Ирина Стельмах - В доме с высокими потолками

Так или иначе, это должно было произойти. Ее скрытое душевное расстройство было той неотъемлемой частью, с которой давно следовало смириться. Ее охватывало непреодолимое сомнение, которое, она знала, по истечении времени напомнит о себе чуть горьким привкусом бессилия. Но на этот раз все вышло иначе. Она стояла в библиотеке, а перед ней все еще находился яростный сторонник своеволия лорд Элтби.

— Как вы себя чувствуете? – ни один мускул его крепкого тела не выдал в нем выказанного сочувствия.

— Со мной все хорошо… — она прислушалась к своему дыханию.

— Уже слишком поздно, мисс Оутсон, — он вернулся к столу за свечой, которая успела догореть до середины. – Слишком поздно, чтобы что-то менять.

Открыв перед собою дверь, лорд Элтби снова обратился к ней.

— Ступайте спать, мисс Оутсон, в таком деле это лучшее из средств.

Он пропустил ее вперед, а она, не оборачиваясь, вышла из комнаты и больше ни думала и о чем…

— Это самая быстрая лошадь в мире, — мистер Скотт заботливо похлопал гнедую кобылу по загривку. – Нет ничего быстрее английских скакунов, а эта – лучшая в своем роде. Ее родословная восходит к Эклипсу, предками которого и были те самые жеребцы Востока: Дарли, Годольфин и Беверли.

Возбужденный столь резвым приобретением мистер Скотт, наконец, нашел благодарных слушателей. Приехав из Лондона, он пробыл в доме не больше часа. Он сменил дорожное платье, но отказался от положенного обеда и отдыха и теперь был всецело предоставлен своему новому увлечению. Еще большей находкой для него стало то обстоятельство, что она с Эммой вернулась из деревни, и могла в полной мере разделить с ним радость. Эмма легонько поглаживала животное, касаясь одними пальцами его необыкновенно гладкого и отливающего янтарным светом покрова. В отличие от девушки, она решила остаться в стороне, откуда и наблюдала за исключительной грацией лошади.

— Моя девочка произведет на свет не одну дюжину выдающихся скакунов, которые, вне всякого сомнения, затмят своей прытью и выносливостью тамошних фаворитов. Вот тогда и Америка увидит настоящую силу английской породы, – мистер Скотт пригрозил невидимым конкурентам и в который раз заходил вокруг лошади. – Лидия, Эмма, вы только посмотрите на эти груды мышц, на это поджарое тело… Оно идеально! Эти длинные плечи и неистовые ноги сделают из нее настоящую звезду северного континента.

Нельзя было не согласиться с мистером Скоттом. Благородное животное всем своим видом излучало невероятную мощь, от которой еще больше походило на сверхъестественное и даже эфирное создание. Казалось, оно готово вот-вот вырваться на волю и пуститься вскачь, так трудно было ему устоять на месте.

— Во славу ее нарекли Олимпией, и это имя под стать совершенству ее натуры, – мистер Скотт обратился к ней, все еще крепко удерживая лошадь за уздечку. – Я уверен, лорд Элтби по достоинству оценит мой выбор.

Напоминание о хозяине дома причинило ей острую боль. Она целую неделю не видела лорда Элтби, который все это время жил с ней под одной крышей и незаметно для нее принимал компаньонов, навещал своих соседей и управлял поместьем. Оправиться после ночного приема ей помогли работа и безразличие самого хозяина. В те дни она боялась встретиться с ним наедине в одном из длинных коридоров дома. Но, вопреки ее опасениям, душевные страсти вскоре улеглись, а томительные и гнетущие переживания утихли – она и думать перестала о возможных последствиях встречи с лордом Элтби.

Прошла всего неделя. Ее разгоряченный ум заболел иным недугом, нещадно истязая себя неведомыми предчувствиями. В довершение ко всему, она была убеждена, что хозяин намеренно ее избегает. И тот факт, что миссис Глендовер и прочие слуги, как и раньше, были учтивы и добры, служил для нее лишь слабым утешением. Все эти дни ее преследовала головная боль, от которой нельзя было укрыться даже в ночных сновидениях.

— Единственное, что настораживает меня, это неблизкий путь домой, – мистер Скотт продолжал, — я опасаюсь за молодое и еще не окрепшее здоровье Олимпии. В эту пору дует западный ветер, и океан становится беспокойным. Бурлящие волны так часто приносят к зеленым берегам Северной Америки неутешительные плоды проделок Нептуна. Далеко не каждый капитан рискнет верной командой и кораблем и потревожит своим присутствием необозримое буйство бескрайних просторов.

