Кто был повинен в том, что она не ужилась в этом мире, приспособленка, придаток к несостоявшейся жизни брата своего отца? Она и тогда, впервые увидев стареющего дядю, все пыталась отыскать нечто общее и родное, чтобы подкрепить веру в родство и взаимность чувств. Они и были взаимны – чувства безразличия и презрения. Он не простил ей малодушия, а она не смогла смириться с его неутолимой жаждой все сокрушать на своем пути. Но запала его жизненных сил едва ли хватало на ночные драки и попойки в дешевых пивных города. Карточный стол не подпускал обедневшего, но преданного игре ученика, и тот лишь утешал случайных баловней судьбы, спускавших подчистую офицерские жалования. Ночами он звал ее к себе в комнату и до утра вспоминал о прошлых похождениях, пытался вновь ощутить тот юношеский прилив эмоций, задаренных случайным женским сердцам. Он так и не обзавелся семьей, не знал звонкого детского плача, наставлений, умудренной годами жены, воскресных походов в церковь. Ему было чуждо светское общество, и он неустанно нарушал все его законы, пренебрегая при этом всеми возможными жизненными ценностями. Но стоит ли винить несчастного в своих бедах? Она могла уйти, покинуть его одного, но не ушла. Осталась возле него из жалости, но не к нему, а к себе. Она простила себе эту слабость. Той малой радостью в ее жизни стало данное себе право мыслить и оценивать, иметь на все свое личное мнение; храня этот дар глубоко в себе, продолжать существовать.

— Лидия, что с вами?

Блуждавшую в сумерках своей жизни, ее резким толчком вернули к действительности. Как давно ее не звали по имени… Мисс «там», мисс «здесь», мисс неопределенность, неясность – имя стало чем-то из прошлой жизни. Иногда ей казалось, что никто не знает ее имени. Что это всего лишь изношенное платье, забытое всеми за давностью лет.

— Вы слышите меня? – он снова схватил ее за руки, и слегка встряхнул. Этой легкой встряски было достаточно, чтобы в глазах зажглись и в мгновенье рассыпались яркие блики по лицу мужчины.

— Я вас слышу, отпустите меня, – она попыталась отстраниться.

— Вы сможете идти? – не отступал он.

Она утвердительно кивнула в ответ.

— А мне кажется, ваших сил едва ли хватит, чтобы сделать несколько шагов.

После чего он отпустил ее, но лишь для того, чтобы подхватить за руку и увести за собой. Она действительно выглядела больной. Ее бледное лицо осунулось, тело била дрожь, но самым болезненным казался взгляд, пустой и рассеянный, витающий чуть выше человеческого роста. Она словно во сне видела дорогу. В полумраке города холод уже вступил в права хозяина улиц. Но она не чувствовала его, он исходил из самого ее яства. Из самой сути, теперь ей сложно было вспомнить причину ее вечерней прогулки, мысли путались, и она напрасно хваталась за них. Значительно позже она вспомнит карету и чьи-то руки, усадившие едва бессознательную ее, и легкое покачивание в унисон одной незамысловатой детской песенке.


Глава 3

Милая леди играла в крокет,

Милая леди собрала букет,

Милой ее называли друзья:

Пони, слепые котята и я.

С нами водила она хоровод,

Встретила с нами солнца восход

Песни слагала, писала стихи,

Ждет нашу леди счастье в пути…

— Лили, Лили, беги за мамой. Лили… Девочка моя…

Ах, эти травы, неугомонные колокольчики и душистый клевер, лютики и наперстянка, а вдали, за склоном виднелись маки, как одно большое красное пятно, вырывалось и кричало о себе. Упасть бы на землю, вобрав ее дивный запах в себя. Да только руки крепко сжимают детскую ручонку, тянут все дальше и дальше… Ведут мимо зарослей вереска, где так усердно выводит свою песнь коноплянка, мимо далеких и пустынных холмов, на которых все реже видны сельские изгороди, поросшие по склону боярышником. Так приятно ступать босыми ногами по мягкой и теплой земле, слышать ее биение, идти в унисон с ней. Земля так и манит, так и просит коснуться рукой, вобрать всю ее многовековую силу.

Но подобно перемене в настроении, изменчива и эта погода. Небо сбросило радужные одеяния, и на смену им показались серые тучи. И вот уже раскаты грома разносятся по всем тем окрестностям, куда может устремиться взгляд.

Хлынул дождь. Крупные капли падали на голову и плечи, руки взмыли к небу, и хотелось кружиться в этой непогоде, беззаботно отплясывая кадриль. Но блеснувшая молния заставляет пуститься в бег, прыгая через уже образовавшиеся лужи, нестись сломя голову. Вдалеке показался белый невысокий дом, и мужчина, направляющийся по дороге к ней с зонтом в руках.

— Лидия, вы заболеете! Слышите меня? Вы хотите слечь и провести свой день рождения в постели с грелкой у ног?

