Кети вышла изъ башни и взошла на мостъ; тамъ она на минуту остановилась, перегнулась черезъ перила и задумчиво посмотрѣла на воду, какъ будто еще надѣясь увидеть тамъ слѣды своего огорода, но на водяной поверхности было только одно отраженіе ея собственнаго лица, обрамленнаго густою каштановою косою. – Прекрасно быть богатой, подумала она, но богатство не должно лишать человѣка свободы и связывать ему руки.

Кети прошла черезъ красивую рощицу, окружающую башню, и вышла на почти забытую дорогу вдоль рѣчнаго берега, обсаженнаго густыми ивовыми деревьями. Въ воздухѣ чувствовалась прохлада, мутныя струи воды съ шумомъ бѣжали мимо нея и несли цѣлыя глыбы таявшаго снѣга, а сквозь пѣнистыя волны мелькали серебристыя рыбки. На развѣсистыхъ вѣткахъ вербы сидѣли мягкія, пушистыя кисточки, а подъ деревьями показалась уже трава и нѣжные голубые цвѣточки.

Кети нарвала первыхъ весеннихъ цвѣтовъ и медленно подвигалась къ старому деревянному мостику. За нимъ растилался маленькій лужокъ, на которомъ Сусанна всегда бѣлила бѣлье, а вдали виднѣлся уже давно знакомый домикъ. Совѣтникъ былъ правъ, низенькій, деревянный заборъ сада и самый домъ не потерпѣли ни малѣйшаго поврежденія. Въ сущности, осмѣянная хижина была хотя и старымъ, но весъма хорошенькимъ строеніемъ. Оно такъ уютно стояло за шумящею рѣкою, а близь лежащій лѣсъ на заднемъ фонѣ придавалъ ему характеръ уединенной дачи.

Дѣйствительно, строеніе было довольно низко, всего въ одинъ этажъ, надъ которымъ возвышалась крыша съ позолоченными флюгерами и массивными трубами, изъ которыхъ одна выкидывала цѣлые облака дыма.

Давно уже въ этомъ домѣ, не было ни огня ни свѣта. При жизни мельника въ комнатахъ складывали жито [3], при чемъ окны были герметически закрыты ставнями и только разъ въ годъ, во время сбора плодовъ замкнутая домовая дверь открывалась на цѣлый день.

Когда маленькая Кети была здѣсь непремѣнной гостьей, она съ восторгомъ копошилась въ такъ называемой фруктовой комнатѣ и наполняла свой передникъ спѣлыми яблоками и грушами. Сегодня ставни были отворены и молодая дѣвушка въ первый разъ увидала стекла въ каменныхъ рамкахъ большихъ оконъ. Этотъ-то домъ былъ теперь собственностью доктора Брука.

Кети совершенно невольно перешла деревянный мостикъ и съ трехъ сторонъ обошла строеніе. Сердце ея забилось сильнѣе; вѣдь она не имѣла теперь права самовластно показываться въ этихъ мѣстахъ, но шаги ея почти утопали въ мягкой травянистой почвѣ; къ тому же безпокойная рѣка громко шумѣла, а на крышѣ щебетали веселые воробьи. Нѣкоторыя окна были растворены и Кети могла разсмотрѣть висячія лампы съ зелеными украшеніями изъ вьющихся растеній и блестящую мѣдную посуду на кухонныхъ полкахъ. Изнутри комнатъ доносилось чириканье птичекъ, но нигдѣ не замѣчалось присутствіе человѣческаго существа. Ободренная, она смѣлѣе обогнула уголъ дома и намѣревалась уже пройти мимо главнаго фронта, какъ вдругъ вздрогнула отъ испуга.

На порогѣ входныхъ дверей, раздѣлявшихъ фасадъ на двѣ равныя части, стояла стройная, красивая женщина. Передъ нею былъ столъ, заваленный книгами и картинами, съ которыхъ она тщательно стирала пыль. Съ удивленіемъ посмотрѣла она на незнакомую дѣвушку, робко подвигающуюся впередъ и при этомъ невольно опустила картину, которую только что собиралась вытирать, – это была фотографія Флоры въ овальной рамкѣ.

