– Вы ошибаетесь, я останусь гораздо долѣе, можетъ быть даже нѣсколько мѣсяцевъ; вы, какъ врачъ Генріэтты, можете скорѣе всѣхъ опредѣлить мнѣ приблизительно время, когда мнѣ безъ опасенія можно будетъ оставить больную сестру и возвратиться на родину?

– Вы хотите ухаживать за Генріэттою?

– Конечно, – возразила она, – довольно стыдно, что и до сихъ поръ уходъ за нею былъ всегда предоставленъ наемнымъ людямъ. Бѣдняжка иногда всю ночь не спитъ и не зоветъ никого, что-бы не видѣть кислыхъ выраженій заспанныхъ физіономій, которыя оскорбляютъ ее. Она слишкомъ горда и раздражительна, что-бы дать почувствовать своей прислугѣ, на сколько она отъ нихъ зависитъ. Теперь это не должно болѣе повторяться – я останусь съ нею.

– Вы думаете, что принятая вами задача легка? Генріэтта очень больна, вамъ не разъ придется переносить тяжелыя, страшныя минуты, – сказалъ онъ твердымъ голосомъ.

– Знаю, – возразила Кети блѣднѣя, – но я чувствую въ себѣ достаточно мужества и твердости.

– Вь этомъ я не сомнѣваюсь, – прервалъ онъ ее снова, – я увѣренъ въ вашемъ терпѣніи и состраданіи, но теперь положительно невозможно опредѣлить, когда наша больная не будетъ болѣе нуждаться въ уходѣ. Потому я и хочу предупредить васъ и если можно не допустить, что-бы вы слишкомъ энергично взялись за дѣло, у васъ, какъ и у всѣхъ, можетъ не достать физическихъ силъ.

– У меня? – спросила она гордо смотря на свои руки; – неужели вы можете говорить подобныя вещи, имѣя передъ собой мое крѣпкое сложеніе? Во мнѣ течетъ кровь моей бабушки Зоммеръ; она была дочерью дровосѣка, всегда бѣгала босикомъ и лучше владѣла топоромъ, чѣмъ ея братья, – это мнѣ разсказывала Сусанна.

Брукъ посмотрѣлъ въ открытое окно, гдѣ между гіацинтами и нарцисами стояла тетушка Діаконусъ и лицо его быстро омрачилось, замѣтивъ съ какимъ искреннимъ сочувствіемъ она смотрѣла на молодую дѣвушку.

– Я говорю не о силѣ мускуловъ, – сказалъ онъ болѣе мягкимъ голосомъ, – но надо замѣтить, что обязанности сидѣлки, постоянныя безпокойства и волненія пагубно дѣйствуютъ на нервную систему. Конечно, я не имѣю права дѣлать вамъ замѣчанія, это дѣло вашего опекуна. Какъ я полагаю, Морицъ настоитъ на томъ, что-бъ вы вернулись въ Дрезденъ въ опредѣленный срокъ.

Послѣднія слова докторъ произнесъ довольно рѣзко.

– Не понимаю вашу строгость! – сказала удивленная Кети, – почему вы такъ желаете моего отъѣзда изъ виллы? Развѣ у меня дурное намѣреніе? Я думаю, что Морицъ не вправѣ удержать меня, если я хочу ухаживать за сестрою? Впрочемъ есть иной исходъ: уговорите Генріэтту ѣхать со мной въ Дрезденъ. Тамъ я буду смотрѣть за нею вмѣстѣ съ моею докторшею; надѣюсь, что это не повредитъ моимъ нервамъ?

– Хорошо, я попробую, но не ручаюсь за успѣхъ, – сказалъ Брукъ рѣшительно.

– Тогда я даю вамъ слово уѣхать отъ сюда при первой возможности, – продолжала Кети твердымъ голосомъ, а докторъ въ видимомъ замѣшательствѣ опустилъ глаза и не сказалъ больше ни слова.

Общее молчаніе, длившіеся нѣсколько минутъ, было наконецъ нарушено тетушкою, которая высунувшись изъ окна, спросила молодую дѣвушку.

– Развѣ вамъ такъ хочется уѣхать отъ сюда?

Кети спустила вуаль и зашпилила ее на затылкѣ, такъ что ея раскраснѣвшееся личико походило на спѣлый персикъ, покрытый густою тканью.

