– Переднее колесо совсем разболталось, – крикнула она. – Наверное, они на него наступили, когда положили велик на землю. В смысле, плохие дяди.

Мы подошли к небольшой цветочной клумбе в дальнем конце сада, опустились на колени, и я принялся рыть игрушечной лопаткой неглубокую ямку. Весь ритуал был нам хорошо известен. Кива догнала нас и стояла молча, склонив голову, пока коробку не опустили в могилу и не засыпали землей.

– Вы купите мне новый велосипед? – с надеждой спросила она.

– А мне – нового хомячка, – добавил Рори, вытирая нос тыльной стороной ладони.

Тесс не выдержала.

– У нас нет денег! – взорвалась она. – Господи, неужели не ясно?!

Мы все замолчали.

– Я достану деньги, – проговорил я наконец.


Я вышел из зала суда, и они тут же набросились на меня со своими вопросами, микрофонами и фотоаппаратами. Их стало заметно меньше. На смену моей истории появились другие: мужчина застрелил из арбалета двух взломщиков, женщина вонзила грабителю в шею нож для вскрывания устриц. Эти новости были и скандальнее, и свежее. Трэвис Бикл из Барнсбери уже мало кого интересовал.

Из моей истории сенсации не сделаешь, потому что в тюрьму меня все-таки не посадили.

Поверх голов я увидел Тесс, которая ждала меня у подножия лестницы. Я пошел к ней, и репортеры, как ни странно, расступились.

Она обняла меня и проговорила:

– Все будет хорошо.

По совету адвоката я признал себя виновным в менее тяжком правонарушении – драка в общественном месте. Приговор – шесть месяцев условно, плюс штраф в размере одной тысячи фунтов. Я легко отделался, но тяжесть наказания все-таки чувствовалась. Я остался на свободе, однако получил судимость, а значит, свобода эта была ненастоящей.

Жена взяла меня под руку, притянула к себе, и мы направились к выходу. Ник Казан ждал в стороне от остальных журналистов, словно чем-то от них отличался. Думаю, он действительно отличался и просто хотел со мной повидаться. Ник протянул мне руку и улыбнулся, как будто мы вместе прошли тяжелое испытание.

– Поздравляю, – сказал он. – Рад, что все закончилось.

Я пожал ему руку и ничего не ответил. Объяснять было бесполезно. Ник мне нравился. Славный парнишка. Но ему не понять, что теперь, когда я попал в их списки, эта история для меня не закончится никогда.

– Ты домой? – спросила Тесс.

Она понимала, что значил для меня сегодняшний день.

Я покачал головой: нужно было заехать на работу и вернуть Анджею ключи от машины, служебный пропуск и прочие вещи, которые мне больше не понадобятся. Ему будет жаль со мной расставаться, но фирме не нужен шофер с судимостью. Ничего личного – таковы правила. Я знал, что меня уволят, как только я появлюсь на пороге.

Поэтому сначала поехал в аэропорт.

Я нагнал Фэррена перед самой зоной досмотра.

Позже я узнал, что перелет, который он собирался совершить, долгий перелет из Европы в Азию, способен перенести тебя из старой жизни в воображаемое будущее, где время не идет, а мчится; где ты можешь стать тем, кем всегда мечтал.

Самолет «Тайских авиалиний» вылетал из Хитроу чуть позже полудня и, учитывая разницу во времени, должен был доставить Фэррена на место на следующий день, около шести утра. Фэррен говорил, что не останется в Бангкоке, а пересядет на самолет до Пхукета. Стоя рядом с зоной досмотра и глядя на своего будущего босса, я думал о том, что он прибудет в Таиланд утром того дня, который для меня еще не настанет.

Фэррен поглядел на меня скорее участливо, чем удивленно, как будто предчувствовал, что я появлюсь. Мимо нас торопливо проходили бизнесмены, спешившие к стойке ускоренной регистрации. Среди пассажиров Фэррен единственный был не в костюме.

– Мне нужна работа, – выпалил я.

Мы пристально посмотрели друг на друга.

– Вот, собственно, и все. Я должен на что-то содержать семью, поэтому мне нужна работа.

– Я могу предложить вам работу, – ответил Фэррен. – Пхукет – прекрасное место для большой семьи. Недорогое. Безопасное. Не нужно вздрагивать каждый раз, как дети выходят на улицу.

– А что я буду там делать? – спросил я, и меня вдруг прорвало. Слова беспорядочно вырывались наружу, обнажая всю мою несостоятельность. – Образования у меня нет. Я был строителем, руководил собственной фирмой, но она прогорела. Больше я ничего не умею – только строить. И еще водить машину. Если я уеду на Пхукет, что я буду там делать? Работать шофером?

Его голубые глаза внимательно изучали мое лицо.

– Для начала – да, – ответил он. – А вообще начинайте мыслить шире. Белый человек приезжает в Таиланд не за тем, чтобы гнуть спину на плантации. – Фэррен проводил взглядом огромный «Боинг-777», который с ревом взмыл в небо, потом снова повернулся ко мне и с улыбкой закончил: – Он приезжает за тем, чтобы плантацией управлять.

– Что же, это я могу, – ответил я.


Пять часов утра.

Небо все еще темное, но уже не поздно, а скорее рано.

