положила в сумку, всѐ остальное скинула в шкафчик и захлопнула дверцу. Я пошла прямо к

школьной медсестре и сказала, что меня только что вырвало. Она сказала, что я выгляжу бледной, и

позволила лечь в комнате для больных. Когда через час она просунула голову, я попросила вызвать

папу.

По пути домой, папа продолжал спрашивать, всѐ ли хорошо со мной. Я сказала ему, что от

разговоров мне начинает болеть голова.

Я сразу же пошла в комнату, закрыла шторы и легла в постель в школьной форме. Бруно

вскочил рядом со мной и положил голову мне на ноги. Я не могла унять дрожь.

Я снова перечитала записку. Один вопрос крутился в моей голове: как долго она там была?

Я старалась убедить себя, что Рей положила еѐ туда перед тем, как покончить с жизнью. Я

очень, очень сильно надеялась, что так и было, потому что другая альтернатива казалась чересчур

пугающей, чтобы о ней задумываться. Ноя всѐ равно заставила себя об этом подумать. Что, если Рей

положила еѐ туда много недель назад и ждала моих действий? И когда я ничего не сделала, она...

***

Я не спала четыре ночи. В смысле, я немножко спала, но этого не ощущалось. Я чувствовала

себя неустойчивой, запутанной и уставшей от волнений. Папа пытался заставить меня пойти к врачу,

но я отказалась. Я сказала ему, что у меня месячные, и он отстал.

Письмо Рей – всѐ, о чѐм я могла думать.

Я чувствовала себя ужасно. Новый уровень страха, о существовании которого я не знала. Тот

вид страха, который заставляет вас захлопнуть дверь в свою комнату и оставаться в ней навечно. Это

заставляет вас бояться смотреть кому–нибудь глаза, опасаясь, что все поймут, что ты за человек.

Я оставалась дома всю оставшуюся неделю, которая простирала папину веру в "женские

проблемы", как он это называл. Джек хотел приехать и навестить меня, но я его оттолкнула. Я

боялась увидеть его. Единственный человек, который контактировал со мной, была Данни, которая

писала мне на Фэйсбук: "Просто хочу удостовериться, что ты жива. Надеюсь, ты не повесилась.

Извини, что вела себя как сучка той ночью". Я не ответила.

Призрак Тары издевался надо мною, повторяя слова Рей из записки в сумасшедшем напеве,

которому не было конца. Даже когда я была внизу с папой и Бруно, то всѐ ещѐ могла его слышать. В

четверг утром папа поймал меня, стучащейся головой об кухонный стол в тщетной попытке

остановить это безумие. Мне как–то удалось его убедить, что я злилась на себя из–за того, что

налила в тарелку с мюсли апельсиновый сок, а не молоко. Он, наверно, не заметил, что тогда я ела

только тосты.

***

В обед воскресенья я поняла, что нет ни единого способа не идти завтра в школу. Если я

останусь взаперти этой комнаты, то, возможно, в конечном итоге попаду в психиатрическое

отделение. Или ещѐ хуже. Я положила записку Рей в ящик с кольцом Тары. Кажется, это подходящее

место для неѐ.

В дверь постучали, я закрыла ящик на замок, бросилась на кровать и закрыла глаза. Уверена,

папа мог услышать стук моего сердца по другую сторону от двери.

– Алиса? Я могу войти?

Это не папа. Этот голос выходит из контекста окружения – моего окружения – что занимает у

меня минуту или две, чтобы поместить его туда.

– Да, входи.

Я сажусь, когда открывается дверь.

Данни закрывает еѐ за собой и на цыпочках проходит в комнату, словно пробирается глухой

ночью по кладбищу.

– Прости. Ты спала?

Прежде чем мне выпадает шанс ей ответить, она осматривается, и еѐ глаза расширяются.

ЛЮБОВНЫЕ РОМАНЫ ▪ КНИГИ О ЛЮБВИ

HTTP://VK.COM/LOVELIT

– Вау.

– Я знаю, знаю, слышала раньше. Моя комната выглядит как у восьмилетки и бла–бла–бла.

Данни пожимает плечами и гладит штору с принтом зебры.

– Я просто хотела сказать, что мне нравятся полоски зебры, – уверена, она лжѐт, но я ценю еѐ

усилия. Она тянет шторы, открывая их, и свет больно ударяет мне в глаза, – Могу я открыть окно?

Здесь пахнет немного... не свежо.

– Очаровательно! Да, конечно. Эм... как ты узнала, где я живу? – Я старалась звучать

беспечно, словно ко мне постоянно заходят случайные люди.

– Поспрашивала вокруг, – Данни усаживается на мягкое кресло в углу, – Хотела узнать как

ты. Ты получила моѐ сообщение?

Я качаю головой.

– Данни, зачем ты здесь?

Еѐ глаза сужаются.

– Я хотела поговорить с тобой кое о чѐм. И я беспокоилась о тебе..., но большей частью, я

хотела поговорить. Ты единственная, кто поймѐт.

