— Вот и ты попалась, Юлюся, — засмеялась она, открывая желтые зубные коронки. — Зачем так рано разочаровываться решила? Эти мужики — такой жуткий народ. У них природная задача — раздавить это женское отродье, заставить его ощущать себя пресмыкающимся.

— Ну, что ты такое говоришь, Ника? Лев очень любит меня. Мы будем счастливы.

— И у вас родится мальчик, — кривляясь, сказала Вероника. Она поправила растрепавшиеся неухоженные крашеные волосы.

— Обязательно, — не обижаясь На нее, ответила Юля.

— Ты так сияешь, смотреть противно! Вспомни мои слова, обманет тебя твой… Как фамилия-то?

— Щеголев.

— Обманет тебя твой Щеголев. Не сразу, так потом, когда будет больнее всего. Получишь его фамилию, детей и вранья по полной программе.

— У нас будет по-другому! — упрямо произнесла Юлия. — Зачем ты так, Ника? Если у тебя жизнь не складывается, я-то при чем? Что ж ты мне каркаешь, зла желаешь?!

— Не обращай на меня внимания, сестренка. Не бери в голову. Это я от отчаяния. Сорок лет скоро, а ни семьи, ни детей, с родителями, как кошка с собакой. Ты вот только и человек, — Вероника смахнула набежавшие слезы. — Уеду я отсюда. Не мое здесь все, чужое. Не держит меня здесь ничто и никто.

— Куда ты собралась?

— Зовет меня с собой один красавчик. Поехать что ли?

— А свадьба? Ты останешься на свадьбу? — Юлия понимала, что сестре это совершенно не нужно, но не спросить не могла.

— За приглашение спасибо. Только вам без меня спокойнее будет, не за кого краснеть, — сказала Вероника и снова громко рассмеялась, широко открывая рот. — Щеголева Юлия Сергеевна — звучит хорошо! Пожалуй, только ради этого можно разок замуж выскочить. Повезло тебе с фамилией, Щеголева!..

— В последний раз мы увиделись, когда я сказала Веронике, что собираюсь замуж, — продолжала Юлия после паузы. Она видела в глазах Рогозина искренний интерес, и это помогало ей довольно спокойно говорить на больную тему. — А потом она пропала. Словно и не было ее никогда. Родители в розыск подавали, квартиру, в которой она жила, доставшуюся ей от первого мужа, взломали. Все вверх дном перерыли, чтобы найти зацепку — пустое. И все… Мама за несколько дней превратилась в глубокую старуху, а ей ведь и шестидесяти не было. Отец… не хочу даже вспоминать…

— Извини, я не знал, — Рогозин понимающе смотрел на Юлию. — Терять близких нелегко. Даже если от них одни неприятности были.

— А ты? Ты один у родителей?

— Один. Мама умерла у меня на руках, а с отцом у меня давно натянутые дипломатические отношения. Вспоминаем друг о друге несколько раз в году: поздравляем с днем рождения и Новым годом. Что-то вроде элементарной вежливости. Можешь считать меня круглым сиротой, потому что без матери я действительно осиротел. Никого никогда так не любил, ни о ком так часто не вспоминаю, как о ней, — Рогозин почувствовал дрожь в голосе, скрывать которую не посчитал нужным. Все шло от сердца — никакого притворства. — Мне не хватает ее. Если бы ты знала, как мне ее не хватает.

— Она все видит и гордится тобой, — взволнованно сказала Щеголева. — ; Наверняка ей так приятно, что ее сын достиг таких высот. Это правда. Я верю, что окончание физического существования не означает конца жизненного пути. Вечность и забвение или вечность и память — вот что остается по ту сторону бытия. Ты помнишь о маме, значит, ей спокойно, легко, она улыбается.

Рогозин отвел глаза и крепко пожал протянутую руку Юлии. Он был благодарен ей за эти слова. Он и сам много раз думал об этом. Наверное, поэтому так часто разговаривал с маминой фотографией и иногда даже слышал, как она отвечает ему. Он слышал ее голос, который не мог спутать ни с каким другим. Какое-то время после этого он ходил совершенно умиротворенный, но вскоре снова впадал в состояние необъяснимой тревоги, хандры. Именно в такие моменты он бывал резок с теми, кто оказывался рядом. Он позволял себе быть грубым, не испытывая чувства вины. Его подруги становились своеобразными мишенями, в которые без промаха бил гнев и раздражение Рогозина.

Сейчас перед ним сидела женщина, которую он никогда не сможет обидеть. Все его коварные планы соблазнения, желание просто насладиться очередной победой ушли так далеко, что и вспоминать о них не хотелось. Ему было стыдно за эти мелкие, подлые мыслишки, и еще Дмитрий был благодарен Надежде Андреевой, которая встряхнула его. Если бы не ее откровенность, пожалуй, сегодняшний вечер он проводил бы совершенно иначе. И завтрашний, и следующий. Он бы так и не решился позвонить, напомнить о себе. Из страха быть отвергнутым он бы долго делал вид, что его перестала волновать женщина по имени Юлия. Теперь он боялся отвести от нее взгляд. Ему казалось совершенно нереальным, что они вместе, что они как будто говорят на одном языке. Чувство неловкости ушло, его место заняло желание узнать друг друга. Рогозин боялся торопить события. Он лихорадочно выбирал вопросы, кажущиеся ему самыми важными. А важным было все, любая мелочь, потому что она касалась ее — женщины, о которой можно только мечтать. Рогозин чувствовал легкий хмель, расслабляющий и возбуждающий. И причиной его была не пара рюмок саке. Это Юлия — это все она. Дмитрий усмехнулся, она даже не предполагает, какой властью обладает над ним. Знала бы, наверняка вела себя по-другому. Хотя… Она не из тех, кто приспосабливается — у нее на лице все написано. Вот сейчас ей хорошо, уютно, она не жалеет, что пришла. В ее глазах тот же ровный, согревающий свет, которым подбадривала его и вселяла веру в свои силы мама.