Дождь все не унимался, и десятки ручьев спешили обогнать друг друга, слиться в единое целое, образовав прочную силу. Уже почти достигнув желанной двери, глаза обращаются к провожатому – его лицо знакомо и даже дорого. Мужчина не молод, но его добрые глаза полны мужества. Прядь волос с проседью непослушно легла на загоревший лоб, а струи воды, сочившиеся по его одежде, грозили испортить обувь. Но это не волновало мужчину, он продолжал смотреть на промокшее платье и цветы в озябших руках.

— Вы совсем промокли, моя… — что-то заставило его прерваться, но голос был так спокоен и так мелодичен, что захотелось услышать его вновь. – Ступайте же в дом, прошу вас.

Дверь отворилась, и в нос ударил резкий запах мужской одежды, бренди и сигарного дыма. Старый дом, освещаемый всего несколькими свечами, тонул в предрассветном полумраке. Дождь усиливался, стучал во все окна и крышу дома, и что-то в этом звуке было ей знакомо. В проеме одной двери свет сочился сильней, и эта полоска оставляла живую тень на соседней стене, образуя при этом незатейливые узоры.

Дверь легко открылась – это была библиотека, и лучшего места, чтобы согреться и отдохнуть, трудно было представить. Камин был самым ярким пятном в комнате, освещая собой десятки книжных полок и стеллажей. И хотя все было так по-домашнему, внутренний голос вещал об опасности. Еще мгновение, и тот перешел на крик. А значит, нужно бежать, немедленно бежать. Уж лучше в непогоду, но только не оставаться в том месте, где было так тихо, что тишина грозила оглушить, сбить с ног. Но что это, дверь заперта, руки нервно теребят ручку, стучат по мертвому дереву, однако наглухо закрытая, она не отвечает на призыв о помощи. За спиной стали слышны чьи-то нетвердые шаги. Не оборачиваясь к шуму всем телом, а лишь слегка повернув голову, она смогла увидеть идущего старца. Перебирая маленькими ногами в теплых тапочках и домашнем колпаке, шаг за шагом приближаясь к ней, он грозился ссохшимся указательным пальцем. Ах, нет, он жив, но как это возможно, как….

— Помогите, прошу… — крик раздался с немыслимой силой, и, ударившись о пол, стих.

Она очнулась – это был сон. Но ей он показался реальней прошлого и куда более подлинней настоящего. Теперь оно предстало уютной комнатой с просторной кроватью, на которой, похоже, и покоилось ее тело. Глазам было больно смотреть – слишком много света и это тепло, такой ее комната не была никогда. Все в ней было новым, чудным, и розовые балдахины над кроватью, и крупная лепка на потолке. Стену у окна украшали две массивные картины в темной оправе из красного дерева, их рамы пытались удержать всю силу бушующего на полотнах шторма, в который попали рыболовецкие судна. Обе они дополняли друг друга. Но рассмотреть их лучше не было возможности, ее глаза отказывалась замечать точные линии неба и морской пены у мачт корабля. Взгляд вернулся к свету камина. В нем живо потрескивали дрова. На малую долю минуты ей почудилось недавнее видение из сна, но это была вовсе не та комната, не тот камин… Выполненный в темном камне, он не пугал, а напротив, согревал, ведь ей так хотелось тепла. На массивной полке камина, уставленной множеством безделушек, красовались большие песочные часы. Стены плясали в свете огня, от чего вертикальные полосы красных и коричневых цветов пестрого гобелена выглядели еще более празднично. Кто-то очень потрудился, чтобы создать мир покоя, столь возвышенный и неповторимый. В викторианском стиле комнаты чувствовалась умелая рука хозяина.

Ее сил едва хватило, чтобы опереться на локти.

— Не стоит вам двигаться, жар еще не прошел, — чья-то заботливая рука коснулась ее лба. — Доктор велел вам не вставать с кровати.

Возле ее головы стояла пожилая женщина в сером плетеном чепце, аккуратно обрамлявшем морщинистое лицо. Она слегка улыбнулась.

— Вы очень слабы, и поэтому будете меня прилежно слушаться. Верно? – женщина вновь устремила свой взгляд на ее бледное лицо. – Хотите пить? Доктор говорит, что вам нужно больше пить, тогда вы сможете скорее поправиться. А была бы моя воля, я бы еще накормила вас пирогом с гусятиной и луком. Его так славно печет наша новая кухарка. Истинное удовольствие в такой тихий вечер насладиться сочным куском мясного пирога и чашкой чая. А вам так подавно, одни кости и кожа.

Женщина попыталась быть строгой в своем последнем изречении в ее адрес, но голос не слушал хозяйку, прозвучав все также миролюбиво и благоговейно. Пожилая особа бережно поднесла кружку к ее губам, и та отпила. Похоже, это было теплое молоко, смешанное с медом; приятная жидкость разлилась по горлу, обещая согреть ее тело изнутри. После нескольких неспешных глотков все те же руки убрали кружку и поставили напиток на прикроватный столик.

— Не будем спешить. Посмотрим, как это подействует на ваше самочувствие, а уж после продолжим. Вам бы не помешало еще поспать. Но я так устала сидеть в одиночестве. И, несмотря на то, что ваших сил едва ли хватит, чтобы говорить, вы можете слушать. А мне так хочется поговорить.

Женщина мечтательно окинула комнату взглядом.