— Может, и к лучшему? Не хочет — не надо, возьмём Светку, Таньку…

— Да иди ты со своей Танькой! Хочешь, приходи со Светкой, одна комната ваша.

— Ага, а ты будешь весь вечер с похоронным видом сидеть и брюзжать, весь кайф нам обломаешь.

— Тогда приходи с женой. Зачем ты Светке голову морочишь?

— М-да-а, — протянул Вовка, глядя на хмурое лицо друга, — тяжёлый случай, почти безнадёжный, но мы не доктора, мы попробуем вылечить. А Светка, Светке я голову не морочу, она сама всё лучше меня понимает. «Если найду что подходящее, — говорит, — ты не обижайся, сразу расстанемся, ты для меня не вариант». Вот так, дружок, ещё кто кого использует. Ладно, ты завтра не зови больше никого, а меня часам к двум жди, там подумаем. Или мне тоже не приходить?

— Конечно, приходи. Ты, Володь, извини меня, совсем я что-то… С журналами ещё этими, с Анечкой. Приходи, и Свету с собой возьми, я вам мешать не буду.

— Да уж… — задумчиво покачал головой Володька, — ладно. Завтра в два!

На другой день Олег проснулся рано, лёжа в кровати долго бездумно щёлкал пультом телевизора, переключая программы. Передачи шли в основном детские, он посмотрел «телепузиков», буркнул: «Кретинизм». Наконец валяться надоело и он встал, напился в кухне кофе и стал вяло, неохотно готовиться к Вовкиному приходу. Немного прибрал квартиру, начистил картошки и поставил её вариться, пересмотрел запас консервов, достал шпроты, сайру, ветчину в банке. В магазин идти совершенно не хотелось.

В двенадцать позвонили родители. Отец просто поздравил, спросил, как дела на работе, а мать долго спрашивала, что он ест, не запустил ли квартиру, хватает ли денег. Деньги родители переводили ежемесячно, в валюте, как они говорили, на квартплату. Но денег было гораздо больше, чем для оплаты трёхкомнатной квартиры, они приходили к Олегу на счёт, и он, не задумываясь, их тратил, оставляя свою учительскую зарплату на мелкие повседневные расходы. И хотя он не курил, практически не пил, да и шиковать был не приучен, деньги у него расходились практически без остатка. Впрочем, экономить он не привык. Он никогда не покупал дешёвого барахла, свято веря в поговорку, что скупой платит дважды, никогда не экономил на еде, любил свежие фрукты, овощи, соки. О том, как бы ему пришлось жить, если бы не было родительской поддержки, он не задумывался, считая, что обеспечить себе нормальное существование способен каждый, нужно только приложить к этому некоторые усилия.

Мать, закончив со своими вопросами, почмокала его в трубку и сообщила, что деньги ему на подарок они перевели, пусть он купит то, что хочется. За всей её болтовнёй в действительности скрывался лишь один вопрос, не собирается ли сын жениться. Олег это прекрасно понимал и, как мог, ее успокоил.

Неожиданно позвонил Володька. Олег уже подумал, что всё отменяется, но Володька, поздравив, как бы невзначай спросил, один ли Олег, ждёт ли его и, получив утвердительные ответы, отрубил: «Жди, скоро будем». Из чего Олег вывел, что Володька явится не один, а со Светкой.

Около двух он не выдержал и набрал Ольгин номер.

— Да? — голос Ольгиной мамы был ему уже хорошо знаком. — Ольгу? Она ушла. Нет, когда будет, не сказала. А что ей передать? Ничего?

Олег шмякнул трубку об аппарат. «Ну и чёрт с нею, тоже мне, девочка-ромашка. Не хочешь — не нужно, сейчас Володька приедет, посидим, потом что-нибудь придумаем», — подумал он. Но тут представил Ольгу, сидящей за учительским столом со стопкою тетрадей: голова склонена, чёлка падает на глаза, а рука с красной ручкой бегает по строчкам; он видел её балансирующей на качающейся парте возле портрета Архимеда: одна рука с тряпкою приподнята над головою, ну прямо «Девочка на шаре»; он видел её рядом с собою в сентябрьском парке: карие глаза внимательно, с неподдельным интересом глядят на него, он видел её…

«Вовка пришёл», — подумал он, услыхав трель звонка и открывая дверь. На пороге, впереди улыбающегося Вовки, стояла Ольга.

Глава 12

Придя из города в номер отеля, несмотря на желание повалиться на кровать, Ольга и Вика принялись разглядывать свои покупки.

— Фу, — Вика вытянула губы трубочкой. — Вроде бы покупали, покупали, а так ничего толком и не купили. Эту серебряную Нефертити я маме подарю, я всё равно серебро носить не люблю. Отцу — футболку, — она показала на скалящуюся акульей пастью майку. — Это на работе раздам, — кучка гипсовых скарабеев, закладок из фальшивого папируса, блокнотиков с древнеегипетскими божествами на обложках сиротливо покоилась на краю кровати. — Слушай, кучу денег истратила, а себе я ничего не купила!

Ольга с удивлением разглядывала горку своих, очень похожих на Викины, покупок.

— И зачем я это всё накупила? Ну кошечку эту я в сервант поставлю, календарь в классе повешу, а юбку, — Ольга ещё раз развернула свою пестрящую тропическими рыбками покупку, — её только на пляж надевать!

