Джесси больше не улыбался.

– Такими вещами не шутят, – ответил он. – Это не просто побрякушки. Это настоящие амулеты. Я отдаю их тебе, чтобы ты смог оказать мне ту услугу, о которой я говорил.

Я думал, Джесси объяснит наконец, что от меня нужно, но вместо этого он принялся рассказывать об амулетах.

– В Ираке размещено четыреста сорок три тайских солдата, а оберегает их шесть тысяч амулетов.

– Ну, тогда я за них спокоен.

– Я серьезно, Том. Над подобными материями лучше не смеяться.

– А я и не смеюсь, – со смехом ответил я.

Джесси принялся указывать пальцем на разные амулеты. Под ногтем у него была грязь.

– Вот этот защитит твою ананасовую плантацию от насекомых. Этот убережет водяного буйвола от болезни, а этот поможет наладить отношения с тещей.

– Спасибо, – вставил я. – Очень полезный подарок.

– Этот обеспечит хороший улов, – продолжил он, пропустив мое замечание мимо ушей. Глаза у него возбужденно блестели. – О! Вот этот поможет сдать на права с первого раза. Классная вещь. А этот…

– Джесси…

– Что?

Он поднял взгляд от лежащей между нами цепочки и посмотрел на меня.

– Ты на полном серьезе пытаешься меня убедить, что они действуют?

– Качество гарантировано, – ответил Джесси. – В ином случае мы вернем вам деньги.

А потом он рассказал, чего от меня хочет, и я решил, что вреда от этих амулетов точно не будет.


Я сунул руку под холодную воду и не вынимал, пока она не начала неметь. Боль немного утихла, но кровь продолжала идти. Тогда я оторвал от рулона бумажное полотенце и плотно прижал его к ране между большим и указательным пальцем.

Тесс внимательно наблюдала за мной.

– Что у тебя с рукой? – спросила она.

– Напоролся на крючок, пока рыбачил с господином Ботеном.

В лицо жене я старался не смотреть. Она знала меня как облупленного и с одного взгляда могла определить, что я вру.

Кива сидела за кухонным столом вместе с Кай – старшей сестрой Чатри, которая приходила заниматься английским вместе с братом. Сейчас, правда, она была не на уроке. Моя дочь собрала волосы девочки в хвост и держала перед ней ручное зеркальце.

– Видишь? – сказала Кива. – Ты такая красивая и даже об этом не знаешь.

Кай вежливо улыбнулась.

Тесс по-прежнему смотрела на меня.

– Да все в порядке, – проговорил я и вышел из кухни.

Рори и Чатри сидели на полу гостиной и разглядывали картинку в какой-то книге.

– Видишь? – говорил мой сын. – Таиланд похож на голову животного.

Он медленно провел пальцем с юга на север, вдоль границ с Камбоджой и Лаосом.

– Смотри – это ухо. Большое ухо лопухом.

– Большое ухо лопухом, – со смехом повторил Чатри – ему нравилось, как звучат непонятные английские слова.

Мистер сновал туда-сюда между мальчиками, отчаянно виляя хвостом и пытаясь обратить на себя внимание. Рори подхватил его на руки, и песик тут же обслюнявил ему все лицо.

– А это… – палец Рори заскользил на юго-запад, вдоль границы с Бирмой, – …это голова.

Затем он провел длинную линию с севера на юг.

– А здесь, внизу, где мы живем, – хобот. Теперь видишь? – Рори закрыл книгу «Природный мир Таиланда. Справочник туриста» и улыбнулся своему новому другу. – Наша страна похожа на голову слона.

Тесс стояла на пороге кухни. Она посмотрела на меня и улыбнулась. Мы оба думали об одном и том же.

«Наша страна». Еще несколько месяцев назад это прозвучало бы странно.

– Пойду в гараж, – с напускной небрежностью сказал я. – Надо осмотреть мотоцикл.

– Хорошо, – ответила ничего не подозревающая Тесс.

Я остановился перед закрытой дверью сарая и прислушался. В доме у соседей погас свет. Закрыв на ночь «Почти всемирно известный гриль-бар» и накормив подчиненных, Ботены сразу же отправлялись спать. На пляже Най-Янг все ложились рано, и сегодня я был этому рад.

Я открыл дверь и вошел.

На полу валялась груда одеял и полотенец, которые я нашел в квартире у Джесси, и когда дверь заскрипела, оттуда высунулась оскаленная морда гиббона.

Раньше я думал, что он улыбается, но теперь знал: обнаженные зубы – признак агрессии. Пока мы добирались до пляжа Най-Янг, мой новый приятель растянул рот в точно такой же зубастой улыбке, а потом отхватил у меня кусок руки. Но сделал он это без особого энтузиазма, и я почему-то не сомневался, что Трэвис – для меня он был теперь именно Трэвисом, а не просто безликим гиббоном – больше не станет на меня нападать. Он словно понимал, бедолага, что я – его последняя надежда.

Трэвис наполовину вылез из своего укрытия. С головы у него, словно шаль, свисало полотенце с надписью «Отель «Аманпури». Больше всего он напоминал инопланетянина из фильма Стивена Спилберга. Я медленно и осторожно снял с головы гиббона полотенце, чтобы лучше его рассмотреть, и он быстро обнюхал мою окровавленную руку.

– Интересно, кто же это сделал? – спросил я.

