Молодая дѣвушка надула губы и вышла, бросая косые взгляды на дверь въ гостинную.

– Не думай, Флора, что-бъ я не цѣнила моего таланта, – сказала Кети спокойно. – Я не могу быть несправедливой къ самой себѣ, и очень благодарна моему дарованію, потому что оно часто доставляетъ мнѣ часы истиннаго удовольствія. Я просто забыла подѣлиться съ вами моею любовью къ музыкѣ, хотя собственно изъ-за нея пріѣхала къ вамъ мѣсяцемъ раньше. Мой учитель долженъ былъ уѣхать изъ Дрездена на четыре недѣли, а для того чтобъ не терять уроки на цѣлыхъ два мѣсяца, то я выѣхала сюда въ одно время съ нимъ.

Дѣвица Гизе съ видимымъ удовольствіемъ слушала разговоръ сестеръ и при послѣднихъ словахъ Кети вышла изъ залы только потому, что въ гостинную вошелъ ея отецъ и надобно было пойдти съ нимъ поздороваться. Совѣтникъ также торопливо вышелъ вслѣдъ за нею.

Флора снова подошла къ роялю и стала перелистывать нотную тетрадь; Кети не трудно было замѣтить, какъ грудь сестры порывисто подымалась, а руки нервно дрожали; ей было даже досадно, что она согласилась съиграть свое произведеніе въ кругу этого небольшаго общества.

– Тебѣ, вѣроятно, наговорили много комплиментовъ? – спросила она, порывисто сложивъ тетрадь и посмотрѣвъ прямо въ глаза сестрѣ.

– Кто-же? – возразила Кети. – Мои учителя очень скупы на похвалу, а больше никто не знаетъ о моихъ произведеніяхъ; я думаю, ты сама видишь, что тутъ нѣтъ имени композитора.

– Но, скажи пожалуйста, раскупается-ли эта пьеска? Что-жь ты молчишь? Она выдержала нѣсколько изданій.

– Да.

Флора бросила ноты на рояль.

– Это возмутительно, что къ такой краснощекой дѣвочкѣ, слава является во снѣ, тогда какъ другіе должны бороться изо всѣхъ силъ и часто погибаютъ раньше, чѣмъ успѣютъ прославиться, – сказала она съ горечью и скрестила руки на груди. – Впрочемъ, стоитъ-ли говорить объ этомъ? – продолжала она, снова остановившись передъ сестрою. – Самая блестящая ракета безследно исчезаетъ въ воздухѣ; ее только и видно пока она летитъ, тогда какъ бурные потоки волкана постоянно клокочатъ въ нѣдрахъ земли и каждый человѣкъ долженъ бояться его изверженія. Теперь въ семействѣ Монгольдъ [8] будутъ двѣ знаменитости. Посмотримъ, Кети, кто изъ насъ двоихъ сдѣлаетъ самую блестящую карьеру…

– Конечно, не я, – воскликнула Кети, поправляя свои локоны, – я вообще избѣгаю выступать на арену, хотя имѣю страстное желаніе усовершенствоваться въ музыкѣ. Словами невозможно выразить то чувство, когда видишь что твоя игра трогаетъ и волнуетъ сердца другихъ, это для меня дороже всего на свѣтѣ. Но жить только для этого одного?… Нѣтъ, мы, женщины, имѣемъ столько счастья и дѣла въ домашней жизни, что одна слава не можетъ удовлетворить насъ.

– То-то есть, теперь мы видимъ главную цѣль твоего домашняго воспитанія! Чего такъ долго добивалась твоя Лукасъ, того хочется и тебѣ, то есть выйдти замужъ! – сказала Флора, принужденно смѣясь.

При этихъ словахъ лицо Кети покрылось густымъ румянцемъ, но она поборола въ себѣ злобу на сестру и отвѣтила тихимъ голосомъ:

– Ты насмѣхаешься надо мною, Флора, точно тебѣ самой никогда не приходила эта мысль въ голову, а между тѣмъ…

– Ни слова болѣе, – перебила ее Флора повелительнымъ тономъ. – Да, сознаюсь, что я одно время была такъ слаба и ослѣплена, что позволила надѣть на себя сѣть, но, благодаря Бога, время еще не ушло и я могу удержать за собой свободу.

