Независимо от того, звучало ли в его словах приказание или он произнес бы их как просьбу, и то, и другое явилось бы искрой в бочке пороха… Ульрих, кажется, только и ждал этой искры.

Холодно выраженное требование позаботиться о порядке, словно это входило в его обязанности, и вместе с тем признание его авторитета поразили Гартмана, но нисколько не изменили расположения его духа. Он медленно приблизился к ним и сказал:

— Итак, вы желали бы проехать здесь, господин Берков?

— Конечно. Ведь вы видите, что нам надо ехать в ту сторону.

На губах Ульриха мелькнула презрительная усмешка.

— И для этого вы призываете на помощь меня? Ведь вы «хозяин» своих заводов, а следовательно, и рабочих, так прикажите, чтобы вам дали дорогу! Или, может быть, — голос его звучал глухо и угрожающе, — вы теперь считаете, что хозяин здесь я и что стоит мне сказать одно слово, чтобы вас… чтобы доказать вам это?

Евгения побледнела и подвинула свою лошадь еще ближе к лошади мужа. Она знала, что эти сверкающие глаза угрожали не ей, не за себя она боялась. У нее не хватало духу воспользоваться той властью, перед которой смирялся Ульрих. Она чувствовала, что эта власть окажется бессильной, пока рядом с ней будет ее муж.

— Сотня всегда сильнее одного, если доходит до столкновения, — холодно сказал Артур. — Но ведь вы, Гартман, конечно, не думали об этом? Разве вы не чувствовали бы себя в безопасности, если бы вдруг очутились случайно один среди моих служащих? Надеюсь, что здесь я в такой же безопасности, как и у себя дома.

Ульрих ничего не ответил; он мрачно смотрел на молодого человека, который так твердо сидел на лошади и так же открыто глядел на него своими ясными темными глазами, как и в тот день, когда только началось их противостояние. Правда, тогда он был в своем доме, под защитой окружавших его служащих, а теперь находился один среди возбужденной толпы, ожидавшей только сигнала, чтобы разразиться оскорблениями или даже применить насилие, однако, несмотря на это, ни один мускул не дрогнул на его лице, осанка была такой уверенной, а взгляд таким невозмутимым, будто он считал себя и здесь полным хозяином.

Это спокойствие и самоуверенность подействовали на толпу, привыкшую подчиняться. Теперь все дело было в том, кому она окажет повиновение. Взоры всех опять обратились к Ульриху, который все еще стоял молча. Он еще раз взглянул на Артура, на бледное лицо Евгении и отступил на несколько шагов.

— Расступитесь! Дайте проехать лошадям. Эй, вы там, отойдите влево!

Его приказание исполнили с такой поспешностью, которая ясно свидетельствовала о том, что в данном случае все повиновались очень охотно. Менее чем через минуту путь был свободен, и Берков с женой беспрепятственно двинулись вперед. Они пересекли шоссе и, свернув опять в лес, исчезли за деревьями.

— Послушай, Ульрих! — добродушно, хотя и с легким упреком, сказал Лоренц, подходя к товарищу. — Ты только что нападал на меня за то, что я на заводах уговаривал товарищей не бунтовать, а что же ты сделал сам?

Ульрих все еще пристально смотрел в чащу леса; теперь, когда исчезло обаяние личности молодого хозяина, он, казалось, раскаивался в своем внезапном великодушии.

— «Сотня всегда сильнее одного», — пробормотал он с досадой, — «и я чувствую себя в безопасности среди вас!» Конечно, у них никогда не бывает недостатка в красивых фразах, когда они струсят, а мы всегда попадаемся на эту удочку.

— что-то не похоже на то, что он струсил! — уверенно сказал Лоренц. — Вообще он не такой, как его отец. Ульрих, нам бы следовало…

— Что следовало бы? — вспылил Ульрих. — Уступить, что ли? Пойти на попятную, чтобы вы могли опять жить мирно и спокойно и чтобы он потом поступил с нами еще хуже, нем отец, что и произойдет, как только он поймет, что ему все сходит с рук? Я пропустил его сегодня только потому, что он был не один, а с женой, и потому…

Он вдруг оборвал свою речь. Гордый, скрытный человек скорее откусил бы себе язык, чем признался бы товарищам, какая сила заставила его пощадить Беркова.

Между тем Артур и Евгения молча ехали по лесу. Сблизила ли их пережитая опасность, только они продолжали ехать совсем рядом, хотя дорога была уже достаточно широка. Артур все еще держал Афру под уздцы, несмотря на то, что угроза миновала, а заботиться о такой смелой наезднице, как Евгения, было совершенно излишне.

— Понимаешь ты теперь всю опрометчивость твоего сегодняшнего выезда? — наконец спросил он.

— Да. Но я вижу и сложность твоего положения.

— Я должен с этим мириться. Ты сама видела, какое слепое повиновение умеет внушить этот Гартман; достаточно было одного его слова, чтобы нас беспрепятственно пропустили; никто не смел даже возразить, хотя все только и ждали знака, чтобы действовать против нас.

— Но он не подал им знака! — сказала Евгения с ударением на словах «не подал».

Артур опять устремил на нее странно долгий и изучающий взгляд.

— Нет! Сегодня не подал. Ему лучше знать, что удержало его. Но он может сделать это завтра, если мы встретимся; я совершенно готов к этому.

