Далее, на самом видном месте в центре комнаты восседали две почтенные дамы, в зелени дивана тонуло многообразие оборок, складок и пелерин, искусно обшитых замысловатыми узорами кружев и атласных лент. Дорогие ткани, сливаясь одна с другой, отражали великое множество оттенков, представляя тем самым уникальную по своей красоте картину. Женщины вели неспешную беседу, не обращая ровным счетом никакого внимания на окружающих. Нелегко было угадать, кто из них приходился кровной, а кто крестной матерью леди Увелтон, так были схожи между собой эти дамы. Ее глаза задержались на столе и диковинных в эту пору фруктах и сладостях, после чего проследовали в уже знакомый ей угол. За фортепиано сидела молодая леди Увелтон. Она увидела девушку лишь со спины, и только неповторимая сила музыки могла говорить о ее натуре.

Мгновение уже истекло, но оно позволило ей насладиться минутной слабостью, чужим семейным благополучием накануне Рождества. Дверь уже закрывалась, когда она остановила свой взор на хозяине дома. Лорд Элтби стоял у камина — он, как и она, наблюдал за застывшими человеческими чувствами. Но вот что-то изменилось в его взгляде, выражении лица — он заметил ее, уже ускользавшую за дверью в полумрак коридора. Ее не могла не насторожить эта перемена в лорде Элтби. Она поспешила закрыть дверь в комнату и отойти от нее как можно дальше. Но ей так и не удалось восстановить утраченные силы духа. Дверь, как непослушный ребенок, вновь открылась, и на этот раз из комнаты вышел сам лорд Элтби. Его глаза горели, словно раскаленные угли камина, каждый мускул его лица застыл в немом ожидании. Все это было недобрым знаком…

— Эмма, что вы здесь делаете? — лорд Элтби едва не переходил на крик, — я уверен, вы будете куда более полезной на кухне.

Прислуга не нашла, что ответить. Проскользнув между ней и хозяином дома, Эмма тот час бросилась на кухню. Но лорд Элтби даже не заметил поспешного ухода девушки.

Он схватил ее за руку и потянул в обратном от кухни направлении. Спотыкаясь на всем ходу о каменный пол, она с трудом поспевала за мужчиной. Его рука с силой сжимала ее чуть выше локтя, и она едва понимала, куда они направляются в такой спешке. Пройдя еще несколько шагов, лорд Элтби остановился. Резким движением свободной руки он открыл дверь и втащил ее внутрь. Не смотря на гонку в коридоре, она узнала стены и камин библиотеки. В эту минуту ее вовсе не радовало разнообразие полок с книгами и свет от огня.

— Мисс Оутсон, похоже, вы окончательно лишились рассудка? – как только захлопнулась дверь библиотеки, лорд Элтби буквально набросился на нее. – Я заранее отвергаю мысль о том, что в этом замешана миссис Глендовер. И что бы вы ни замышляли, у вас ничего не выйдет, говорю это вам прямо…

Она не верила своим ушам, отказываясь даже искать причину такого неожиданного нападения лорда Элтби. Ведь она все делала так, как ей говорили, и шага не ступая без надобности или полученного на то разрешения. Так за что же ее упорно продолжают обвинять?

— Вы, верно, забыли о моих возможностях, мисс Оутсон, которые я сумел так наглядно продемонстрировать перед Генри Оутсоном, — его негодованию не было предела. – Откуда у вас это? – он указывал прямо на нее, — и учтите, я не потерплю обмана в своем доме.

— Боюсь, милорд, я вас не понимаю? – она услышала, как дрогнул ее собственный голос.

— Откуда на вас это платье? – не унимался лорд Элтби.

И это все? Причиной такой всепоглощающей агрессии стало обычное платье. Пусть даже оно не соответствовало внешнему виду прислуги, и не было предназначено для нее, это всего лишь платье, а одежда, по ее мнению, не заслуживала к себе такого чрезмерного внимания. Она и сама некогда была против такой идеи, но слова миссис Глендовер имели здравый смысл, отчего она и согласилась.

— Мое платье пришло в негодность, и я не успела его…

— Мисс Оутсон, вы меня не слышите, — лорд Элтби прервал ее на полу слове, — меня не интересует ваше платье, меня интересует то, что надето сейчас. Где вы его нашли?

— Мне его дала миссис Глендовер… — ничего другого, кроме как сказать правду хозяину, ей не удалось придумать.

— Я вам не верю, — его голос еще больше охрип, и теперь, казалось, звучал отовсюду.

Собрав остатки мужества, она заговорила.

— Но это правда, милорд. У меня нет причин вам лгать. Это решение было поспешным, но вынужденным с нашей стороны…

— Довольно, — нетерпению лорда Элтби мог предшествовать разве что его вспыльчивый нрав.

Он стоял вполоборота от нее, на расстоянии вытянутой руки.

— Я запрещаю вам носить это и любое другое отличное от вашей формы платье, – лорд Элтби произносил каждое слово с характерным натиском, — я запрещаю вам слушать миссис Глендовер в делах прямо не касающихся ваших обязанностей, я запрещаю вам… — он не нашел, что добавить, — и потрудитесь отдать платье миссис Глендовер.

— Я сейчас же его сниму, милорд, – она видела единственный выход из сложившейся ситуации в том, чтобы поскорее избавиться от этого платья и облачиться в старое.

