тут заметил, что Тесс ушла.

– Наверное, она на пляже, – сказала Кива.

Я действительно нашел ее на пляже, в нескольких шагах от первых казуарин – там, где раньше был «почти всемирно известный гриль-бар». Она сидела на низком табурете, а перед ней на перевернутом ящике стояло штук тридцать маленьких бутылок с минеральной водой – все, что она смогла унести.

Тесс надела широкополую шляпу и закрыла лицо тонким хлопчатобумажным шарфом, отчего стала похожа на одного из тех садовников, что ухаживают за растениями при больших отелях. Когда я вышел из-за деревьев, к ней как раз приблизилась женщина с маленьким ребенком. Тесс протянула им по бутылке воды, и оба сделали глубокий вай.

Я посмотрел на небо: солнце стояло высоко и тени на пляже почти не было. Я поднялся обратно на холм и отыскал в сарае господина Ботена мачете. Дети, все вчетвером, сидели у нас на крыльце, а между ними носился Мистер, одуревший от столь обильного внимания.