Ветви одиноких деревьев сада покачивались в такт вечернему ненастью. В небе тянулись бесцветные облака, задевая своими невесомыми крыльями ускользающее с небосвода солнце. На пороге дома показалась миссис Глендовер, которая не преминула по-матерински отчитать мистера Скотта за непослушание. По ее убеждению, ему давно следовало приняться за мясное рагу и бобы. Женщина отметила, что его нерадивое поведение и отказ от приема пищи может привести к самому печальному для него исходу. И ничто не могло остановить энергичную женщину в ее безустанном стремлении к порядку и покорности. Было решено отвести Олимпию в конюшни лорда Элтби, и только после того, как лошадь напоили и накормили овсом, мистер Скотт отправился в дом. Эмма вынуждена была задержаться в конюшне, где уже полным ходом управлялся Вилли, не желая и слушать наставлений и просьб девушки.

Мистер Скотт уединился в гостиной. Он не притронулся к еде и вину, отдав предпочтение сигаре. Он пожаловался миссис Глендовер на то, что не привык обедать в одиночестве, и что с удовольствием присоединится к трапезе, когда вернется хозяин дома. Лорд Элтби уехал еще ранним утром, и гость справедливо надеялся на его скорое возвращение.

Что есть эта бледно-розовая материя, фегфур* старейшин мира, претворяющий сердце Чайны в вечный цветок бытия? И что может рассказать ее золотой узор, рисующий картины прошлого, где дивные линии подчас оживают в руках? Самобытное фарфоровое изваяние, как одинокий луч света в зимний полдень, заигралось на письменном столе… Но вот и он, редкий гость оконных витражей поспешил покинуть чужую обитель. Блеск стекла померк, и чаша утратила свой волшебный лик. Она до краев наполнила ее водой, в последний раз взглянула на убранство комнаты, на кровать со свежими простынями, на вычищенный камин, и вышла.

В музыкальной все выглядело так, словно еще минуту назад великосветские дамы и их мужья вели благовидные беседы. Комната как будто находилась во власти дивных звуков, а клавиши фортепиано, казалось, все еще хранили упорство и безупречность прикосновений леди Увелтон. В воздухе по-прежнему витал аромат табака, дорогих духов, переплетаясь с еле уловимым характерным запахом, так отличавшим дом лорда Элтби от других. Она прошла к большому окну и заглянула в него, но, не увидев ничего примечательного, вернулась к инструменту. Она напрасно прислушивалась к тишине, царившей в доме, — ничто не могло потревожить в сей час размеренное дыхание каменного стража и безмолвного хранителя семейных тайн. И в этом всепоглощающем покое она не находила себе места…

Целую неделю она донимала себя вопросами, которые преследовали ее повсюду. Что же могло произойти, гадала она, чтобы лорд Элтби обо всем ей поведал, и обо всем ли? С какой целью такой предусмотрительный человек открыл ей завесу своей прошлой жизни, за которую, пожалуй, не заглядывали даже близкие ему люди? И были ли такие? Его отец оказался отвергнутым, будущая семья придется не более чем вынужденным родством, слуги вызывали раздражение и неодобрение, а теперь и заграничный друг довольствовался компанией миссис Глендовер и обедом в полном уединении. Но, похоже, мистера Скотта происходящее ничуть не смущало. Он был также весел и приветлив ко всем, такой уж он был человек.

Объяснения же лорда Элтби были неубедительны — он утверждал, что она заслуживает правды, и вместе с тем заявлял все права на нее. Благодаря чему правда становилась уязвимей и слабее, чем сама неизвестность. И все же, нужно было признать, что лорд Элтби предвидел неминуемую развязку. Жизнь не переменила своего отношения к ней, а затравленного зверя так и не удалось выпустить на свободу. Рассказ лорда Элтби только подтвердил ее опасения, за что она и поплатилась сполна.

Дверь с шумом распахнулась, и в комнату вошли, впустив холодный воздух коридора. Она сумела разобрать чьи-то быстрые шаги за спиной, и не медля ни секунды обернулась. Трудно было поверить, но к ней стремительно направлялась леди Увелтон. Она на ходу сорвала шляпку со своей головы, и в неистовом порыве бросила головной убор на диван. Ее тяжелое дыхание глухо отозвалось в пустынной комнате.

— Миссис Гледовер сказала мне, где вы, – голос леди Увелтон звенел подобно натянутой струне. Молодая женщина смотрела на нее большими полными слез глазами. Бледность лица, которая всегда так подчеркивала ее утонченные черты, сегодня пугала. Губы женщины дрогнули, и она вновь заговорила. — Как вы находите эту комнату, Лидия?

Сделав запоздалый книксен, она продолжила молчать. Внезапное появление невесты лорда Элтби лишило ее дара речи.

— Уютная комната, не так ли? – приблизившись к фортепиано, леди Увелтон провела дрожащей рукой по его закрытой крышке. – Можете мне верить, Лидия, этот инструмент заслуживает к себе особого внимания.

Девушка подняла свое взволнованное лицо к ней.

– Знаете ли вы, что мать лорда Элтби прекрасно играла?

— Мне говорили… — она ответила, опасаясь за состояние леди Увелтон.

— Как же здесь тихо, — девушка опустилась на стул и закачала головой, – это просто невыносимо…

Вне всякого сомнения, леди Увелтон нуждалась в помощи, которую она отчасти от незнания, а отчасти от своего скромного положения, была не в силах оказать.