Трэвис отвел взгляд и снова посмотрел на меня. Кожа у него на морде была черная и жесткая. Глаза большие и идеально круглые. Глубокие, темные, бездонные. Никогда в жизни не видел таких выразительных, таких печальных глаз.

В них отражалось все – и то, что он пережил, когда его поймали, и то, что с ним делали на Бангла-роуд. Все это было в его глазах. Их взгляд говорил: «Мне жаль, мне очень жаль, но поправить ничего нельзя».

Однако я в это не верил.

Я собирался отпустить Трэвиса на волю – вернуть его в лес, где ему самое место.

Я подставил Трэвису ладони. Одним легким движением гиббон прыгнул ко мне на грудь и обвил меня своими длиннющими руками. Была в нем какая-то чуткость – нечто нетронутое, неиспорченное, неожесточенное. Я знал: он сделает мне больно, только если захочет сделать мне больно.

– Пошли, Трэвис, – сказал я.

Я вынес его из сарая, набросив ему на голову полотенце, и начал спускаться с холма. Потом оглянулся на дом, сошел с дороги и углубился в заросли деревьев.

Мало кто из приезжающих на Пхукет иностранцев подозревает, какой это зеленый остров, какие на нем буйные, густые леса. Я нес Трэвиса в темноту чащи, прочь от мерцающих внизу огней. Вскоре мы остановились – дальше идти было невозможно.

Мы ушли не так далеко от огней цивилизации, как мне бы хотелось, но деревья росли настолько густо, что без мачете здесь делать было нечего. Я снял с головы у Трэвиса полотенце, и мы посмотрели друг на друга.

– Пора прощаться, – объявил я и осторожно посадил гиббона на толстую ветку, перегородившую нам путь.

Он уставился на меня.

– Ну же, вперед!

И тут я услышал голос Рори.

– Что ты делаешь?! – кричал он, сбегая вниз по склону. Еще никогда я не видел сына в таком смятении. – Ты же его убьешь!

Он мчался, ломая кусты. По пятам за ним следовал Чатри. Рори споткнулся, упал ничком, вскочил на ноги и побежал дальше, на ходу поправляя очки. Трэвис с интересом разглядывал его, как будто помнил, что где-то уже видел этого мальчика, но не мог сообразить, где именно.

– Успокойся, Рори, – сказал я.

– Гад! – выкрикнул сын. – Какой же ты гад!

– Эй, выбирай выражения! Что, по-твоему, здесь происходит?

Он указал на гиббона, который успел сделать несколько скачков в сторону и теперь цеплялся за мясистую листву ананаса.

– Ты его убьешь!

Тут я тоже разозлился.

– Ты думаешь, я на такое способен? Думаешь, я принес его сюда, чтобы убить? Я освободить его хочу, Рори! Отпустить в лес!

Он покачал головой и тяжело сглотнул. Чатри наблюдал за нами с интересом и легким беспокойством.

– Папа, ты не понимаешь, – заговорил Рори. – Если ты просто возьмешь и отпустишь его, он погибнет.

Я уставился на сына. На мгновение повисла тишина, и слышалось только далекое жужжание мотоциклов на дороге да шелест ветра в густой листве.

– Не понимаю… – произнес я наконец.

– Вот именно – не понимаешь.

Рори улыбнулся сквозь слезы и кивнул на Трэвиса, который, казалось, внимательно следил за нашим разговором.

– В дикой природе гиббоны живут только семьями, – принялся объяснять мне сын. Он говорил медленно, чтобы я усвоил урок раз и навсегда. – Без семьи ему не выжить. Вот и все.

Я опустился на ближайшую ветку. Рори сел рядом.

– Мы не можем оставить его себе, – сказал я. – Ты же видел, что он устроил в квартире у Джесси.

– Я знаю, – ответил Рори. – Мы не можем оставить его себе. Гиббон не домашнее животное. Я все это знаю.

– Значит, придется его отпустить, – беспомощно ответил я, понимая, что мальчик прав: оставить Трэвиса в лесу все равно что бросить у дороги. – Отпустить и надеяться, что ему повезет. Что еще мне остается?

Рори перевел свой близорукий взгляд с моего лица на цепочку с амулетами, которая висела у меня на шее.

– Есть одно подходящее место, – сказал он.


На следующий день я одолжил у господина Ботена пикап, и мы с Рори отправились к водопаду Бангпэ. Трэвис спокойно сидел между нами, укутанный в полотенце из отеля «Аманпури». На светофоре рядом остановился скутер, и все его пассажиры – семья из пяти человек – дружно вытаращились на Трэвиса. В ответ он тоже уставился на них: «Ну да, я – гиббон. И не стыжусь этого».

Мы подъехали к последнему на острове тропическому лесу.

– Когда-то в этих лесах жили тигры и малайские медведи, – сказал Рори. – Даже сейчас тут еще водятся дикие свиньи, летучие лисицы и кобры. – Он улыбнулся и добавил: – И гиббоны, конечно.

Водопад Бангпэ находится на территории национального парка Кхао-Пхра-Тхеу. Мы оставили пикап рядом с маленьким кафе и купили у хозяйки пару бутылок минеральной воды. Кажется, она нисколько не удивилась, увидев у меня на руках живого гиббона.

– Сразу видно, что он мой родственник, – сказал я, и она согласно кивнула.

Мы шли к водопаду и вдруг услышали пение, вернее, плавное, мелодичное уханье, пронзительное, гипнотическое, не похожее ни на один из известных мне звуков.