— Юля, — Рогозин понимал, что настает тот момент, когда, как говорится, или пан, или пропал. — Юля, я не могу ходить вокруг да около. Мы с тобой в этом плане похожи — прямолинейность и никаких увиливаний. Так вот, прежде всего я хочу сказать, что ты необыкновенная. Я только увидел тебя тогда, в феврале и понял, что сама судьба привела тебя именно ко мне. Ко мне, к человеку, который способен оценить тебя по высшему разряду. Человеку, который всегда ждал тебя, такую, как ты.

— Какую, Митя? — она обратилась к нему, как это делала мама. Рогозин покачал головой, выражая недовольство, что она перебивает его. — Я самая обыкновенная женщина, к тому же на много лет старше тебя, обремененная комплексами, которые успела приобрести. В чем моя необыкновенность?

— Для меня ты — совершенство. Ты говоришь «Митя» — и у меня так легко делается на сердце. Словно мама вернулась…

— Мама? — Юлия насторожилась: «За кого он меня принимает? Кто ему нужен?»

— Но не в этом дело, — поспешил заверить ее Рогозин. — Твои глаза, манера говорить, держать голову, походка и грация — все это вызывает у меня восхищение. Ты единственная, кого бы я хотел видеть хозяйкой своего дома. Я бы хотел просыпаться и каждое утро начинать с того, что прикасаться к тебе. Целовать теплую щеку, варить для тебя кофе. Ты любишь кофе?

— С недавних пор, — ответила Юлия и почувствовала, как прошлое снова коснулось ее. Оно несколько остудило романтику вечера, обдав леденящим холодом. Щеголева словно снова оказалась с телефонной трубкой в руках, когда произносила: «Не торопи меня — это единственное, о чем я тебя прошу…» Юлия испуганно огляделась по сторонам, как будто боялась, что кто-то прочел ее мысли. Как будто где-то в полумраке за небольшим круглым столиком за ней наблюдает Щеголев. И наверняка он не понимает, зачем ей понадобилось снова дать ему искру надежды.

— Ты снова далеко, — вглядываясь в застывшее лицо Юлии, заметил Рогозин.

— Уже вернулась, — улыбнулась Щеголева.

— Давай снова пооткровенничаем?

— Давай.

— Тогда расскажи о своем детстве.

— Детство как детство. Хочешь, я скажу, чего не люблю с детства? — хитро сощурилась Щеголева.

— Хочу, интересно.

— Запах лаврового листа не выношу.

— Что? — Рогозин обескураженно смотрел на Юлию, сморщившую лицо так, словно у нее под носом была тонна этой пряности.

— Однажды меня закрыли в кладовке в качестве наказания. Странный метод воспитания, ну да ладно. Не помню, что я такого натворила… Короче, я начала заглядывать в баночки, скляночки и открыла одну, в которой хранились какие-то сухие резко пахнущие листья. Я достала один и попробовала его на вкус — показалось, что отвратительно. Меня чуть не… Одним словом, жуткое состояние у пятилетнего ребенка. Я бросила банку на пол и стала тарабанить кулачками в дверь, чтобы меня немедленно выпустили. Мама не на шутку испугалась, увидев мое бледное лицо. С тех пор я не выношу этого запаха и никогда не пользуюсь лавровым листом, никогда.

— Никогда… — повторил Рогозин.

— Я не люблю этого слова, но в данном случае без него не обойтись, — Щеголева развела руками. — Ты надеялся услышать что-то другое?

— Нет, я просто удивлен. Такие мелочи могут наложить отпечаток на всю жизнь…

— Обычное дело, — Щеголева отпила сок. — А теперь твоя очередь откровенно ответить.

— Я готов.

— Скажи, к чему, по-твоему, должно привести наше знакомство?

— К свадьбе, — не задумываясь, ответил Рогозин.

— Ты серьезно считаешь, что мы с тобой — пара?

— Идеальная.

— Почему?

— Потому что мы оба знаем, чего хотим от жизни. Мы оба понимаем, что для этого нужно сделать, — наливая еще по рюмочке саке, ответил Рогозин.

— И чего же мы хотим? — делая ударение на слове «мы», спросила Юлия.

Рогозин поднял рюмку, улыбнулся. Он улыбался так в последний раз, когда получил первое место на конкурсе парикмахеров в Москве. Это была его первая серьезная победа, и его радость была совершенно натуральной. Сейчас Дмитрий испытывал такие же светлые чувства. Он ощущал себя победителем!

— Для начала давай еще по рюмочке? — предложил Рогозин.

— Хорошо, если это поможет тебе четко сформулировать ответ на мой вопрос.

— Поможет, — быстро выпив и прожевав маленькую дольку помидора, произнес Дмитрий. — Сейчас мы точно хотим перейти к десерту!

И не давая Щеголевой времени на комментарий, Рогозин сделал знак и подозвал официанта. Юлия удивленно подняла брови и, сдерживая улыбку, следила за тем, как со стола исчезают грязные тарелки, остатки от омаров, а взамен появляются бананы, запеченные в тесте под сахарной пудрой, фруктовый салат со сливками, миндальные орешки, ароматный кофе. Щеголева следила за быстрыми, ловкими движениями официанта, время от времени поглядывая на Рогозина. Теперь настала его очередь выглядеть озабоченным, потому что всего несколько мгновений отделяли его от самого важного.