— Алло, — она продолжала выглядывать из окна кухни на сверкающий автомобиль, замечая, как он приковывает к себе взгляды любопытных прохожих.

— Добрый вечер, Юлия, — голос Рогозина звучал доверительно-страстно.

— Добрый вечер, Дима.

— Машина ждет.

— А вы?

— Конечно, — усмехнулся Дмитрий. — Вы не передумали?

— Нет. Я готова, сейчас спущусь.

Юлия почувствовала, что не может перешагнуть порог собственной квартиры, где она ощущала себя в безопасности и еще пару минут назад считала, что выглядит роскошно. Но сейчас она была уверена, что похожа на кухарку, впервые сменившую привычный передник на жалкое подобие вечернего наряда. Стуча каблуками, Щеголева подбежала к зеркалу. Она стала смотреть на себя придирчиво, даже с излишней долей критики. Пожалуй, она сделала все, что могла, для того чтобы выглядеть достойно. Она надела строгое черное платье с высоким воротом, подчеркивающим ее длинную шею, набор из жемчуга, привезенный Щеголевым из Штатов пару лет назад — россыпи нежно-розового жемчуга спускались каскадами от шеи до груди, в ушах застыли две очаровательные капли, а на руке — браслет. Совсем немного косметики, только губы выделены и подчеркнуто увеличены контурным карандашом. Высокие лакированные сапоги на шпильках и подбитый мехом соболя длинный плащ — последние дни марта были отчаянно холодными, но надевать шубу Юлии уже не хотелось. Шуба — атрибут зимы, а Щеголева давно жила ожиданием проявлений следующего времени года. Почему-то она решила, что этот плащ цвета сгущенного молока подстегнет весну к более решительному наступлению. Юлия ждала его проявления, ждала, с тоской взирая на покрытые снегом тротуары, ветви деревьев. Совсем скоро все изменится, наверное, ожидание этих перемен согревало душу, бередило, но как-то мягко, без хаоса.

Юлия встряхнулась — о чем она думает, когда под окнами стоит этот длиннющий лимузин! Нужно выйти, выдержав небольшую паузу, оставляя за собой право опаздывать. Она не должна выскочить из подъезда со сбивающимся дыханием — только медленно, царственно, без восторга взирая на картину, которая откроется ее взору. Но чем яснее Щеголева представляла, как должна себя вести, тем меньше в ней оставалось уверенности и желания покидать квартиру. Полдня готовившаяся к свиданию, Юля почувствовала, что напрасно все это затеяла. Быстрым движением она сняла плащ и заменила его жакетом из голубой норки. Снова критически осмотрела себя в зеркале. А в голове, словно стук дятла, монотонно и без передышки повторялся вопрос: «Зачем я это делаю?» И ответ как будто был где-то на поверхности, но ускользал. Уже стоя у порога, взяв в руки маленькую изящную сумочку, она теребила ее, думая о том, что бы сказал Щеголев, узнав о ее приключении? Поступки, которые она совершала, были явно лишены последовательности. Сначала она грубо отталкивает Льва, обратившегося к ней за помощью, потом, мучимая жалостью и чувством вины, — протягивает руку, делает тонкие намеки на возможность примирения, а сама при этом соглашается на свидание с Рогозиным. Наташе и Наде она говорит только о том, что собралась немного развеяться, а о тонкой ниточке, которая протянулася между ней и Щеголевым, сознательно умолчала. Сработала привычка оглядываться на то, что скажут, как оценят. Но не это беспокоило ее в последнюю минуту перед выходом к томящемуся около лимузина Рогозину.