Неужели это была тетушка Діаконусъ? По описанію Флоры, пропитанному ѣдкою насмѣшкою, Кети представляла ее себѣ маленькою, сморщенною старушкою съ почернѣвшими руками отъ кухонной посуды и посѣдѣвшею отъ заботъ о разныхъ банкахъ съ соленьями, печеньями и вареньями. Но эта картина не имѣла ничего общаго съ стоявшею передъ нею дамою: ея маленькое, немолодое лицо было нѣжно и благородно, а выразительные глаза ласково смотрѣли изъ-за бѣлаго, кружевнаго платка, слегка наброшеннаго на густые, пепельные волосы.

Неловкое положеніе Кети увеличивалось, и робко приближаясь къ ступенькамъ лѣстницы она произнесла извиненіе едва слышнымъ голосомъ.

– Я играла въ этомъ саду еще ребенкомъ и только нѣсколько дней тому назадъ пріѣхала изъ Дрездена, – это моя сестра, – сказала она, торопливымъ движеніемъ указывая на портретъ Флоры, затѣмъ Кети засмѣялась и покачала головою, какъ будто стыдилась своего представленія.

Пожилая дама тоже засмѣялась; положивъ на столъ картину, она мѣрными шагами спустилась съ лѣстницы и протянула обѣ руки своей молодой гостьѣ.

– Въ такомъ случаѣ вы младшая свояченица Брука? Я не знала, что въ виллу пріѣхала родственница, – сказала она съ едва замѣтнымъ оттѣнкомъ горечи въ голосѣ.

При этихъ словахъ Кети почувствовала себя нѣсколько обиженной; неужели она была такимъ ничтожнымъ членомъ въ семействѣ Мангольдъ, что Брукъ не пожелалъ даже упомянуть о своей встрѣчѣ съ нею. Съ досады она прикусила себѣ губы и молча послѣдовала за гостепріимной хозяйкой, любезно отворившей широкія двери въ просторныя сѣни.

– Вотъ моя комната, я считаю ее теперь своею родиною, – сказала она съ такою радостью въ голосѣ, какъ будто до сихъ поръ она нигдѣ не имѣла спокойнаго угла. – До того времени, какъ моего мужа перевели пасторомъ въ городъ, мы всегда жили въ небольшомъ селѣ. Средства были весьма ограниченныя, и мнѣ приходилось много трудиться, что-бъ хотя по наружности жить прилично, но не смотря на то, это была самая счастливая пора моей жизни… Душный воздухъ, вѣчная пыль и шумъ городской жизни, были ядомъ для моихъ слабыхъ нервовъ; мое стремленіе къ деревенской тишины довело меня до болѣзни. Я этого никогда не высказывала, но милый Брукъ тайно копилъ деньги и нѣсколько дней тому назадъ привезъ меня въ этотъ домикъ, который сдѣлалъ моею собственностью. – Слова эти она произнесла нѣсколько растроганнымъ голосомъ и слегка улыбнулась. – Этотъ домикъ кажется мнѣ дворцомъ, просмотрите только на широкія двери и на великолѣпную лѣпную работу на потолкѣ! Да и эти кожаные обои [4] съ золотыми разводами были, вѣроятно, весьма драгоцѣнны въ свое время. Въ саду тоже остались слѣды тисовыхъ изгородокъ и гипсовыхъ фигуръ. Говорятъ, что домъ этотъ былъ нѣкогда обитаемъ одной вдовою изъ рода Баумгартеновъ. Теперь мы все здѣсь перемыли, провѣтрили и протопили нѣкоторыя печи, чтобъ обогрѣть старинныя стѣны. Кромѣ этого мы не дѣлаемъ въ домѣ никакихъ перемѣнъ, каждый гвоздикъ останется на своемъ мѣстѣ. Новая обстановка намъ не по карману, да и совершенно излишняя.

Кети съ внутреннимъ волненіемъ оглядывала все устройство. Старомодная мебель изъ потемнѣвшаго краснаго дерева подходила какъ нельзя лучше къ желтымъ комнатнымъ обоямъ. У средней стѣны, близь широкой бѣлой печки стоялъ диванъ, обтянутый пестрымъ ситцемъ, надъ которымъ висѣлъ портретъ покойнаго Діаконуса, а по угламъ комнаты и около двухъ высокихъ оконъ возвышались группы великолѣпныхъ растеній, разные сорта пальмъ и азалій, на которые падало яркое солнце, проникавшее сквозь прозрачныя филейныя занавѣски.