Достигнув опушки леса, они пустили лошадей крупной рысью и через четверть часа остановились у террасы своей виллы. Артур спрыгнул с седла чрезвычайно легко и грациозно, в его движениях не осталось и следа прежней вялости! Он протянул руку, чтобы помочь жене сойти с лошади. Ее лицо все еще было покрыто бледностью. Она слегка вздрогнула, когда он обнял ее талию, и дрожь пробежала по всему ее телу, когда она почувствовала, что рука мужа задержалась дольше, чем требовалось при подобной услуге.

— Ты очень испугалась? — тихо спросил он, взяв ее за руку, чтобы отвести в дом.

Евгения не отвечала. Конечно, она была страшно напугана той сценой, но скорее согласилась бы показаться трусливой, чем позволить ему заподозрить, что она боялась и дрожала только за него… Однако он, похоже, уже догадался об этом.

— Ты очень испугалась, Евгения? — повторил он нежно, все крепче прижимая ее руку к своей груди.

Она взглянула на него и снова увидела в его глазах загадочный блеск, но более сильный и яркий, чем прежде… Он так низко склонился к ней, как будто боялся упустить хотя бы один звук из ее ответа.

— Артур, я…

— Барон Виндег и его старший сын прибыли полчаса тому назад! — доложил быстро вошедший лакей.

Едва он успел это проговорить, как появился молодой барон, вероятно, увидавший из окна приехавших хозяев и сбежавший с лестницы с живостью, свойственной восемнадцатилетнему возрасту, чтобы поздороваться с сестрой, которую не видал со дня ее свадьбы.

— А, это ты, Курт!

Молодая женщина почувствовала какой-то странный неприятный укол в сердце, когда ей доложили о приезде отца и брата, которых обычно ждала с большим нетерпением.

Как только было произнесено имя Виндегов, Артур выпустил руку жены. Лицо его тотчас же приняло холодное выражение, он поздоровался со своим молодым шурином сдержанно и вежливо, как с чужим.

— Ты разве не пойдешь с нами наверх? — спросила Евгения, когда он остановился у лестницы.

— Извини, пожалуйста, но я попрошу тебя принять своего отца. Я совсем забыл об одном деле… только сейчас вспомнил. Постараюсь справиться как можно скорее, чтобы поздороваться с бароном.

И он повернулся, чтобы уйти. Евгения с братом стала подниматься по лестнице. Курт был, по-видимому, несколько удивлен этим, но, заметив бледность сестры, не решился задать вопроса, который вертелся у него на языке. Конечно, он знал, как шли тут дела. Может быть, этот «выскочка» посмел во время прогулки нанести новое оскорбление своей жене? Молодой барон бросил грозный взгляд вниз, потом с горячей нежностью обратился к сестре:

— Как я рад, Евгения, что вижу тебя опять! А ты?

Молодая женщина вынуждена была улыбнуться.

— Я тоже очень рада, Курт, бесконечно рада!

Она взглянула вниз, но в передней никого не было.

Артур, очевидно, уже ушел. Оскорбленная Евгения гордо выпрямилась.

— Пойдем к отцу! Он ждет.

Глава 11

Из всех обитателей владений Берковых только один человек смотрел на разгоревшуюся между хозяином и рабочими борьбу не только с точки зрения опасности — это был Вильберг. В его белокурой голове громоздилось столько возвышенных и туманных романтических идей, что он находил интерес и в опасности положения, и в глухом брожении, готовом ежеминутно разразиться катастрофой. Его благоговение было перенесено с Ульриха на молодого хозяина с тех пор, как тот внезапно и так уверенно принял бразды правления, что этого никто не ожидал, считая его изнеженным и слабым. Артуру, стремившемуся как можно быстрее войти в курс дел и предотвратить возможные потери и опасности, в его напряженной работе требовалась помощь только старых опытных служащих, которые и трудились вместе с ним; остальной же персонал наслаждался теперь вынужденным отдыхом, так как контора бездействовала. Вильберг воспользовался досугом, чтобы раздувать пламя своей страсти к госпоже Берков и чувствовать себя в связи с этим несчастнейшим человеком в мире.

Откровенно говоря, последнее давалось ему с трудом, потому что, несмотря на безнадежную страсть, он чувствовал себя прекрасно, но, по его мнению, только несчастная любовь могла быть поэтичной… со счастливой же он положительно не знал бы, что делать. Это обожание издали полностью удовлетворяло его, да и из-за сложившихся обстоятельств ему ничего другого и не оставалось, потому что теперь он совершенно лишился возможности приблизиться к предмету своей страсти. С того дня, как он проводил госпожу Берков через парк, ему только один раз удалось поговорить с ней. Встретившись с ним случайно, Евгения пыталась разузнать, насколько значительна и серьезна начавшаяся борьба с рабочими. Поскольку Берков категорически запретил всем служащим тревожить его супругу, Вильберг умолчал о настоящем положении дел и об отношениях между хозяином и рабочими, но не мог удержаться, чтобы не изобразить ей как можно правдивее сцену, разыгравшуюся в зале совещания между ее мужем и Гартманом; а так как он всегда во все вносил романтику, то и эта сцена в его описании приобрела такой драматический оттенок, а молодой хозяин со своей вдруг проявившейся энергией предстал таким героем, что ему показалось совершенно непонятным, отчего великолепное описание не произвело никакого впечатления на госпожу Берков.