Он научил ее, как получать наслаждение и как его давать. Казалось, он боготворил ее тело, доводил ее до исступления, вызывая желание дикое и неистовое, как горы, откуда оба были родом.

Благодаря ему она узнала себя с совершенно новой стороны — оказывается, она могла жить ради наслаждения, забывая о каких бы то ни было запретах и сдержанности.

Благодаря ему она расцвела. Если до сих пор самооценка ее была удивительно низкой, то теперь в ней появилась уверенность в себе. Она поверила в то, что он считает ее красивой, что желает только ее, что брак их будет счастливым.

И все же… даже в самые жаркие минуты где-то в глуби не сердца ее не оставляло ощущение опасности, страх и не уверенность женщины, которая знает, что мужчина, которого она любит, непременно причинит ей боль.

Сабрина постоянно твердила себе, что их брак, соблазн, уроки Найла в чувственном искусстве флирта для него не более чем игра. Сердце его осталось нетронутым. Их связь — чисто физическая, и в любой момент Найла может заинтересовать другая женщина, более красивая и опытная.

Однако дед ее был доволен тем, как ей живется в браке.

— Что я говорил тебе, женщина? — восклицал он. — Что парень остепенится и станет прекрасным мужем!

Сабрина прикусила язык, не дав сорваться с губ колкости. Пожилой вождь все еще не вставал с постели.

— Пока рано о чем-то судить, дед, — осторожно ответила Сабрина. — Прошло всего несколько недель с тех пор, как мы поженились.

— Да, — взгляд его стал серьезнее и строже, — но ты принесла пользу клану, Сабрина. С Бьюкененами у нас больше не было проблем. За это я тебе благодарен.

Отчим тоже радовался, что в ее семейной жизни все пока идет гладко. С Чарлзом Камероном она вела переписку, главным образом для того, чтобы организовать поставку тканей местного производства на эдинбургский рынок. Камерон в письмах хвалил качество тканей, которые производили женщины из кланов Дункана и Макларена, и предлагал продлить контракт. Он также писал о том, что его предложение предоставить Сабрине свой кров и стол в случае, если она не захочет жить с мужем, остается в силе. Сабрина ответила, что она вполне довольна своей судьбой.

Она с удивлением заметила, что почти не тоскует по дому. Конечно, она скучала по папе Чарлзу, но унылое существование в Эдинбурге не вызывало у нее ностальгии. Здесь, в горах, ей скучать не приходилось. Слишком много было забот.

Весна плавно перерастала в лето, июнь согрел землю, покрыв ее жаркими поцелуями, и горы расцвели во всем своем великолепии. Склоны стали лиловыми и синими от лаванды и колокольчиков, долины тучно зеленели.

Горы влекли ее своей необузданной красотой, но не в большей степени, чем ее муж. Он просто ее околдовал.

Она и мечтать не могла о более нежном любовнике, в котором постоянно открывала что-то новое. Найл обращал на себя внимание в первую очередь внешностью, потом — живым легким умом, и не всякому открывалось то, что в нем есть глубина и вдумчивость ответственного человека. Сабрине было за что его уважать и им восхищаться.

Как-то после полудня, когда она поинтересовалась, есть ли у него другие интересы, кроме плотских утех, он пригласил ее на рыбалку — поудить форель. Он привел ее в удивительно красивое место — посреди ущелья протекал ручей, где на берегах зеленела рябина, а под ее сенью распахнул резные листья папоротник.

Найл расстелил плед на солнышке, и они устроили пикник на свежем воздухе, лакомясь овечьим сыром, вареными яйцами и свежевыпеченным хлебом, запивая все это крепким сидром. Рэб бегал вдоль ручья и своим лаем распугивал форель.

— Мой отец часто приводил меня сюда мальчишкой, — рассказывал Найл.

В голосе его Сабрина услышала грустные нотки.

— Ты сильно тоскуешь по нему, верно? Найл задумчиво смотрел вдаль.

— Да… Не было мужчины лучше, чем он. Не было вождя лучше.

— Ты, кажется, стал отличной ему заменой. Найл невесело усмехнулся и покачал головой:

— Не такой уж хорошей. Я бы справлялся лучше, если бы меня специально готовили к этому. Но тогда никто не видел в этом смысла. Я никогда не думал стать вождем. Младший сын не наследник и должен сам о себе заботиться. Поэтому я уехал в Европу, чтобы найти свое место в жизни, найти достойное применение своим талантам.

— Талантам?

— Да. — В голосе его звучала ирония. — Умелое обхождение и бравый вид — вот что открыло мне путь в высший свет, там я помогал богатым вельможам избавляться от лишних денег.

Сабрина смотрела на Найла и думала о том, что зря он считает себя недостойным возглавлять свой клан. Если он и не был с детства подготовлен к тому грузу ответственности, что пришлось взвалить на себя, то любви к своим соплеменникам ему было не занимать. Она знала, что Найл ради них готов на все.

— Мой брат Джемми должен был стать вождем, — сказал он тихо, глядя в небо. — Но он погиб, как и отец, от рук проклятых Бьюкененов. — Найл зажмурился. — Я избе жал смерти лишь потому, что в это время был на балу.

К горлу Сабрины подступил комок. Она понимала, что Найл считает себя виноватым в том, что выжил, в то время как отец и брат погибли.

