Совѣтникъ буквально отскочилъ отъ нея. Хотя онъ съ перваго дня зорко слѣдилъ за перемѣной въ этой женской душѣ, но онъ разсчитывалъ на упрямство своей сестры, на ея непреклонное упорство и безусловную непримиримость. Эта женщина изъ мести своему мужу погребла свою молодость и блестящую красоту въ монастырскомъ помѣстьи, она состарѣлась въ страшномъ одиночествѣ, но въ продолженіе долгихъ лѣтъ у нея не вырвалось ни одной жалобы, ни одного слова раскаянія, и онъ былъ увѣренъ, что она совершенно покончила съ воспоминаніями о сынѣ – и вдругъ въ ней съ непреодолимой силой вспыхнуло чувство матери! И причиной этому былъ ребенокъ, „голубой паяцъ съ бѣлокурой головой!“ Бѣшеная ярость овладѣла имъ.

– У тебя есть сынъ? Прости, я это забылъ или вѣрнѣе долженъ былъ забытъ по твоему настоятельному требованію, – сказалъ онъ съ убійственной насмѣшкой. – Было время, когда я боялся, что ты прибьешь меня, если съ устъ моихъ нечаянно срывалось имя этого выродка.

Онъ опустилъ голову на грудь и крутилъ пальцами бороду.

– Такъ, такъ!… впрочемъ ты становишься стара, стара и дряхла, Тереза. Характеръ теряется… Ну, вотъ! Слѣдовательно, можно поговорить опять о старыхъ временахъ! или лучше, я покажу тебѣ нѣсколько нумеровъ берлинскихъ газетъ. Тамъ каждый день пишутъ, что у маіорши Люціанъ знаменитая невѣстка. Но ты можешь быть, спокойна Тереза, твоего сына при этомъ не упоминаютъ. У такихъ театральныхъ знаменитостей мужъ обыкновенно нуль, ничто, тѣнь, которую торжествующая дама неизбѣжно тащитъ за собой по пятамъ – онъ только мужъ своей жены, исполняетъ должность секретаря – блестящая карьера, о какой только можетъ мечтать самая смѣлая фантазія честолюбивой матери, и живетъ конечно исключительно блестящими доходами, получаемыми отъ балетныхъ прыжковъ его супруги…

– Этого ты самъ не думаешь, – рѣшительно прервала она, хотя нѣсколько глухимъ голосомъ, какъ бы сквозь зубы.

Она давно оставила работу и встала со стула. Какая страшная буря происходила въ ней, доказывало тяжелое прерывистое дыханіе, высоко поднимавшее грудь и сильное дрожаніе руки, которой она оперлась на столъ.

– Онъ учился и можетъ самъ зарабатывать себѣ хлѣбъ.

Совѣтникъ грубо засмѣялся.

– Ты думаешь, онъ дѣйствуетъ на поприщѣ юриста такъ же, какъ его супруга на сценѣ, т. е. перѣезжая изъ одного европейскаго города въ другой?

Лицо ея вдругъ какъ бы прояснилось.

– А ты знаешь навѣрное, что онъ съ ней?

Бываютъ минуты, когда самый наглый человѣкъ не рѣшится клеветать на умершаго. Совѣтникъ заложивъ руки на спину, подошелъ къ окну и сталъ осматривать небо со всѣхъ сторонъ, какъ бы изслѣдуя погоду. Онъ пожалъ плечами.

– Я долженъ признаться, – сказалъ онъ, не поворачиваясь къ ней, – что я до сихъ относился къ этому очень равнодушно, мнѣ и въ голову не пришло справиться объ этомъ – какое мнѣ дѣло до испорченнаго, отвергнутаго члена семьи, съ которымъ все покончено, – для этого надо быть совсѣмъ безхарактернымъ, невмѣняемымъ, сдѣлаться тряпкой… А ты, какъ мнѣ кажется, надѣешься, что этотъ ненавистный бракъ расторгнутъ! Милая Тереза, не всякій человѣкъ обладаетъ такой нравственной силой и присутствіемъ духа, съ какими ты нѣкогда свергла свое иго и дала своему мужу отставку.

