— А, ты про эти дополнительные. Тогда ты не с того начала. У меня группы уже сложившиеся, они знают, что пропускать себе дороже выйдет. Быстро родителям позвоню, да и на уроке спуску не дам. Я же с ними на этих занятиях разбираю то, что потом спрашивать буду. Вот они и ходят. А ты сказала, кто из них должен обязательно прийти?

— Нет, как-то неудобно, это же за деньги. Я сказала, чтобы приходили, кто может, кому нужно.

— Ну ты даёшь! Так к тебе никто не придет. Ты в каких объявила, в шестых?

— Нет, в девятых. Им нужнее, у них экзамены.

— Девятым вообще ничего не нужно. Учиться за хорошие отметки им давно не интересно, а то, что им знания в жизни понадобятся, они ещё не поняли. Это в одиннадцатом доходит, и то не до всех. Так что не надейся, что они будут учиться за совесть. Остаётся заставить их учиться за страх. Правда, испугать их уже сложно, они за девять лет нас давно раскусили и знают, что ничего-то мы им не сделаем: ни на второй год не оставим, ни двойку за четверть не вкатим, ни из школы не выгоним. И нас они побаиваются только потому, что мы родителям настучать можем. Это, если родители нормальные, а если нет… Тебе надо было сначала с родителями переговорить, объяснить им, что по математике может двойка выйти, что знания слабенькие, что требуется индивидуальная подготовка, дополнительные занятия. А потом просто подождать, пока они попросят тебя со своим оболтусом позаниматься.

— Но с такими нужно с каждым индивидуально заниматься.

— Нет, почему, наберёшь три-четыре человека и сажай их вместе. Индивидуально — это дороговато. Понимаешь, меньше чем за пять долларов в час заниматься смысла нет, а лучше и больше, но столько платить далеко не все родители согласятся. Они сейчас, конечно, боятся, что их ребёнка в десятый класс не возьмут, мы их этим пугаем всё время, но им проще напрямую с Тамарой договориться, чем с каждым учителем в отдельности. Дешевле выйдет, да и надёжнее. Но если занятия будут стоить недорого, то почему бы и нет? Будешь с них в группе рублей по пятьдесят за занятие брать, большинство согласится. Но начинать не с детей нужно, а с родителей.

— Неудобно как-то навязываться, я вроде бы и так должна их учить.

— А ты что, не учишь, что ли? Ты на уроках выкладываешься? Выкладываешься! Да за ту зарплату, что тебе платят, ты вдесятеро отдаёшь!

— Может, я просто не умею?

— Чего-то не умеешь, конечно, только не в этом дело. В последнее время вообще ерунда какая-то началась. «Учителя должны найти подход к каждому, каждого заинтересовать, мотивировать на учёбу…», бред какой-то. Мы всё должны, а они ничего не должны. Их самостоятельной работе учить нужно, приучать к этому с детства, а мы безделье культивируем. Перегружены они! Домашние задания им большие не задай! Да им пахать нужно! Тогда и эффект будет! А они уроки, в лучшем случае, отсидят и считают, что больше от них ничего не требуется. Да ещё удивляются, что отметки плохие! В общем, я считаю так: я на уроках всё, что нужно им, даю, а если они к самостоятельной работе не привыкли, это не мои проблемы. Пусть родители гувернантку ищут, чтобы с ними домашние задания выполняла, или сами попробуют. В крайнем случае, могу и я немного повозиться, но это за отдельную плату. За успеваемость с меня три шкуры дерут, тройки поставить всё равно придётся, а так хоть какая польза и им, и мне. Скажешь нет?!

— Вообще-то, конечно…

— Вот именно. Ты сейчас зря не сиди, всё равно никого не будет, а вот на следующей неделе, когда будут родительские собрания в девятых классах, не поленись, останься и перед родителями выступи. И посерьёзнее так, постарайся страху нагнать, а потом просто подожди немного в учительской, они сами подойдут.

— Спасибо, Таня, я так и сделаю.

— Вот-вот, так и сделай. Слушай, я к тебе вот зачем зашла. У тебя в классе среди родителей зубного врача нет?

— Не помню, а что?

— Зуб у меня, вот что. Пломба выскочила. Знаешь, сколько сейчас стоит пломбу поставить?

— Но ведь в поликлинике бесплатно?!

— В поликлинике рассверлят дыру и залепят такой дрянью, которая через неделю выскочит. Да и находишься в поликлинику: пока запишешься к стоматологу, пока он примет. Чтобы бесплатно хорошо сделали, всё равно платить нужно. У меня раньше была родительница, но они переехали, хорошая была, и меня лечила, и сынулю. А теперь не знаю, что делать.

— Я так не помню, сейчас посмотрю.

Ольга полистала ежедневник.

— Смотри-ка, есть!

— Это чья родительница? Ну-ка, дай взглянуть. Ага! Ну это вообще не проблема. Дай-ка я телефон запишу. Вот и чудненько. Спасибо тебе, я пошла, да и ты собирайся.

И Татьяна скрылась за дверью.

