— Так и работай!

— Работай! А в декрет Танька уйдёт, как втроём на одну мою зарплату, а?

— С Тамарой поговори, может, она тебе что подкинет.

— Что она мне подкинет? Вся физкультура и так моя, а всякие липовые часы давно расхватаны её прихлебателями. Кто же свои деньги отдаст?

— Какие липовые?

— Ой, Олежек, за два года ты так ничего и не понял! Ты себе никогда вопрос не задавал, почему некоторые нагрузку имеют в два раза меньше чем ты, а получают раза в два больше?

— Кто это?

— Да хоть Людмила, которая труды ведёт, Витёк, майор наш непросыхающий, Анечка, в конце концов. Ты их квиточки на зарплату хоть раз видел?

— Где?

— Ну когда нам перед зарплатой кучу расчётных листочков в учительской вываливают, ты их там встречал?

— Я чужие не смотрю, я свой ищу.

— А и захотел бы, не увидел. Их завхоз заранее отбирает и им лично отдаёт.

— Зачем?

— Чтобы никто не задал вопрос, как при небольшой нагрузке можно такую зарплату получать.

— Так откуда у них большая зарплата?

— А кружки разные, факультативы, замены заболевших учителей. Людмила, вон, по бумагам, кружок аэробики ведёт, кружок кройки и шитья, кружок вязания, Витёк — секцию по туризму. Кружки эти на бумаге только и существуют. Или другое, учительница заболеет, её уроки не ведутся, а Анечка выпишет на себя, будто она заменяла, вот тебе и копеечка капает. Я один раз с больничного вышел, гляжу, в журнале её автографы, будто она за меня уроки вела. Спортсменка, понимаешь, мастер спорта по скоростному хапанью. Она себе в неделю часов пятнадцать напишет, вот и прибавка. Но такое только для своих, приближённых. А я — рабочая лошадка, мне только за часы выработанные, и ни копейки больше.

— Но это же уголовное дело, а если проверка?

— Не боись, всё схвачено, за всё уплачено. Года за два до твоего прихода была у нас историчка, та всё правду искала, настучала в управление, телегу в прокуратуру отправила.

— И что?

— Ничего. Была проверка, был следователь, «факты не подтвердились». Тамаре, правда, выговор за какую-то ерунду вынесли, а историчку потом за прогул уволили. Она и судиться пыталась, да без толку всё.

— А почему другие учителя не выступили?

— Какие другие? Кто подачками прикормлен и готов глотку за Аньку с Тамарой драть, кто понимает, что с начальством связываться — себе дороже, кому наплевать. Но это всё — капля в море. Ты не гляди, что школа нищая, тут можно очень даже нехилые бабки делать. Если с умом. Но это только для приближённых.

— А ты?

— А я не приближённый. За Тамару глотку рвать не умею да и учиться не хочу. Хочу честно работать, получать хорошую зарплату и никому не быть должным. Так что мне Тамара ничего не накинет. А если бы и накинула, то всё равно мне мало. Это сейчас нам с Танькой комнаты хватает, а ребёнок подрастать начнёт? Надо о квартире думать. Мои родители ещё не старые, дай Бог, проживут лет двадцать, что же мне их смерти ждать, пока они квартиру освободят? Бесплатной квартиры не дождаться, сам помру раньше, а на покупку в школе даже с липовыми часами не заработаешь. В общем, ухожу я.

— Когда?

— Новый год с тобою отпразднуем, может, последний раз со Светиком встречусь, и — всё.

— А куда пойдёшь?

— Есть варианты, ты не обижайся, пока говорить не буду, чтобы не сглазить.

— Я и не обижаюсь.

— Вот и ладушки.

Глава 15

Ольга перетащила лежак в тень. Вчерашний день на солнце уже давал о себе знать горящей кожей на плечах, бёдрах, спине. И крем, которым она намазалась утром, помог мало. В тени грибочка было совсем хорошо, можно было, прикрыв глаза, погрузиться в состояние блаженной расслабленности, отдаться вялому течению мыслей. Собственно, это были даже не мысли, выраженные словами, а так, череда образов.

Вчерашнее приключение не вызывало у неё сегодня ни радости, ни неприязни. Было, пожалуй, даже немного приятно, что она вызывает у мужчин желание, притупилось чувство неудовлетворённости, терзавшее её последнее время. «Да, — думала она, — надо личную жизнь устраивать, а то я скоро на каждого встречного кидаться буду, но Вовчик — это не вариант, даже для курорта».

Саня с Вовчиком уже подваливали к ним с утра, так сказать, освежить знакомство. Вика радостно защебетала со своим «Шварценеггером», как его мысленно окрестила Ольга, а сама она ответила Вовчику замороженным взглядом, когда он панибратски похлопал её по плечу. Уж очень ей не понравился его хозяйски-уверенный жест. «Остынь, мальчик, — подумала она, — надо быть скромнее». Такой холодно-равнодушный, неподвижный взгляд она отработала на своих учениках. Нарушителя дисциплины в классе можно было даже не ругать, достаточно было просто замолчать и посмотреть на него таким мёртвым, ничего не выражающим взглядом. От него шалун начинал неуверенно оглядываться, ёрзать, замолкал и опускал глаза. А один даже расплакался. Вот и сегодня, всем своим видом она продемонстрировала Вовчику, что с трудом припоминает, кто он такой. Нечто вроде: «Мы разве знакомы? Встречались? Да? Ну может быть, может быть».