Она сжала руки и судорожно прижала ихъ къ груди, между тѣмъ какъ лицо ея медленно обращалось къ говорившему. Онъ подвергалъ ее страшной пыткѣ, ея постоянный совѣтчикъ и помощникъ во всемъ, когда нужно было поддержать вольфрамовское упрямство. Теперь она поняла ненависть согражданъ къ своему бывшему бургомистру, теперь, когда его язвительный языкъ обратился на нее самое.

Онъ подошелъ къ ней.

– Я долженъ тебѣ напоминать, какъ ты привыкла дѣйствовать, – сказалъ онъ, возвышая голосъ; – я долженъ тебѣ напомнить, что ты, какъ мужчина, предпочла лучше разорвать ненавистныя узы, чѣмъ подчиниться. Такія разорванныя узы никогда не возстанавливаются, это значило бы навлечь на себя всеобщее порицаніе и отъ этого теперешній глава вольфрамовскаго рода сумѣетъ удержать члена своей семьи, – это во-первыхъ, во-вторыхъ я напомню тебѣ твои собственныя слова, что ты свое состояніе, собранное грошами и пфеннигами нашими честными предками, никогда не дашь проматывать театральнымъ плясунамъ. Развѣ ты измѣнила свой взглядъ на это? Пусть такъ, но я не измѣнилъ своего.

Онъ ударилъ кулакомъ по столу.

– Теперь я требую этого наслѣдства для тѣхъ, которые въ настоящее время носятъ имя Вольфрамовъ, и которые будутъ его носить въ будущемъ.

– Это стояло всегда на первомъ планѣ и вокругъ этого все вращается, – простонала она, вдругъ прозрѣвъ истину.

– Думай, что хочешь, я пойду путемъ, который мнѣ указываетъ мой долгъ, – сказалъ онъ холодно. – Совѣтую тебѣ, Тереза, берегись вступать въ борьбу со мной. Ты останешься не при чемъ со всей своей театральной родней, будь увѣрена.

Онъ снова подошелъ къ окну, отворилъ его и отдалъ проходившему по двору работнику какія-то приказанія, такъ спокойно и равнодушно занимаясь хозяйственными дѣлами, какъ будто передъ этимъ въ столовой говорилось лишь о самыхъ обыденныхъ вещахъ.

Между тѣмъ маіорша вышла изъ комнаты. Она бросила всѣ домашнія дѣла и ушла въ свой мезонинъ…

Запугать эту женщину было невозможно; разъ она сознавала свои права, она ничего не боялась, она уже однажды справилась съ тѣмъ, кто вздумалъ коснуться ея неоспоримой собственности, и она просто осмѣяла бы притязанія и угрозы своего брата, еслибы ее не поразило прямо въ сердце горькое разочарованіе по поводу его отношеній къ ней… Итакъ, это не братская любовь и самоотверженіе привязывали его къ ней! Онъ поддерживалъ ее въ непреклонной жестокости, онъ съ теченіемъ времени все болѣе и болѣе намѣренно отталкивалъ ее отъ ея сына, не изъ братской преданности и убѣжденія, что сестра права и поступаетъ справедливо, и ее надо поддержать въ этомъ, а единственно изъ безумнаго обожанія своего единственнаго потомка, которому онъ такимъ образомъ хотѣлъ доставить большое наслѣдство.

Ея глаза наполнились слезами, и она покраснѣла отъ сознанія глубокаго униженія. Куда же дѣвались непоколебимыя основы, на которыя до тѣхъ поръ опиралось ея самосознаніе? Это были ходули, ходули самомнѣнія… Она благодаря своей мстительности, властолюбію и ослѣпленію обкрадывала себя въ теченіе многихъ лѣтъ, когда она могла бы быть счастлива. Оглянувшись на свою жизнь она увидѣла, что большую часть ея она провела въ одиночествѣ и озлобленіи, и она показалась ей мрачной пропастью безъ цвѣтовъ и птичьяго пѣнія, въ которой она, отвернувшись отъ веселаго небеснаго свѣта, согнувшись, собирала безъ устали камни, ибо безплодными камнями были для нея тѣ огромныя суммы, которыя скоплялись въ ея счетной книгѣ. И онѣ должны были служить пьедесталомъ для испорченнаго мальчишки, котораго она не могла видѣть безъ ужаса и отвращенія, – нѣтъ! никогда!