Стоп, кажется, зацепилась. Юлия даже покраснела, так неожиданно пришел ответ, явно все это время искавший выход к каналам восприятия. Щеголевой не понравилось то, что она ощутила, получив доказательство того, что она, в сущности, ничем не отличается от тысяч брошенных, обманутых женщин. Да, она не прислушивалась к тому, что говорили о новой спутнице Льва, — это было ниже ее достоинства. К тому же ей было легче думать, что муж нашел ей достойную замену, чем разочароваться в его выборе и в нем самом окончательно и бесповоротно. Да, она не произнесла о Щеголеве ни единого дурного слова. Она чувствовала, что физически не может относиться к нему как к больно ранившему ее человеку. Лев не стал для нее чужим даже в мыслях. Она просто какое-то время жила одна, набираясь нового опыта, в котором ей приходилось решать все самой. Это состояние полной свободы не согревало Юлию. Она отвлекалась на походы с подругами в музеи, кинотеатры, на выставки, но внешняя уверенность и спокойствие всегда скрывали внутреннюю работу. Юлия тяжело, беспрерывно трудилась над созданием этого образа женщины, достойно вышедшей из кризиса. Она не могла позволить себе затянувшуюся депрессию, истерики, заламывания рук. Она прежде всего доказывала, что достаточно сильна и не собьется на пресное существование в тени прошлого, где она была женой Щеголева.

Вот тут-то и заключалась ловушка, которую Юлия сама себе устроила. С ноября прошлого года она была свободной женщиной. У нее лежала копия свидетельства о разводе, которая первое время постоянно попадалась ей на глаза всякий раз, когда Щеголева открывала секретер. Но в душе она так и осталась женщиной, верной единственному мужчине. И хотя в первый момент осознания предательства она сказала себе, что ему больше нет места в ее сердце, жизнь доказывала обратное. Ей не хотелось думать о нем плохо, ей не хотелось мгновенно начать флиртовать, обращать на себя внимание, а то, что она была женщиной эффектной и не по годам моложавой, Юлия знала. Пожалуй, если бы не настойчивость Андреевой, она бы никогда не попала в салон Рогозина. Она бы ни за что не решилась на ужин с ним буквально в первый день знакомства. Она не давала ему ни малейшего повода надеяться на продолжение, ведь подсознательно она по-прежнему хранила верность мужу. Мужу, который словно растворился в огромном городе, жил где-то с другой женщиной и наверняка не вдавался в раздумья о моральной стороне происходящего. А вот Юлия, сама того не желая, размышляла об этом. Вернее ее воспаленное воображение играло с ней, постоянно возвращая ее в прошлое. Оно постоянно напоминало, что она провела двадцать лет со Щеголевым, и то, что она осталась без него на какое-то время, ничего не меняло.

И вдруг наступил момент, когда Юлия разрешила себе сделать необычный шаг. Шаг женщины, которая хочет снова почувствовать себя не столько заботящейся, сколько принимающей неограниченные порции внимания. Внутренний голос умолк, словно желая узнать, к чему приведет подобная непростительная вольность. К тому же Дмитрий вел себя странно: то не выпускал ее из вида, был настойчив и убедителен. То почему-то исчез — не звонил, не искал встреч. Юлия решила, что молодому мужчине представился шанс более интересно проводить время, и стала забывать о нем. При этом она не обижалась, не пыталась разобраться в забвении. Напротив, она испытывала чувство благодарности к Рогозину, позволившему ей снова ощутить себя женщиной, способной вызвать восхищение, пусть даже кратковременное. Но Дмитрий снова дал о себе знать. Снова красиво, вкрадчиво произносил явно заранее заготовленные фразы, и она позволила уговорить себя.