Ольга, посидев минуту, решила, что действительно пора домой, но сначала нужно зайти за Олегом. У него полным ходом шла репетиция. В феврале назначили декаду английского языка. Такие предметные декады шли почти весь учебный год. Учителя проводили с детьми различные мероприятия: викторины, КВН — кто во что горазд. Декаду английского языка организовывала Анна Абрамовна, причём с большим размахом. Был задуман концерт с декламацией стихов, исполнением песен и даже сценки из английских пьес. Олег репетировал в актовом зале сценку из «Пигмалиона» Бернарда Шоу. Неутомимая Элизабет Дулитл яростно размахивала руками, невообразимо коверкая английские слова, профессор Хиггинс язвил, полковник Пикеринг важно надувал щёки. Олег, как заправский режиссёр, руководил действом. Ольга тихонько встала в сторонке и не столько наблюдала за репетицией, тем более что английский она знала слабо, сколько смотрела на Олега, его коренастую фигуру, растрёпанные тёмно-русые волосы, движения сильных рук. Она отчётливо, с истомой в груди, почувствовала их сладкую властную тяжесть на своих плечах и, кажется, даже уловила знакомый запах его тела. Ей до слёз захотелось оказаться снова вдвоём с ним в их маленьком уютном номере. Нет, в квартире Олега тоже было неплохо, но в ней она чувствовала себя гостьей, временно допущенной в мир чужих вещей, пока настоящая хозяйка отсутствует, а вот комната в пансионате была их, и только их.

Сценка закончилась, и ребята собрались вокруг учителя. Прямо напротив Олега стояла девушка, игравшая Элизу.

«Это же Малышева, Таня, кажется, — подумала Ольга, — Олег мне о ней говорил».

— Ну как, Олег Дмитриевич! Ну как?

— Хорошо, Танечка, хорошо, — Олег автоматическим жестом ласково погладил девушку по плечу. — Правда, хорошо!

— Нет, вам правда понравилось?! — Глаза девушки возбуждённо сверкали, грудь поднималась от частого дыхания. Она смотрела Олегу в глаза и, казалось, медленными шажками приближалась к нему, готовая по первому знаку броситься на шею.

«Господи, да она же влюблена в него!» — подумала Ольга, почувствовав лёгкий укол ревности.

— Хорошо, но… — Олег как бы останавливающим жестом выставил перед собою ладонь, — но есть и недочёты, — и он начал разбирать в деталях только что сыгранную сценку. Пока он говорил, Таня смотрела на него неотрывно, чуть шевеля губами, словно повторяя про себя его слова и согласно кивая головой.

— Вот так, — подвёл итог Олег. — А теперь давайте в последний раз, с учётом замечаний. И реплики говорите не друг другу, а в зал, громче, а то вас никто не услышит.

Пока дети поднимались на сцену, Ольга подошла к Олегу.

— А, это ты, — Олег, казалось, вовсе не обрадовался её появлению. — Погоди, сейчас ещё разок сценку прогоним… Так! Все по местам! Приготовились! Начали! Пошла Элиза!

Вышедшая на сцену Малышева увидала стоящую рядом с Олегом Ольгу, покраснела, сбилась и невнятно замямлила текст.

— Стоп! Стоп! Что с тобою, Танюша? Чётче! Эмоциональней! Пойми, Элиза уже влюблена в Хиггинса, только не отдаёт себе в этом отчёта. Ей бы хотелось, чтобы он увидел в ней красивую, желанную девушку, а он относится к ней, как к бестолковой ученице, да ещё деспотически считает чуть ли не своей собственностью, чем-то вроде ночных туфель, её это бесит. Давайте сначала!

Малышева кивнула и ушла за кулису. Спустя минуту она снова появилась на сцене, сверкнула глазами и с неподдельной яростью в голосе начала произносить текст.

— Нет, какая молодец, как она здорово играет, — шепнул Олег.

— Да, — произнесла Ольга вслух, а про себя подумала: «Она не играет».

Когда репетиция закончилась, они с Олегом вместе вышли из школы и на несколько секунд замерли на крыльце. Днём шёл снег. Он прикрыл белыми, невесомыми на вид хлопьями ледяные тропинки, опушил столбы, провода, деревья, загадочно мерцал в свете фонарей.

— Ой, как здорово! — Ольга медленно втянула в себя свежий, приправленный лёгким морозцем воздух, словно это был аромат благовоний. — Снегом пахнет! Ты знаешь, я с детства говорила, что у снега есть запах, а мне почему-то не верили, говорили, что я фантазирую. Но ведь у него есть запах? Правда?

— А? Да, наверное. Ты домой? Может, ко мне?

— Олег, ты же понимаешь. Мне всё равно домой бежать придётся. Я же завтра не высплюсь, буду как варёная курица. И дел много. Давай подождём до пятницы.

— Давай до пятницы.

— А может, по парку немного погуляем, как тогда, осенью? А то я на улице совсем не бываю. Всё бегом, бегом.

— Пошли, — отозвался Олег без особого энтузиазма и поднял капюшон куртки.

Некоторое время они шли молча, поскрипывая лежащим под ногами молодым снежком. Частые мелкие шажки Ольги и широкие редкие Олега сливались в одну мелодию, словно отсчитывали ритм вальса. «Раз» — широко шагал Олег, «Два, три» — подхватывала Ольга. «Раз, два, три. Раз, два, три»… Ольга улыбнулась, уловив знакомую мелодию, и даже замурлыкала про себя: «Ночь коротка, спят облака…» Ей хотелось прижаться к Олегу, хотелось повспоминать тот вечер, тот День учителя, но она ощущала, что мыслями он далеко.

— Знаешь, Оля, у нас удивительно талантливые дети, я сейчас это хорошо понимаю, и мы очень мало с ними работаем.