Вовчик быстро смешался, от его самоуверенности не осталось и следа, а когда Ольга в ответ на предложение плыть с ними сейчас на катере к коралловым рифам лишь иронично передёрнула плечами, мол, нашли чем удивить, и отказалась, Вовчик потух окончательно. Вика, удивлённо посмотрев на Ольгу, быстренько собралась, и они двинулись к причалу, а Ольга перетащила лежак в тень и наслаждалась покоем. «Нет, — снова подумала она, — Вовчик — это не вариант, хотя, если его слегка обломать…»

Его вчерашние усилия не доставили Ольге особого наслаждения, но и отвращения он не вызывал. «Ладно, — думала она, — вечером посмотрим, нужен же мне, в конце концов, мужчина. Я сюда отдыхать приехала или нет?»

Эти простые, «житейские» мысли словно оттесняли в дальний уголок сознания другие, неприятные, раздражающие, выводящие из состояния сытого, ленивого удовлетворения. «Что ты делаешь?! — будто кричал кто-то издалека. — Как ты можешь?! Ты что, шлюха?! Какой Вовчик?! Ведь здесь Олег! Он рядом! Беги к нему!» Голос этот Ольга старалась заглушить мыслями о простых и понятных желаниях, но он всё равно прорывался через завесу, властно погружая её в воспоминания. И в дымке прошлого, будто в толще стекла, ей смутно виделись туманные картины. Были ли они истинными, или это было лишь её сегодняшнее представление о прошедшем? Бог знает.


В ту осень она впервые почувствовала себя женщиной. Не выросшей девчонкой, занимающейся украдкой от взрослых сексом, а настоящей ЖЕНЩИНОЙ, продолжательницей и хранительницей рода человеческого, любящей и любимой, готовой в этой любви отдавать себя без остатка и брать так же без остатка своего МУЖЧИНУ. Этим мужчиной, конечно, был Олег. Жизнь разделилась на две неравные части: одна — большая, нудная и тягучая, когда Олега не было рядом, и другая — пролетающая, будто мгновение, когда они были вместе. В школе, во время уроков они почти не виделись, лишь изредка на лестнице или в учительской. Случайно столкнувшись, они кивали друг другу как малознакомые люди, здоровались и разбегались по своим делам.

Когда же уроки кончались, они спешили друг к другу, сталкиваясь порою в коридоре на полпути. Закрывшись в кабинете, они, словно два подростка, начинали яростно целоваться, пока сбившееся дыхание не останавливало их.

— Пошли ко мне, — говорил каждый раз Олег, но Ольга, закрыв ему рот благодарным поцелуем, отрицательно качала головой. Ей нужно было готовиться к урокам. Уже с первых дней работы Ольга поняла, что вести урок без тщательной подготовки она просто не в состоянии. Нужно было хорошенько продумать, что и как она будет объяснять, какие примеры даст для закрепления, прорешать эти примеры, чтобы потом, на уроке, не сбиться, не запутаться. Всё это нужно было аккуратно записать в толстую тетрадь, чтобы сохранить на будущее, когда она снова будет вести эту параллель. Составление такого конспекта урока занимало от получаса до двух часов, а так как, в среднем, каждый день их нужно было штуки три, времени в будни почти не оставалось. Да ещё тетради проверять надо, ну, у девятых, ладно, можно и редко, а у шестых каждый день. В будни Ольга чувствовала себя цирковой лошадью, несущейся галопом по кругу, всё быстрее и быстрее, под аккомпанемент щёлканья хлыстом. И как бы эта лошадь ни ускоряла свой бег, она всё равно не придёт к финишу первой, потому что его попросту не существует.

Почти каждый день у неё было по шесть уроков, и она очень уставала. Тридцать человек приходили в кабинет математики, казалось, с единственной целью — помешать ей провести занятие. Первое, чему пришлось учиться, это держать дисциплину, замечать всё, немедленно пресекать нарушения порядка и быть в этом беспощадной. Только ясное понимание ребёнком того, что нарушать дисциплину ему никто не позволит, что за каждый проступок последует немедленное и неотвратимое наказание, могло заставить его работать. Только при этом условии мог идти урок. И для каждого из тридцати детей нужно было найти понятные слова и ясные примеры для объяснения, подобрать задания, исходя из способностей.

Столкнувшись со школьными учебниками, Ольга поразилась их запутанности, перегруженности абсолютно не нужными, трудными для понимания и запоминания терминами, заумности некоторых объяснений. Даже ей, человеку с высшим математическим образованием, порою было сложно разобраться, что хотел сказать автор.

После уроков, около двух часов дня, она перекусывала в школьном буфете и садилась проверять тетради. Каждый день, в среднем, проверить нужно было около пятидесяти работ, а когда, в конце четверти, все классы писали итоговые контрольные, у неё на столе скапливалось их около двух сотен. Домой брать работы Ольга не пыталась, зная, что там до них руки всё равно не дойдут.