Она надѣялась еще пожить, она сознавала еще въ себѣ большую внутреннюю силу, – слѣдовало сдѣлать только нѣсколько шаговъ, чтобы вдохнуть въ себя запекшимися устами новую радостную жизнь, – что мѣшало ей накинуть на себя шаль и пойти въ сосѣдній домъ, гдѣ все, все мигомъ измѣнится? Нѣтъ! Она не могла такъ круто согнуть одеревенѣвшую спину! Она уже сдѣлала первый шагъ, теперь онъ долженъ былъ придти и облегчить матери примиреніе. Но гдѣ же онъ? Она уже часто думала объ этомъ!

Она знала съ перваго взгляда, при первомъ звукѣ голоса, долетѣвшаго въ мезонинъ, что прекрасный мальчикъ игравшій въ саду Шиллингова дома, его сынъ, ея внукъ, – природа не повторяется такъ въ каждой чертѣ, въ звукѣ голоса, въ манерахъ въ двухъ совершенно чуждыхъ по крови человѣческихъ существахъ; и притомъ сердце, подобное ея сердцу, не забилось бы съ такимъ испугомъ и радостью при первой встрѣчѣ, еслибы не было тутъ родственной крови. Совершенно напрасно незнакомая дама сообщила ей, что мальчика зовутъ Люціаномъ… Но гдѣ же его отецъ.

Эта была низкая ложь, что онъ питается заработкомъ своей жены. Онъ имѣлъ большія познанія, былъ очень прилеженъ и вѣроятно избралъ честный образъ жизни, можетъ быть, въ далекихъ странахъ, о чемъ она заключила по присутствію черныхъ слугъ, охранявшихъ дѣтей. И эта надежда все болѣе и болѣе оживлялась въ ея душѣ, – онъ, вѣроятно, послалъ своихъ маленькихъ любимцевъ постепенно завоевать сердце бабушки и быть вѣстниками примиренія… И это удалось – мать простила… Она сама назвала себя бабушкой его мальчику и закрѣпила этотъ вновь заключенный союзъ подаркомъ, который ея сынъ часто видалъ ребенкомъ и зналъ, что онъ служитъ его матери дорогимъ сувениромъ… Теперь онъ долженъ придти, и онъ навѣрно придетъ, хотя бы ихъ въ настоящую минуту раздѣляли большія пространства и широкія моря – придетъ!… А до тѣхъ поръ надо сдержать себя и свои желанія… Въ этой упрямой женской головѣ еще гнѣздился остатокъ прежняго упорства и непреклонности.

32.

Прошло шесть дней послѣ возвращенія барона Шиллинга изъ Берлина. Въ нижнемъ этажѣ дома съ колоннами все какъ бы просвѣтлѣло, съ тѣхъ поръ какъ оттуда былъ изгнанъ коварный демонъ болѣзни. Маленькій Іозе уже два раза оставался по нѣскольку часовъ на открытомъ воздухѣ, и хотя въ салонѣ сидѣлъ въ своей колясочкѣ, но въ постели днемъ уже не лежалъ. Члены мальчика начинали крѣпнуть; онъ снова заставлялъ маршировать своихъ оловянныхъ солдатиковъ, и вѣрный товарищъ его игръ Пиратъ допускался уже въ салонъ.

Іозе постоянно пилъ молоко изъ кубка, подареннаго ему „бабушкой“. Съ появленіемъ этого драгоцѣннаго подарка въ домѣ Шиллинга воцарилось полное ожиданій торжественное настроеніе и невыразимое напряженіе во всѣхъ, знавшихъ о таинственной цѣли прибытія сюда дѣтей.

Третьяго дня тотчасъ же послѣ посѣщенія маіорши донна Мерседесъ пришла взглянуть на мальчика. Она такъ же, какъ и Якъ, видѣла еще изъ аллеи, что какая-то черная фигура проскользнула въ садовую калитку. Почти въ ту же минуту пришелъ изъ мастерской баронъ Шиллингъ, и они оба вмѣстѣ выслушали оживленный разсказъ мальчика.