Золотыя рыбки въ стеклянной водѣ, веселыя птички, заключенныя въ позолоченныя клѣтки и пахучіе весенніе цвѣты на подоконникахъ придавали комнатѣ больше жизни и уютности.

Къ довершенію всего убранства мы еще забыли упомянуть объ рабочемъ столикѣ, скромно пріютившемся въ глубокой нишѣ, украшенной лавровою листвою.

– Это мои дорогіе питомцы, я ихъ сама выростила, – сказала тетушка Діаконусъ, замѣтивъ, что Кети любуется цвѣтами. – Самые лучшіе я, конечно, поставила въ комнату доктора, – добавила она и, толкнувъ дверь сосѣдней комнаты, ввела туда Кети.

Какъ много ласки и материнской любви звучало въ словахъ доброй тетушки; она постаралась тоже выбрать ему самую лучшую угловую комнату, передъ окнами которой съ шумомъ протекала бурливая рѣка. За синеватою водяною полосою виднѣлась самая живописная часть парка, а изъ за густыхъ верхушекъ липовыхъ деревьевъ сверкала аспидная [5] крыша виллы. Между двумя окнами стоялъ письменный столъ, такъ что каждый разъ, какъ Брукъ поднималъ глаза, взорамъ его непремѣнно представлялся знакомый ему домъ.

Кети невольно почувствовала краску стыда, разлившуюся по ея щекамъ; здѣсь нѣжная рука заботливой женщины старалась на сколько можно приблизить къ нему то, что было дорого его сердцу, а тамъ, въ виллѣ, ея гордая сестра день и ночь думала о томъ, какъ бы разрушить его счастіе.

Чувствовало-ли любящее сердце тетушки, или только инстинктивно подозрѣвало, что рано или поздно любимца ея постигнетъ тяжкое горе? Она не приняла Кети, какъ родственницу, вернувшуюся на родину изъ чужихъ странъ, но какъ младшую свояченицу Брука, и потому не считала нужнымъ назвать себя ея теткою. Этотъ пріемъ доказывалъ, что сношенія ея съ виллою не были дружескими, и какъ бы желая подтвердить это, она сказала, указывая на пустой простѣнокъ.

– Я не совсѣмъ окончила устройство этой комнаты, здѣсь не достаетъ еще портрета его невѣсты и фотографіи его матери, моей покойной сестры.

Кромѣ этого все было въ порядкѣ въ этой уютной комнатѣ. Докторъ, ожидаемый сегодня съ вечернимъ поѣздомъ и не подозрѣваетъ, что тетушка поспѣла уже перебраться изъ города. Она желала избавить его отъ хлопотъ переѣздки и была очень благодарна совѣтнику, что онъ не препятствовалъ ей къ поспѣшному переселенію въ новое помѣщеніе.

Наконецъ убѣдившись, что все лежитъ на своемъ мѣстѣ, тетушка Діаконусъ тихо, какъ бы боясь кого нибудь обезпокоить, прошлась по комнатѣ, подошла къ стѣнному шкафику и вынула изъ него тарелку съ домашнимъ печеніемъ; которую протянула къ молодой дѣвушкѣ.

– Попробуйте, они совсѣмъ свѣжи, я испекла ихъ сегодня, не смотря на хлопоты при переѣздѣ. Докторъ любитъ это печенье и всегда кормитъ ими своихъ маленькихъ паціентовъ. Вина я не могу вамъ предложить; тѣ нѣсколько бутылокъ, которыя мы имѣемъ оставлены въ городѣ для трудно больныхъ.

Кети невольно подумала о цѣнныхъ бумагахъ въ своемъ денежномъ шкафу, неутомимо работавшихъ, что бы привлекать еще новыя груды золота, о своей своевольной, капризной сестрѣ и о богатомъ винномъ погребѣ въ башнѣ – какой это былъ рѣзкій контрастъ съ этимъ само отверженіемъ! Все здѣсь напоминало ей ея родину въ Дрезденѣ. Сердцѣ ея сильно билось; забывшись, она начала разсказывать о своей пріемной матери, такъ много трудившейся для общественной пользы, о ея хорошемъ вліяніи на всѣхъ окружающихъ и о ея прилежаніи – всего этого она тоже требовала и отъ своей пріемной дочери.