– Неужели у тебя въ самомъ дѣлѣ нѣтъ никакой совѣсти, Флора?

– Есть, дитя мое, и очень чувствительная, которая упрекаетъ меня въ моемъ легкомысліи. Ты очень хорошо знаешь, что рано или поздно, каждому человѣку придется отвѣчать за свои дѣйствія. Посмотри на меня, – неужели я способна на жизнь докторши и въ состояніи цѣлые дни стоять у плиты и варить супъ? И для кого? – Сказавъ это, Флора кивнула головою по направленію къ гостинной, гдѣ съ пріѣздомъ старика Гизе, сдѣлалось очень оживленно и весело, только Брукъ молча сидѣлъ у чайнаго стола и былъ углубленъ въ чтеніе газеты.

– Замѣть-только, что никто изъ мущинъ не разговариваетъ съ нимъ! – продолжала Флора. – Но и по дѣламъ ему, онъ обманулъ меня и общество. Слава, предшествовавшая ему, была пустою молвою.

Затѣмъ она быстро прошла въ свой кабинетъ, по всей вѣроятности для того, что-бы не встрѣтиться съ любезнымъ генераломъ Гизе, который вмѣстѣ съ дочерью и совѣтникомъ входилъ въ музыкальный залъ, желая познакомиться съ Кети.

По его просьбѣ она снова сѣла за рояль и повторила свою фантазію. Морицъ не спускалъ глазъ съ своей питомицы и когда она кончила играть, онъ посмотрѣлъ на нее страннымъ взглядомъ; это была уже не братская любовь и преданность, онъ быстро подошелъ къ ней и положилъ ей руку на плечо.

– Дорогая Кети, что изъ тебя вышло! – прошепталъ онъ едва слышно. – Какъ ты живо напоминаешь мнѣ Клотильду, твою покойную сестру! Но ты еще прекраснѣе и совершеннѣе.

Кети хотѣла оттолкнуть его, но онъ схватилъ ея руку и крѣпко сжалъ, какъ-бы не желая разстаться съ нею на всю жизнь. Для гостей это была очень привлекательная картина; опекунъ съ гордостью обнималъ свою питомицу, оставленную на его попеченіи покойнымъ отцомъ.

Но блѣдное лицо Генріэтты сильно покраснѣло и она молча улыбнулась. Докторъ Брукъ, стоявшій возлѣ нея, посмотрѣлъ на часы, украдкою протянулъ руку Генріэттѣ и незамѣтно удалился, воспользовавшись всеобщимъ волненіемъ.

X.

Цѣлая недѣля прошла съ вечерняго собранія, и даже ужасно утомительная недѣля, какъ выражалась президентша, вздыхая; но эти вздохи нисколько не мѣшали ей дѣлать строгіе выговоры портнихи за платье, приготовленное къ будущему балу. Шлейфъ былъ слишкомъ коротокъ, кружево очень узко, а матерія черезъ чуръ легка. Аристократическіе кружки то и дѣло приглашали почтенную даму то „на чай“ то „на вечеръ“. Кромѣ того Флора должна была участвовать въ живыхъ картинахъ, такъ что надо было только поспѣвать.

Разстроенное здоровье Генріэтты не позволяло ей участвовать на всѣхъ этихъ празднествахъ, а Кети не хотѣла оставлять сестру одну, не смотря на то, что также была приглашена. Тогда они вмѣстѣ пили чай въ музыкальной залѣ и Кети по возможности старалась разсѣивать грусть Генріэтты веселыми разсказами и музыкою.

Не смотря на здравомыслящія сужденія больной, на ея сознаніе въ пустотѣ свѣтской жизни, она все таки была великосвѣтской дѣвицей, всю свою жизнь прожившая между аристократическими друзьями бабушки. По этому она всегда печально улыбалась, когда въ вечерніе часы до нея долѣтали конскій топотъ и мѣрный стукъ экипажей; въ эту минуту она сравнивала себя съ хромымъ боевымъ конемъ, который, заслышавъ военный сигналъ навостряетъ уши и безсознательно рвется впередъ.

