При видѣ приближавшейся невѣсты, толпа нѣсколько разступилась; внимательно посмотрѣвъ на вытянутую фигуру, лежавшую на носилкахъ, Флора обернулась въ сторону бабушки и крикнула:

– Успокойся, бабушка, это не Морицъ.

– Вѣроятно, это Кети! Я такъ и думала, – шептала Генріетта съ отчаяніемъ и, тихо рыдая, невѣрными шагами пошла къ тому мѣсту, гдѣ носильщики остановились, чтобы перевести духъ.

Несчастная дѣвушка лежала на старинномъ матрасѣ, въ видѣ кушетки; платье ее, было промочено насквозь и во многихъ мѣстахъ разорвано. Она лежала такъ спокойно со сложенными на груди руками и закрытыми глазами, что можно было-бы принять ее за мирно-спящую, но кровавые потеки на лѣвой щекѣ и повязка на лбу свидѣтельствовали о головной ранѣ.

– Что случилось съ Кети, Лео? Странно, въ самомъ дѣлѣ, что ей всюду нужно соваться! Къ чему ей было идти на мѣсто пожара? – Спросила Флора, подходя къ Бруку. Ея тонъ и взглядъ, брошенный на сестру, показывали скорѣе неудовольствіе и злость, чѣмъ испугъ.

Докторъ, казалось, не слыхалъ ея словъ; онъ мелькомъ посмотрѣлъ на Флору и остановилъ свой взглядъ на Генріэттѣ.

Бѣдная больная стояла, не смѣя произнести ни слова, обративъ на Брука глаза, полные слезъ и мольбы.

– Одно только слово, Лео, – жива-ли она? – проговорила наконецъ Генріэтта, дѣлая надъ собой страшное усиліе.

– Да, сильное потрясеніе и потеря крови лишили ее сознанія. Благодаря Бога, рана на головѣ не опасна, нужно только какъ можно скорѣе снять съ нея мокрое платье, – отвѣтилъ докторъ ласковымъ голосомъ и, съ братскою заботливостью подойдя къ Генріеттѣ, взялъ ее подъ руки, очевидно желая поддержать слабое существо, едва державшееся на ногахъ.

– Впередъ! – приказалъ онъ отдохнувшимъ носильщикамъ и въ голосѣ его слышалось безпокойство и нетерпѣніе.

Услышавъ, что въ состояніи больной нѣтъ ничего опаснаго, собравшаяся толпа разсѣялась и многіе снова вернулись на мѣсто пожара; носильщики понесли кушетку черезъ поляну, мимо президентши, все еще стоявшей на одномъ мѣстѣ и смотрѣвшей безсмысленными глазами на проходившихъ, точно она не понимала, что вокругъ нея дѣлалось. Брукъ спокойно шелъ возлѣ носилокъ, поддерживая лѣвою рукою слабую Генріэтту, а правую положивъ на лобъ безчувственной Кети, что-бъ предупредить всякое болѣзненное потрясеніе.

Этотъ человѣкъ, на лицѣ котораго въ послѣднее время можно было видѣть только мрачную озабоченность и принужденность, ласково смотрѣлъ теперь на блѣдныя черты дѣвушки, точно ничего въ мірѣ не было для него дороже того безчувственнаго существа, которое онъ спасъ съ неимовѣрными усиліями.

Флора отстала на нѣсколько шаговъ отъ молчаливой группы и, казалось, ничто не связывало ее съ тѣми людьми, которыхъ такъ тѣсно сблизило несчастіе.

Она совершенно равнодушно ступала своими бѣлыми сапожками въ глубокія лужи, а ея длинный, воздушный шлейфъ волочился по мокрому песку, окрашиваясь въ грязно-бурый цвѣтъ. Быстрымъ движеніемъ прекрасная невѣста сорвала съ головы бѣлый вѣнокъ, машинально изорвала его и разсыпала по дорогѣ. Поравнявшись съ бабушкой, она только мелькомъ взглянула на старушку и прошла мимо, внимательно слѣдя за каждымъ движеніемъ своего жениха, какъ будто каждую минуту ожидая, что онъ наконецъ обернется и подойдетъ къ ней. Надѣясь на это, она слѣдовала за нимъ шагъ за шагомъ черезъ широкую поляну, черезъ дворъ и за порогъ дома.