– Изъ вѣжливости я, конечно, должна была-бы сказать „нѣтъ“, – сказала она съ улыбкою. – Меня старались хорошо воспитывать, но я не могу подчиняться капризамъ каждой личности и питать ко всѣмъ равную симпатію. Я нисколько не менѣе чуждаюсь теперь бабушки моихъ сестеръ, какъ и въ былое время, когда меня заставляли цаловать ея руку: это возмущало меня, когда я была еще ребенкомъ. Да, осиротѣлъ для меня отцовскій домъ; онъ холоденъ, какъ мраморъ, которымъ онъ украшенъ. Кромѣ того, Морицъ тоже сталъ какимъ-то важнымъ бариномъ, такъ что невольно чувствуешь страхъ и стыдъ, когда вспомнишь о своемъ происхожденіи… Теперь вы поймете, дорогая г-жа Діаконусъ, почему я радуюсь моему возвращенію въ Дрезденъ, въ томъ случаѣ, если Генріэтта согласится ѣхать со мною. Иначе я употреблю всѣ мои усилія, что-бъ остаться съ больною сестрою, даже въ томъ случаѣ, если Морицъ пожелаетъ силою отправить меня въ Дрезденъ.

Затѣмъ она дружески поклонилась пожилой дамѣ, слегка кивнула головою доктору и, выйдя изъ сада, отправилась на мельницу, не смотря на то, что уже темнѣло.

VIII.

Скоро и совсѣмъ стемнѣло, на фабричныхъ часахъ пробило семь, а Кети все еще сидѣла на окнѣ угловой комнаты мельницы. Она только что, по просьбе Сусанны, пересмотрѣла шкафъ съ бѣльемъ, и тѣмъ доставила больной большое удовольствіе, такъ какъ она плохо довѣряла мельничихѣ. Окончивъ съ бѣльемъ, Кети сварила супъ своей паціенткѣ и уложила ее въ постель; Сусанна видимо поправлялась, но была еще ужасно слаба; она съ любовію смотрѣла на свою молоденькую барышню, такъ задумчиво сидѣвшую и окруженную густымъ мракомъ, чуть чуть смягченнымъ слабымъ свѣтомъ лампады, едва проникавшемъ сквозь частыя щели перегородки.

Кети никогда не приходилось еще сидѣть такъ спокойно въ домѣ совѣтника, тамъ не существовали пріятные часы вечернихъ сумерекъ, какъ въ Дрезденѣ. Не успѣвалъ еще потухнуть послѣдній солнечный лучъ, какъ являлись лакеи, спускали сторы, зажигали газъ, и сильный потокъ свѣта прогонялъ тѣнь даже изъ самыхъ уединенныхъ уголковъ.

А между тѣмъ какъ отрадно бываетъ на душѣ въ эти спокойные сумрачные часы. Кети невольно припоминалось ея дѣтство, когда она, прижимаясь въ уголъ дивана, слушала сказки Сусанны и часто нервно дрожала, когда разсказъ шелъ о какой нибудь волшебницѣ или русалкѣ.

Сегодня, впрочемъ, въ головѣ у нея были совсѣмъ другія мысли; упорно устремивъ глаза на то мѣсто, гдѣ умеръ мельникъ, она думала о томъ, какъ докторъ Брукъ самъ разсказалъ ей о печальномъ случаѣ, сообщивъ даже приговоръ, произнесенный надъ нимъ обществомъ; Кети положительно не понимала, какъ онъ могъ рѣшиться защищать себя передъ нею. Если-бъ даже весь міръ подтвердилъ этотъ приговоръ, она не допускала дерзкой самоувѣренности въ человѣкѣ, который, по ея мнѣнію былъ олицетвореніемъ честности, правдивости и прямодушія. И сердце ея сново облилось кровью, при одномъ воспоминаніи, въ какихъ безсердечныхъ выраженіяхъ, Флора отзывалась сегодня послѣ обѣда объ искуствѣ Брука. Какая загадочная натура была Флора, этотъ всѣми почитаемый и уважаемый кумиръ.

Генріэтта, въ своихъ разговорахъ съ Кети, рѣдко высказывала свои сужденія объ обрученныхъ, однако, изъ нѣкоторыхъ фразъ можно было предположить, что первое время Флора была нѣжно-любящею невѣстою.