Но ее слова вызвали у лорда Элтби неоднозначную реакцию. Он изменился в лице.

— Что?.. Что вы хотите этим сказать?

До нее уже доходил тот нелепый смысл, которым лорд Элтби наделил ее слова. Но как можно было предположить, что она это сделает при нем? По-видимому, он считает ее ничем не умнее Вилли, или того хуже. Он знал о ней слишком много, чтобы делать такие опрометчивые и, по своей сути, возмутительные выводы.

— Я хочу сказать, что немедленно вернусь в свою комнату и сменю его, – она чувствовала, как горят ее щеки, ладони стали влажными, и она тщетно пыталась скрыть от лорда Элтби, в каком стесненном положении оказалась.

— Прежде вы найдете миссис Глендовер, и передадите, с каким нетерпением я жду ее в библиотеке, — усмирив недавний гнев, лорд Элтби возвращал себе утраченное самообладание. – По крайней мере, вы должны были узнать, кому принадлежало это платье?

— Миссис Глендовер заверила меня, что оно принадлежало ее хорошей знакомой, и что в этом нет ничего дурного.

— Мисс Оутсон, ваша болезнь делается заразной, — лорд Элтби изобразил кривую ухмылку на своем лице.

Ей ничего не оставалось, как направиться за миссис Глендовер. У двери ее настигли слова лорда Элтби.

— Платье, которое на вас надето, мисс Оутсон, принадлежало моей матери…


Глава 19

Она стояла под проливным дождем. Мокрые волосы прилипли ко лбу, крупные капли воды стекали по щекам, губы дрожали от холода, тело бил озноб. Она всматривалась в окна дома, пытаясь увидеть в них знакомый силуэт, но сплошная пелена дождя скрывала все видимое перед ней пространство. Минуя дом, она уходила проселочной дорогой и не видела перед собой ничего, кроме темноты и нескончаемых потоков дождя. Она шла наугад, пытаясь разобрать тот нелегкий путь, что выпал на ее долю этой ночью. Промокшие ноги с трудом преодолевали новые препятствия – ветер и спутавшиеся одежды. Ей все чаще приходилось раздвигать ветви деревьев и разросшихся кустарников, а ноги проваливались в мягкий от влаги грунт. Она чувствовала, что заблудилась. Неожиданно к шуму дождя добавился еще один звук, пока отдаленный, но с силой нараставший и становившийся все громче. Это был лай своры собак, которая неслась прямиком на нее. И этот собачий лай приближался к ней столь стремительно, что от страха она потеряла возможность думать и только закрыла лицо руками. Тотчас животные настигли ее и повалили на землю…

Она открыла глаза.… На потолке комнаты гуляли едва заметные ночные тени, а с улицы доносились приглушенные звуки собачьей перебранки. Она приподнялась на кровати. Ее дыхание сбилось, и на лице выступила испарина. Это был всего лишь кошмарный сон, вызванный ужасами минувшего вечера. Она провела рукой по холодному лбу и глубоко вдохнула воздух комнаты, успевшей за ночь остыть… Нет, ей так не уснуть. Она поднялась с кровати и зажгла небольшой огарок свечи. Накинув на себя стеганое одеяло, она стала у окна. Едва ли эту ночь можно было назвать безоблачной, но даже в те редкие минуты, когда луна озаряла землю своим голубым светом, были видны лишь размытые очертания деревьев сада. А те представлялись ей причудливыми фигурами животных, случайно заблудших в эти края. Даже темнота этой, казалось, нескончаемо долгой ночи была ей в тягость, и ныне все напоминало о чем-то бесповоротно ушедшем в ее жизни. Она больше не боялась, что ее могут лишить работы и выгнать из дома лорда Элтби, невесть откуда взявшееся новое чувство говорило о том, что она будет еще долго работать под господским кровом. Однако ее душа все еще не находила покоя. И в этом смятении блуждало ее сознание, как некогда во сне блуждала она сама. Накануне, вернув злополучное платье миссис Глендовер, она твердо знала, что ее ждет бессонная ночь. Но она не противилась ей, готовясь встретить рассвет у окна.

Вчерашний вечер не выходил из ее головы. Она помнила искреннее недоумение на лице миссис Глендовер после разговора с лордом Элтби. По ее словам, она и допустить не могла, что способна так оскорбить глубокие чувства сына, и все твердила, как сама любила и уважала покойную. Но, зная лорда Элтби, она скорее готова была понять реакцию хозяина дома, нежели поведение миссис Глендовер. Она силилась представить чужого ей человека в строгих темным нарядах, которые носила ее мать, и воображение тотчас рисовало всю нелепость такого перевоплощения. Не было сомнений — лорд Элтби чрезвычайно оберегал свое прошлое, чтил память о нем, как о наиболее дорогом наследии. Она не упрекала лорда Элтби, и причина, по которой хозяин так себя вел, была ей очевидна. Более того, она оправдывала и его тон, и его поведение. Ко всему случившемуся, у нее не осталось сил, чтобы проведать Вилли, но, дав себе слово ухаживать за больным, она обратилась к Эмме с просьбой подняться к ребенку и напоить того бульоном.… И это все, что ей удалось сделать в тот вечер.