— Ладно, разберёмся, — Вика сгребла свои покупки в пакет и бросила на полку, — зато удовольствие, обалдеть! Я давно так душевно по магазинам не ходила! Ужинать идём?

— Идём!

— Слушай, — говорила Вика, ковыряя вилкой салат, — они тут что, одной травой питаются? Я им что, травоядное? На завтрак трава, на обед трава, на ужин трава, я чувствую, что неуклонно превращаюсь в корову.

— Тебе же вчера нравилось.

— Мне и сейчас нравится, но как-то настораживает. Завтра у нас какое число? Четвёртое? А мы на экскурсию в Луксор пятого едем? Ау! Оля! Ты где?! — окликнула она сидящую с совершенно отрешённым видом подругу. — Очнись!

— Что? — нехотя откликнулась Ольга. — Да, завтра четвёртое, четвёртое ноября.


После Дня учителя Ольга ходила сама не своя. Она никак не могла понять, почему так переживает. Ну переспала с милым мальчиком, а молодые мужчины ей все казались мальчиками. В первый раз, что ли? Всё было прекрасно. Всем хорошо, чего переживать, о чём задумываться?

Но уже на следующее утро ей вдруг стало стыдно за то, что она так легко и даже охотно пошла с ним на близость.

«Что он обо мне подумал? — размышляла она, сидя в кресле. — Что меня достаточно пальцем поманить?» Она опять, как тогда, в парке, почувствовала непонятное раздражение по отношению к Олегу. «Ишь, устроился, — думала она, — Татьяну ему привели, я сама прибежала… Казанова!» Услышав звонок телефона, испуганно прокричала: «Мама, меня нет дома!» Но, услышав материнское «Её нет дома… будет поздно… не знаю…», тут же спросила «Кто?». Так и не поняв, кто звонил, проболталась весь оставшийся день по квартире, ожидая звонка и боясь его. Но звонков больше не было.

Наутро пришла в школу злая, невыспавшаяся, зашипела на сунувшегося к ней Олега дикой кошкой, наставила двоек и виноватым, и правым, а сама всё ждала, когда же он подойдёт снова. Но он не подошёл. После уроков она стояла у окна класса и ждала его прихода, она почему-то была уверена, что он зайдёт. Но увидала его спускающимся со школьного крыльца и тихо расплакалась, судорожно глотая слёзы и всхлипывания, чтобы никто не услышал. Вечером он тоже не позвонил, а на следующий день, на переменке, как-то мимоходом, стал вдруг подбивать клинья насчёт встречи вечером. Ну она и облила его холодным презрением.

Весь месяц она внушала себе: «Он мне не нужен, не интересен», отшивая Олега с видимым равнодушием и каждый раз раздражаясь, что он так легко отступает. С ненавистью поглядывала на встречавшуюся в школьных коридорах Татьяну, представляя, что вдруг она с ним…

Даже в её отношениях с детьми стала проглядывать какая-то холодная жестокость. Двойки ставила совершенно беспощадно, в случае чего сразу звонила родителям, никакие отговорки не помогали. К ней уже несколько раз обращались дети с вопросом, когда у неё будут дополнительные занятия. Но Ольга, вполне резонно на её взгляд, отвечала, что всё необходимое она объясняет на уроке и не видит смысла повторять то же самое второй раз в своё личное время. Дети смотрели на неё странно. Наконец четверть кончилась, и она ни минуты не сомневаясь, вкатила четыре итоговые двойки, поставив их, правда, карандашом.

В последний день учёбы её попросила зайти к себе Анна Абрамовна.

— Вы знаете, Ольга Ивановна, — начала та, усаживая Ольгу в кресло. — Мне импонирует ваша манера работы: стройность объяснений, чёткость требований, неподкупная принципиальность отметок. В вас чувствуется воля, характер. И те двойки, которые вы собираетесь поставить, безусловно, абсолютно заслужены, но, — она сделала паузу, — но двойки эти вы поставите не ученикам, а себе.

— Почему себе, Анна Абрамовна? Я предъявляю минимальные, вполне посильные для любого ученика требования, и они их не выполняют не потому, что не могут, а потому, что просто не желают ничего делать.

— Знаете, Ольга Ивановна, если бы все ученики выполняли требования, связанные с обучением, нам, учителям, и делать-то ничего не нужно было. Дал задание, проверил, вот и вся работа. В том и состоит искусство настоящего педагога, чтобы подобрать соответствующие каждому ребёнку задания и добиться их выполнения. Если нужно, сажаем ребёнка рядом с собой и вместе с ним работаем. Да и отметки ставить необходимо, исходя не из недостатков, а из достижений ребёнка. Например, не знает он у вас в шестом классе таблицу умножения. Давно должен знать, а не знает. Можно, конечно, ему за это двойки продолжать ставить, только это ничего не изменит. Он их уже столько наполучал, а таблицу так и не выучил. А можно вместе с ним сесть и выучить умножение на два, скажем, и ему за это уже не двойку поставить, а тройку или даже четвёрку. Это его будет стимулировать к дальнейшей учёбе, вот он вам, в конце концов, таблицу и выучит.

— Что же я в одном классе должна одному четвёрку ставить за решение квадратного уравнения, а другому за изучение таблицы умножения?

— У каждого ребёнка, Ольга Ивановна, своя, как сейчас говорят, «траектория развития».