Докторъ Брукъ началъ свою карьеру полковымъ врачемъ во время Франко-Германской войны [6], затѣмъ былъ помощникомъ у одного изъ знаменитѣйшихъ врачей Берлина и пріѣхалъ сюда только по желанію своей тетки.

Слава, предшествовавшая его появленію и красивая наружность сдѣлали его вскорѣ любимѣйшимъ докторомъ въ городѣ и завидною партіею въ дамскомъ обществѣ. Поэтому когда гордая Флора Мангольдъ согласилась на его предложеніе, она нисколько не удивила общество, а напротивъ возбудила всеобщую зависть.

Послѣ этого она конечно боялась теперь быстраго разрыва, а хотѣла, что-бы развязка, поддерживаемая обоюднымъ охлажденіемъ, совершилась сама собою, незамѣтно для свѣта.

Кети невольно вздрогнула при одной мысли, что въ случаѣ, если ей придется остаться, она будетъ постоянною свидѣтельницею этой отвратительной комедіи и увидитъ какъ на ея глазахъ рушится счастіе человѣка, такъ горячо любящаго свою коварную невѣсту. Нѣтъ, все семейство должно возстать противъ такой измѣны и не позволять Флорѣ издѣваться надъ человѣческимъ чувствомъ.

Возможно-ли такъ настойчиво отталкивать отъ себя свое счастіе! Неужели она никогда не видѣла Брука въ домашней жизни? Неужели сомнѣвалась, что онъ носилъ-бы ее на рукахъ, если-бъ она была его женой?

Кети вдругъ вскочила съ окна и закрыла лицо руками, – ей стало страшно своихъ мыслей; къ тому же темный мракъ ночи сильно дѣйствовалъ на ея разыгравшееся воображеніе. Съ поспѣшностью сбѣжала молодая дѣвушка по деревяннымъ ступенямъ и распахнула дверь въ сѣни, гдѣ горѣла большая лампа, разливая яркій свѣтъ по лѣстницѣ и передней, а изъ мельничнаго помѣщенія доносился оглушительный стукъ и трескъ. Все это минутно разсѣяло ея думы, Кети тихонько прошла галлерею, спустилась съ лѣстницы и вышла во дворъ. Тутъ она пошла быстрѣе и вскорѣ сквозь вѣтви деревъ замелькали огни изъ оконъ виллы, а когда она вошла въ домъ, то услыхала звуки фортепіанной игры.

Сегодня у президентши были гости: старые и молодые собирались къ чаю. Нѣкоторые изъ болѣе пожилыхъ играли въ вистъ, другіе-же занимались музыкою, болтали, смѣялись и занимали другъ друга.

Кети живо переодѣлась и вошла въ гостинную. Гостей на этотъ разъ было немного; всего одинъ карточный столъ былъ занятъ, чайный-же, противъ обыкновенія оказался заброшеннымъ и почти забытымъ. Генріэтта сидѣла за самоваромъ; на ея бѣлокурыхъ локонахъ опять красовались пунцовые банты, а сверхъ голубаго шелковаго платья была надѣта бархатная безрукавка того-же яркаго цвѣта.

Сѣрое, худое личико, какъ-то смѣшно выдѣлялось изъ за этого театральнаго костюма, но ея глубокіе глаза горѣли сегодня необыкновеннымъ огнемъ. – Брукъ опять пріѣхалъ, – сказала она Кети на ухо взволнованнымъ голосомъ, указывая на музыкальный салонъ, за которымъ находился кабинетъ Флоры.

– Знаешь, Кети, онъ какъ будто сдѣлался еще красивѣе и величественнѣе. – Боже мой, не принимай-же видъ кающейся грѣшницы! – сказала Генріэтта съ раздраженіемъ; – Сегодня всѣ въ дурномъ расположеніи духа; Морицъ получилъ какую то депешу и очень разсѣянъ, а бабушка недовольна, что ея салонъ пустъ. Я только одна рада и счастлива. Вчера, во время моего сильнаго припадка, я думала, что Брукъ, вернувшись увидитъ меня мертвою. А между тѣмъ я жива, и не хочу умереть иначе, какъ въ его присутствіи.