Каким–то образом я стала доверенным лицом Данни Кэррингтон.

Я поднимаю колени и кладу на них подбородок. Язык моего тела не может быть более

защищающимся, даже если я воспользуюсь той позицией, которую показывают в самолѐтах.

– О чѐм ты хочешь поговорить?

Данни наклоняется вперѐд, и я слышу, как внутри мягкого кресла что–то хрустит.

– Я думаю, что Тару убили.

Мой живот скручивается тугим узлом, и я очень надеюсь, что выражение моего лица осталось

нейтральным.

– Снова про Дункана?

Господи, пожалуйста, пусть это снова будет про Дункана. Или другой сумасшедшей историей,

которую Данни придумала, и которая никак не будет связана с правдой.

– Нет. В смысле, да. Немного.

– Данни, мы уже это проходили.

Мой вздох выходит более неуверенным, чем хотелось бы.

– Знаю, знаю. Но я не могу перестать думать об этом. Иногда мне кажется, что весь мир сошѐл

с ума, и я единственный человек, который мыслит логически. А иногда мне кажется, что я и есть

сумасшедшая, потому что никто больше не считает должным придумать другие объяснения. У них

есть своя небольшая аккуратная история, и нет необходимости искать дальше. Но в этом нет смысла.

Во–первых, Тара никогда бы не пошла плавать. Она с нетерпением ожидала недели подальше от

всего этого... по еѐ словам. Но даже если она и пошла плавать, что не может быть правдой, у неѐ не

мог случиться приступ астмы. Плавание никогда не вызывало у неѐ астмы раньше, и, так или иначе,

у неѐ всегда собой был ингалятор. Это точно.

Данни говорит очень быстро, словно боится, что я еѐ остановлю или начну спорить.

–Ты не можешь этого знать, Данни. Не наверняка.

– Могу. Точно могу! Тара никуда не выходила без ингалятора. Она была растяпой по

отношению к другим вещам, но не к этому. Она была так напугана год назад, когда мы отправились

на кросс. Это было ужасно.

– Что случилось?

– Она шла впереди целые мили, но потом у неѐ возникли проблемы с дыханием. Конечно,

будучи Тарой, она решила продержаться, не могла вынести мысль о потере места, – это было похоже

на правду, –она рухнула у финишной линии. Я была сзади, поэтому не видела, что произошло. По–

видимому, всѐ было реально ужасно. Слава Богу, там была Полли.

Комната сжимается, и стены начинают пульсировать в такт с моим сердцебиением. Каким–то

образом, мне удалось выплюнуть одно уродливое слово.

– Полли?

– Да, она в большей степени помогла сохранить Таре жизнь. Точно знала, что надо делать.

Знала, потому что еѐ астма была просто ужасна. Намного хуже, чем у Тары, – я качаю головой.

Откуда мне было это знать? – Да, она словно была одержима этим. Всегда носила с собой по два

ЛЮБОВНЫЕ РОМАНЫ ▪ КНИГИ О ЛЮБВИ

HTTP://VK.COM/LOVELIT

ингалятора, куда бы ни пошла. Поэтому она никогда не ходит на физкультуру. Тара, возможно, тоже

могла бы, но она любит ... любила толкать себя на крайности... В любом случае, Полли была у

финишной линии в качестве официального таймера или чего–то там ещѐ. Таре повезло.

– Полли спасла жизнь Таре?

Скрипящий звук в моих ушах. Думаю, мой мозг пытается взять перерыв. Он не может понять,

что Данни говорит.

– Да. Странно, правда?

– Почему я никогда не слышала об этом?

Все знают обо всѐм в нашей школе. Нет такого места на земле, где слухи распространялись бы

так быстро, как в школе для девочек.

– Это определѐнно не то, о чѐм хочется распространяться, верно? Полли Сатклифф пришла на

помощь? Тара убедилась, что никто ничего не скажет.

Теперь в этом есть смысл: Тара позволила Полли болтаться за ней, как собачке на привязи.

Полли была благодарна за то, что болталась на краю тусовок, и еѐ не волновало, что все по–

прежнему еѐ презирают.

– У неѐ была фишка: никогда не выглядеть слабой. Она всегда должна была быть сильной. А

ты знаешь, что я ни разу не видела еѐ плачущей?

Это моя вина. Тара была такой из–за меня.

– Я... Данни, я чувствую себя не очень хорошо. Ты не против?..

Она кивает.

– Уже ухожу. Но, думаешь, мне стоит сходить в полицию? В смысле, я знаю, что у меня нет

каких–либо доказательств, но они могут выслушать меня. Ты так не думаешь?

Я не могу думать. Не тогда, когда Данни смотрит на меня так, словно у меня есть ответы на

все вопросы.

– Дай мне подумать об этом. Не торопись. Мы поговорим об этом на следующей неделе.

Мой голос странно спокоен и находится под полным контролем.