Президентша позвала ее; снова послышался странный трескъ со стороны башни, а потомъ въ воздухѣ пронесся громкій гулъ и ропотъ человѣческихъ голосовъ. Но Флора не сочла нужнымъ обернуться; хотя бы весь свѣтъ провалился позади нея, это ее нисколько не безпокоило; – она стойко оберегала свои права.

ХXV.

За этимъ ужаснымъ днемъ послѣдовала тяжелая безсонная ночь, полная страха, горя и отчаянія.

Никто не думалъ ложиться спать; во всѣхъ комнатахъ горѣли лампы, прислуга безъ всякой цѣли ходила на цыпочкахъ по длиннымъ коридорамъ, не переставая шептаться, и всѣ ожидали, что вотъ наконецъ скрипнетъ дверь и на порогѣ появится хозяинъ дома. Однако ночь прошла, въ окнахъ свѣтилась занимавшаяся, утреннея заря, а совѣтника все еще не было.

Яркій лучъ, озарившій виллу Баумгартенъ, предвѣщалъ теплый и ясный день; онъ робко пробрался сквозь разбитыя стекла въ музыкальный салонъ, освѣтилъ валявшіеся остатки вчерашняго убранства, въ видѣ лоскутьевъ пунцоваго бархата, розоваго крепа и зеленыхъ измятыхъ тропическихъ растеній и ярко отражался въ серебристыхъ осколкахъ громаднаго зеркала. Какой ужасный хаосъ!

Одинъ ударъ разрушилъ всѣ грандіозныя затѣи и обратилъ въ прахъ всю роскошь и богатство расточительнаго совѣтника фонъ Ремера.

Можетъ быть, сегодня въ первый разъ утренній свѣтъ проникалъ съ такою свободою въ аристократическіе покои виллы: всѣ ставни были отперты, всѣ сторы подняты, ничто не мѣшало ему безпрекословно посѣтить всѣ комнаты, не исключая даже и великолѣпной спальни, съ пунцовыми шелковыми драпировками и съ рѣзною, покрытою кружевами кроватью, на высокой эстрадѣ.

Золотые лучи его имѣли полное право отражаться въ брильянтахъ, все еще украшавшихъ пышные локоны президентши, за которой тяжело волочился желтый штофный [17] шлейфъ, когда она шатаясь проходила по длинному ряду комнатъ, съ ужасомъ поглядывая на изломанную мебель и разбитыя статуи.

Тюлевый шарфъ, всегда такъ тщательно скрывавшій нижнюю часть ея подбородка, теперь развязался и выставилъ на показъ морщинистую, костлявую шею. Да, старость брала свое, ей было уже много лѣтъ, но дряхлая голова ея была еще способна исключительно думать о томъ: – кто будетъ наслѣдникомъ Морица?

Сама она не имѣла ни малѣйшаго права на имущество внезапно погибшаго, ей не принадлежала даже кровать, на которой она спала, ни посуда, изъ которой она ѣла. Ей было хорошо извѣстно, что у совѣтника не было родственниковъ того же имени, онъ только изрѣдка говорилъ объ одной бѣдной сестрѣ своей покойной матери, которой иногда посылалъ денежное вспомоществованіе. Возможно-ли, что-бъ эта женщина сдѣлалась его наслѣдницею? Подобная мысль ужасала пожилую даму. Неужели жена какого нибудь писаря, ничтожная бѣлошвейка должна была захватить все громадное богатство совѣтника, а президентша Урахъ, привыкшая къ роскоши, комфорту, блестящимъ экипажамъ, изысканнымъ обѣдамъ и ливрейной прислугѣ, принуждена будетъ снова вызвать на свѣтъ Божій старую, полинялую мебель, давно поставленную на чердакъ, и помѣститься въ небольшой квартиркѣ, безъ конюшни и безъ богатой обстановки, потому что она и ея обѣ внучки не были близкими родственниками милліонера Ремера, умершаго безъ завѣщанія.