Я открыл двери и вышел в маленький сад за домом. Стекла мы вставили, но от деревянной рамы кое-где были оторваны куски, и в полумраке эти места напоминали свежие раны. Я присел на ступеньку и принялся листать брошюру «Дикой пальмы», хотя знал каждую глянцевую страницу наизусть.

«Ваша дверь в рай». Теперь я понимал, почему на фотографиях нет людей: чтобы любой мог представить в этих домах себя.

В дальнем конце сада раздался шорох, и на заборе соседского дома возникла лиса, постояла с минуту в нерешительности и спрыгнула вниз. Моментально сработал сенсорный прожектор. Не глядя на меня, лиса захромала вперед. Я заметил, что у нее что-то с лапой. С левой передней. Лиса на нее не наступала. Потом она замерла, устало повесив голову, и прожектор погас.

– Нельзя как-нибудь ей помочь? – спросил внезапно оказавшийся подле меня Рори.

Он стоял на ступеньках босой, в одной пижаме и тер глаза. Я усадил его к себе на колени, думая о том, что скоро он станет для этого слишком большой и взрослый.

– Вряд ли, – ответил я.

Потом появились Тесс с Кивой. У жены сна не было ни в одном глазу, зато дочка пошатывалась от усталости. Они сели рядом с нами, и мы все вместе стали наблюдать, как лиса осторожно идет через сад.

– Можно позвонить в общество защиты животных, – предложила Кива.

– Они все равно ее не поймают, – отмахнулся Рори.

Над крышами вставало солнце. Когда первые лучи коснулись моего лица, на душе у меня полегчало. Я подумал, что солнце уж точно никогда нас не подведет. Пока оно дарит нам свет и тепло, ничего по-настоящему страшного с нами не случится. По-прежнему держа в руке брошюру «Дикой пальмы», я поднял глаза на Тесс – мне хотелось поговорить с ней, попытаться объяснить, что не все потеряно, что я получил еще один шанс и лучшие времена обязательно настанут, если только она сможет в меня поверить.

Жена смотрела на меня и улыбалась.

Она наклонилась, взяла меня за руку, и я понял, что все уже решено.

– Смотрите, – сказала Кива.

С огромным усилием лиса запрыгнула на забор в дальнем конце сада. Я с надеждой подумал, что это не перелом. Скорее всего, она порезала лапу, и рана скоро заживет.

Стоя на заборе, лиса обернулась и поглядела на нас.

– Она просто пытается выжить, правда? – сказал Рори.

Едва мой сын произнес эти слова, как лиса спрыгнула вниз и исчезла.

14

– Мне нужно кое о чем тебя попросить, – сказал Джесси. – Об одной услуге.

– Проси, – ответил я.

Его вид меня поразил. Джесси так похудел, что специальная тюремная форма, в которой заключенные выходят к посетителям – штаны и футболка, – болталась на нем, как на вешалке. Кожа под многодневной светлой щетиной была нездорового желтоватого цвета. Он все время нервно теребил приклеенный к плечу лейкопластырь, а когда заметил мой взгляд, пояснил:

– Мне поставили прививку. «Твинрикс». Классная штука. Сразу тебе и от гепатита A, и от гепатита B, и от туберкулеза. – Он слабо улыбнулся. – Как видишь, мы тут пользуемся всеми благами цивилизации.

Я дотронулся до другого его плеча:

– Как ты? Ничего, держишься?

– Меня скоро выпустят. Вернее, отправят домой. Остальных уже депортировали. Тебе повезло – легко отделался.

– А Фэррен?

Я не представлял себе остров без Фэррена.

– Его выслали первым, так что он теперь в Лондоне. Наверное, всю задницу уже отморозил.

Я подумал об английской зиме и мысленно увидел, как загорелый Фэррен идет по холодным лондонским улицам.

– Значит, расследования не будет? И суда тоже? – с внезапным облегчением спросил я.

– Им проще вытурить нас из страны. Как только деньги от мамы поступят на счет, меня посадят на самолет, а там я закутаюсь в одеяло и буду грызть орешки на высоте тридцати пяти тысяч футов. Депортация не самое страшное. Хуже, если внесут в черный список. Тогда в Таиланд мне путь заказан. На ближайшие девяносто девять лет по крайней мере.

– То есть через девяносто девять лет можно будет кататься туда-сюда сколько душе угодно? – спросил я, и мы оба улыбнулись.

Его слова насчет черного списка меня поразили.

– Они ведь не могут так поступить, правда? – спросил я.

Джесси усмехнулся:

– Они могут поступить как угодно, дружище. Это их страна.

Казалось, мы только теперь начинали это понимать.

Джесси снял цепочку, которую всегда носил на шее.

– Вот, возьми, – произнес он и положил цепочку передо мной.

На ней висело штук десять разных амулетов: зуб какого-то животного, фигурка Будды, талисман с надписью на незнакомом мне языке – позже я выяснил, что это кхмерский; брелоки из бронзы, дерева, олова; маленький глиняный черепок с вкраплениями блестящей пыли; подвески в виде колокольчиков, подвески круглые, как монеты, и овальные, с изображениями давно умерших монахов.

– На счастье? – спросил я. – Лучше оставь себе, а то вдруг твой самолет разобьется.