— Если бы ты умер вместе с ними, от этого никому не стало бы лучше, — тихо произнесла она.

— Да, но я мог бы их спасти. Или умереть вместо них.

Сабрина отвернулась. Может, она была слишком эгоистична, но радовалась тому, что Найл не погиб. Она не мыс лила жизни без него.

— Преступники были наказаны, не так ли?

— Да. — Найл сжал зубы. — Проклятые убийцы получили по заслугам. Я об этом позаботился.

— Джорди как-то сказал мне, что Бьюкенен не имел к этому убийству прямого отношения.

— Может, он и не отдавал приказ, но моих близких убили его люди. Вождь отвечает за действия людей своего клана.

Сабрина смотрела на Найла сверху вниз — он лежал на спине, устремив взгляд в небо.

— Ты хочешь мстить.

— Если и так, что с того?

Сабрина поморщилась, как от боли. Она пыталась понять варварскую нетерпимость Найла.

— Джорди говорил мне, что как-то, еще до трагедии, Оуэн высказал желание положить конец междоусобице. Он хотел мира.

— Джорди Дункан слишком много болтает, — презрительно произнес Найл. — А все Бьюкенены — вероломные трусы. От них не жди честной сделки. Оуэн предал тебя, когда ты попыталась с ним договориться. Я думал, это послужило тебе уроком.

Сабрина не нашлась что ответить.

— Я знаю. Просто мне кажется, что…

— Нет, женщина! Оставим этот разговор. Не хватало еще, чтобы ты защищала моего кровного врага.

Найл резко поднялся, взял удочку и направился к берегу. Он злился и на нее, и на себя. Он слишком многое открыл ей. И вот результат — она пытается надавить на него, лезет не в свое дело. Он не собирался объяснять свою ненависть к Бьюкененам ни ей, ни кому бы то ни было.

Эта серая мышка тихой сапой заставила его забыть об осторожности, расслабиться.

Впрочем, она уже перестала быть серой мышкой. Сабрина и впрямь оказалась на редкость способной ученицей. В постели с ним она была страстной и необузданной, такой, о которой только может мечтать мужчина. И в самые неподходящие минуты он вдруг чувствовал к ней щемящую нежность.

Найл сжал зубы и закинул удочку.

Да, брак их оказался не таким тяжким бременем, как ему представлялось. К удивлению своему, он поймал себя на том, что Сабрина все больше ему нравится. Ему нравились ее ум, ее храбрость. Нравились ее прямота и огоньки смеха в глазах. Нравилось обмениваться с ней остротами.

И она вошла в его клан так естественно, словно всю жизнь прожила с ними. Его соплеменники относились к ней с уважением уже за то, что ей удалось как-то поправить их материальное положение, наладив поставки в Эдинбург тканей местного производства.

Но Сабрине этого было мало. С упрямством, достойным лучшего применения, она пыталась влезть в дела клана, которые ее никак не касались. Пусть она действовала из лучших побуждений, но с ее стороны было наивностью полагать, что она сможет решить проблемы, которые не решались из поколения в поколение, и в этих вопросах он ее вмешательства не потерпит.

Этот разговор оставил у Сабрины неприятный осадок. Найл продолжал вести себя так, как и положено любовнику, но таких разговоров, как тогда, у ручья, больше не допускал.

Она была огорчена тем, что эта перемена вызвана ее желанием поговорить на самую животрепещущую тему — об установлении мира с Бьюкененами.

Через пять недель после майского праздника Ева Грэм решила устроить для местной знати музыкальный вечер. И тогда произошла первая серьезная ссора между молодоженами.

Сабрина неохотно призналась себе в том, что отчасти сама виновата. Может, не следовало создавать ситуацию, которая и повлекла за собой размолвку. В тот вечер Сабрина надела новое платье — великолепный наряд из шелка цвета увядшей розы с нижней юбкой цвета слоновой кости с фижмами. Она заканчивала туалет, сидя перед вращающимся зеркалом, когда Найл вошел в спальню с маленькой шкатулкой в руках. Отослав горничную прочь, он подошел к ней сзади и обнял.

— Красавица, — пробормотал он ей на ушко.

Сабрина и сама себе нравилась. Волосы, которые по совету мужа она не стала пудрить, были подняты наверх, но не стянуты в узел, а просто заколоты. Мягкие локоны обрамляли лицо. Она почти не пользовалась косметикой — не много румян на скулы, вот и все. Платье подчеркивало стройность фигуры, корсаж с прутьями из слоновой кости при поднимал грудь так, что в вырезе виднелись соблазнительные округлости.

Сабрина встретила его взгляд в зеркале и стыдливо потупилась.

— Ты… действительно считаешь меня красивой?

— Красивая и полная жизни. Ты великолепна во всех отношениях.

Найл видел, как вспыхнули от удовольствия ее глаза, и почувствовал удовлетворение. Он оказался прав в выборе цвета — розовый оказался ей очень к лицу. Он делал более глубоким и ярким цвет ее глаз и волос, подчеркивал теплый светящийся оттенок кожи. Но ему надо было убеждать не себя, а Сабрину. Он хотел, чтобы она поняла, какой роскошной женщиной она может быть, поверив в свое женское обаяние.