Мужчины, пріѣхавшіе на пиршество дѣвичника, сидѣли у президентши далеко за полночь, и хотя никто изъ нихъ не касался этого щекотливаго вопроса, но тѣмъ не менѣе все таки слышались мимолетныя замѣчанія о тяжелыхъ послѣдствіяхъ, неизбѣжныхъ послѣ такой ужасной катастрофы, такъ какъ совѣтникъ всѣ свои документы, книги и цѣнные билеты хранилъ въ башнѣ, а всѣ знали, что отъ пожара не уцѣлѣла ни одна бумажка. Положимъ даже, что весь наличный капиталъ безслѣдно пропалъ, но вѣдь пожилой дамѣ оставалась еще земля, оцѣненная въ нѣсколько сотъ тысячъ; подъ крѣпкими, каменными сводами хранилось не мало серебра, въ конюшняхъ стояли дорогіе кони, въ домѣ богатая мебель и картины знаменитѣйшихъ мастеровъ. Всего этого было совершенно достаточно, чтобы обезпечить жизнь избалованной старушки и упрочить за нею существованіе, полное роскоши и богатства, если-бы она въ состояніи была доказать, что мѣщанская кровь совѣтника течетъ тоже и въ ея жилахъ.

Словоохотливые гости не забывали тоже говорить о внучкѣ мельника, лежавшей теперь на верху въ Генріэттиной комнатѣ; каждый зналъ, что все ея состояніе хранилось опекуномъ въ башнѣ, за крѣпкими стѣнками желѣзнаго шкафа.

Президентша такъ предалась отчаянію и горю, что почти не обращала вниманія на эти разговоры: какое ей было дѣло до денегъ мельника? Между тѣмъ Флора, не смотря на хладнокровіе съ которымъ она относилась къ потрясающему событію, съ злобнымъ чувствомъ перечисляла всѣ случайности, которымъ подвергалась младшая сестра, послѣ потери всѣхъ денежныхъ документовъ.

На ея красивомъ лицѣ отражалась злость, когда она, въ десятомъ часу утра, спускалась съ лѣстницы бельэтажа. Она, всѣми прославляемая, всѣми уважаемая красавица, умъ и здравыя сужденія которой такъ высоко всегда цѣнились, должна была теперь унижать свое достоинство и играть жалкую роль лишней въ комнатѣ больной.

Возлѣ кровати, на которой лежала Кети, сидѣла еле живая Генріэтта, съ поджатыми подъ себя ногами и новая сестра милосердія – тетушка Діаконусъ. Впрочемъ старушка волею-неволею должна была искать убѣжища въ виллѣ, потому что въ ея уютномъ домикѣ отъ сильнаго взрыва провалились всѣ трубы, на стѣнахъ образовались трещины, изъ оконъ выпали рамы и всѣ двери сорвались съ петлей. Подруга тетушки, недавно къ ней переѣхавшая, перебралась вмѣстѣ съ кухаркою на мельницу къ Сусаннѣ, а къ разрушенному домику были приставлены два сторожа.

Кромѣ тетушки и Генріэтты, у изголовья больной помѣстился еще докторъ, такъ что для Флоры не нашлось свободнаго мѣста въ комнатѣ. Да и гордой красавицѣ непріятно было смотрѣть на поведеніе старухи, которая такъ ужасно безпокоилась о безопасной ранѣ на Кетиномъ лбу, точно это было самое важное послѣдствіе случившагося несчастія. Докторъ тоже озабоченно смотрѣлъ на больную и поминутно вставалъ, чтобы мѣнять компрессъ на ея лбу. У Флоры не хватало терпѣнія хладнокровно смотрѣть, какими нѣжностями и заботами окружали эту коренастую дѣвушку съ крѣпкими нервами и здоровымъ тѣлосложеніемъ простаго дровосѣка.

Утомившись неумолкаемой болтовней и рѣшивъ, что сегодня ей не съ кѣмъ серьезно поговорить, прекрасная невѣста въ сильномъ раздраженіи спустилась въ нижній этажъ, надѣясь отдохнуть тамъ въ своей уединенной комнатѣ.

Снявъ воздушный, тюлевый нарядъ, она облачилась въ бѣлый кашемировый капотъ греческаго фасона и прилегла отдохнуть на красную отоманку.