Медленно спускаясь по ступенькам подъезда, где все, кажется, подглядывало за ней, Юлия уже точно знала, зачем согласилась на свидание. Она хотела побыть на месте Щеголева. Каково это — роман за спиной близкого человека? Да, да! Она испытывала любопытство, бороться с которым почему-то не хотелось. Образно говоря, она стояла перед дверью, как та очередная жена Синей бороды, сжимая в руках заветный ключ. Но в сказке был четкий запрет мужа, а Щеголева выдвигала его исключительно по собственному желанию. Приключение, в которое ввязывалась Юлия, могло ей помочь ощутить то, что познал Лев. Юлия все еще находилась во власти ощущения своей неразрывной связи с этим мужчиной. Это было жизненно необходимо! И то, что они находились в разводе, значения не имело. Юлия была в двух шагах от измены, и сознание этого щекотало ей нервы. Она испытывала легкое возбуждение и даже была готова принять поцелуй Дмитрия, если он решится на это в первые секунды их встречи. Наверняка Рогозин никогда не поймет, как много для нее означает каждое прикосновение, каждое слово — все, что будет происходить в этот вечер. «Пусть он поцелует меня!» Это была последняя мысль, промелькнувшая в голове Юлии, перед тем как открыть дверь подъезда и шагнуть навстречу запретному и манящему.

Но Дмитрий лишь улыбнулся и предупредительно распахнул перед ней дверь роскошного авто, а в следующее мгновение ее окружила роскошь кожаного салона, волнующая музыка и аромат роз, которые были, казалось, повсюду: в корзинах на полу, у заднего стекла, на вычищенных ковриках. Юлия осторожно подтянула ближе ноги, заметив, что наступила на цветок, но Дмитрий во время ее восторженного полета успел занять место рядом и слегка пожал ее руку.

— Не переживайте. Этому цветку повезло — он благоухает для вас, а место не имеет значения: хрустальная ваза или пол лимузина. Главное — вы обратили на него внимание, — Рогозин слегка наклонился к Юлии и добавил шепотом ей на ухо: — Сказочно выглядите!

— Заслуг стилиста умалять не будем? — кокетливо поправляя прическу, спросила Щеголева.

— Ни в коем случае! — засмеялся Рогозин.

— Куда мы едем?

— В восхитительный японский ресторанчик. Небольшой, уютный, из окон которого открывается прекрасный вид на реку.

— На реку? — Юлия насторожилась, ощутив, как недобро затрепетало сердце.

— Да. Просыпающаяся от зимнего сна река. Романтики будет достаточно и музыки, которая словно создана для свиданий. Возражений нет?

— Нет, — неуверенно произнесла Юлия.

— Вы можете изменить наш маршрут, — заметив это, сказал Рогозин. — Все в ваших руках. Что вас беспокоит, что-то не так?

— Едем, просто я волнуюсь, — Щеголева действительно волновалась, чувствуя, что сердце готово выпрыгнуть из груди.

Они проехали несколько городских кварталов, миновали небольшой мост над рекой, выехали на загородную трассу и вскоре, свернув с шоссе, въехали в огромный сосновый бор. Юлия все это время не обращала внимания на дорогу, разговаривая с Дмитрием. Она нарочно отвлекалась, стараясь не замечать меняющуюся картину за стеклом. Юлия рассказывала ему о своих впечатлениях от поездки в Швейцарию, от сказочного отдыха. Рогозин задавал вопросы, она с удовольствием отвечала и не заметила, как волнение постепенно улеглось, и стало казаться, что все, наконец, на своих местах. Она именно там и с тем человеком, который должен быть рядом в сложившейся ситуации. Она почувствовала себя уютно. Щеголева будто попала в другое измерение, где жила совершенно другой жизнью. И она словно была другой, забывшей о возрасте, привычках, обо всем, что связывало ее с прошлым. Рогозин не входит в круг ее давних знакомых, а значит, никогда не будет ни словом, ни делом возвращать ее туда. Это было необыкновенно — осознавать, что ты можешь на время сбросить с себя этот привычный груз. Казалось, что все только начинается, а голубые глаза Рогозина смотрели проникновенно и настраивали на теплое, непринужденное общение. Ей было с ним легко, свободно. Первая встреча в салоне была полна неудобства, зажатости. Щеголева вела себя и тогда раскрепощенно, но только ей было известно, чего это стоило.