Коммерціи совѣтникъ уже съ недѣлю какъ уѣхалъ по дѣламъ въ Берлинъ и почти ежедневно писалъ президентшѣ, что доставляло ей видимое удовольствіе.

Дня три тому назадъ онъ прислалъ всѣмъ тремъ своимъ свояченицамъ по великолѣпному букету, но каково-же было удивленіе президентши, замѣтивъ, что для Флоры и Генріэтты дорогой зять выбралъ камеліи и фіалки, для Кети-же флеръдоранжъ [9] и мирты [10]. Почтенная дама въ первую минуту и не догадалась о символическомъ значеніи этихъ цвѣтовъ, но Флора съ ядовитою улыбкою указала ей на букетъ, предназначенный Кети, при чемъ лицо важной бабушки моментально поблѣднѣло и вытянулось.

– Неужели, бабушка, ты могла предположить, что Морицъ, добившись дворянства, не позаботится о томъ, что-бъ имѣть прямыхъ наслѣдниковъ, – вскричала Флора съ злорадствомъ. – Я думаю, ты сама видишь, какъ онъ еще молодъ и красивъ. Не вѣкъ-же ему оставаться вдовцемъ, я увѣрена, что онъ не безъ цѣли ухаживаетъ за Кети.

Это маленькое событіе непріятно подѣйствовало на президентшу, между тѣмъ какъ, Кети, не понявшая значенія избранныхъ для нея цвѣтовъ, опустила букетъ въ воду и поставила его на окно своей комнаты.

Почтенная дама боялась даже той мысли, что въ ея домѣ можетъ быть молодая хозяйка; ей уже представлялся совѣтникъ Ремеръ, распоряжающійся въ богато убранныхъ гостинныхъ, между тѣмъ какъ она должна проводить время на верху, въ отведенныхъ ей тамъ комнатахъ. – Нѣтъ, говорила она, Ремеръ не смѣетъ жениться, онъ обязанъ сдѣлать это для меня. Безъ моихъ связей съ аристократіей онъ бы никогда не былъ тѣмъ, чѣмъ онъ въ настоящее время? Не я-ли превратила его домъ въ маленькій дворецъ, и согласилась стать во главѣ его, сначала весьма не богатаго, хозяйства?

И вдругъ теперь у ней желаютъ отнять право полновластной хозяйки и отодвинуть ее на второй планъ, – это возмутительно. Не только Кети, но даже Флорѣ, ребенку ея дочери, не хотѣла она уступить право первенства, и потому рѣшила какъ можно скорѣе отправить Кети обратно въ Дрезденъ и снизошла до того, что предложила даже лично проводить ее домой.

Кети молча слушала всѣ эти любезности; она имѣла еще надежду, что докторъ Брукъ съумѣетъ уговорить Генріэтту ѣхать вмѣстѣ съ нею. До сихъ поръ онъ еще не говорилъ объ этомъ съ своей паціенткой, сдѣлавшейся особенно раздражительною въ послѣднее время, но докторъ приходилъ каждое утро и могъ еще убѣдить больную согласиться на поѣздку. Кети часто слышала веселый разговоръ Генріэтты съ докторомъ, хотя ей самой никогда не приходилось разговаривать съ нимъ; въ это время она обыкновенно сидѣла въ сосѣдней комнатѣ и могла видѣть и слышать все что происходило въ спальнѣ Генріэтты, но никогда не входила туда. Не смотря на дружбу обѣихъ сестеръ, Генріэтта всегда уходила въ свою комнату не задолго до прихода Брука, и Кети никогда не позволяла себѣ разспрашивать больную о ея разговорахъ съ докторомъ.

За то Кети часто бесѣдовала съ тетушкой Діаконусъ и видѣлась съ нею чаще всего на мельницѣ, куда добрая старушка приходила навѣщать больную Сусанну; она приносила ей супы и компоты и часто по цѣлымъ часамъ сидѣла въ угловой комнатѣ, выслушивая жалобы Сусанны на свою все еще сильную слабость.