— Ну что? — сердито спросила она, уперев руки в бока.

Будто она не знала что. Гвин сказала ей об ультиматуме, который выдвинула Поппи: либо он будет ужинать вместе со всеми, либо умрет с голоду. Мэгги и сама не имела ничего против того, чтобы уморить голодом сварливого старикана. После того как Ангус сломал лодыжку, он стал просто невыносим, и терпение Мэгги иссякло еще две недели назад. Впрочем, потребовался приезд Гвин, чтобы Мэгги поняла, как ей все это надоело. И в самом деле, если Ангус не нуждается в особом уходе, почему она должна за ним ухаживать?

— Что случилось такого серьезного, что вы не можете подождать пять минут?

Ангус поерзал в кресле, морщась для пущего эффекта. От внимания Мэгги не ускользнул тот взгляд, который он украдкой бросил в ее сторону, явно проверяя, удалось ли ему вызвать сочувствие. Поскольку никаких признаков сочувствия не было, он сказал:

— Просто я хотел сказать вам, чего я хочу на ужин, вот и все.

— Вы получите ирландское рагу с черным хлебом, как и все остальные.

Он снова поерзал и пригладил усы.

— Меня это устраивает…

Мэгги скрестила руки перед собой, готовая к бою.

— И ужинать вы будете в столовой, вместе с остальными.

Седые брови взметнулись на лоб, как пара испуганных кошек. Затем опустились.

— Послушайте, Мэгги…

— Гвин абсолютно права, — заявила та, не сдавая позиций ни на дюйм. — Вы позволяете себе распускаться только из-за того, что сломали лодыжку. Я не понимаю, почему так долго терпела все это. И почему была настолько слепа, что не замечала, как вы стали выглядеть. Так что приводите себя в порядок и приходите ужинать в столовую, как все порядочные люди. Хотя я понимаю, что вам это будет нелегко.

— Но, Мэгги, послушайте… — снова начал он.

— Никаких возражений, Ангус Робертс. Я уверена, что ваша внучка в день своего приезда не захочет ужинать тут с вами, в этой затхлой комнате с этим старым телевизором, в который вы все время коситесь. — Мэгги прищурила глаза и продолжила: — А поскольку вы не на смертном одре, как бы вы ни старались заставить остальных поверить в это, то будьте любезны выйти к общему столу.

Старик хмыкнул и вынул изо рта потухшую трубку.

— Я думаю, моей внучке все равно, будем ли мы с ней ужинать вместе.

Мэгги подошла вплотную и выхватила из его руки трубку.

— Тогда почему именно она настаивает, чтобы вы пришли в столовую?

— Отдайте трубку, Мэгги!

Он сердито потянулся вперед, но Мэгги подняла трубку повыше. Старик с ворчанием откинулся на спинку кресла и поднял глаза к потолку.

— Господи, если Тебя не затруднит, скажи: за какие грехи Ты наслал на меня эту женщину?

— Потому что других желающих не нашлось, — съязвила Мэгги и направилась в его спальню.

— Эй! — закричал ей вслед Ангус. — Что вы делаете? Кто вам позволил входить туда?

Мэгги оставила его вопль без внимания. Она действительно почти не заходила в эту комнату после смерти Эйлин, но до того она бывала там часто. Особенно во время тех последних трудных месяцев. При Эйлин это была прелестная комната, оклеенная зеленоватыми обоями с рисунком из нежных роз и лент. Окно обрамляли темно-розовые атласные портьеры и гардины из ирландского тюля. В центре просторной спальни стояла старинная кровать кленового дерева, которую Мэгги с Алеком пришлось перенести наверх вместе с туалетным столиком и пуфом к нему. Ангус заставил Алека содрать со стен старые обои и выкрасить все белой краской, а занавески заменил на деревянные решетчатые ставни. От первоначального мебельного гарнитура остался только комод и одна тумбочка. Там, где когда-то царствовала широкая кровать, теперь стояла односпальная — пружинный матрац на примитивной деревянной раме.

Монашеская келья, и та выглядит более привлекательно, подумала Мэгги.

В комнате стоял затхлый запах сырости и табака. Мэгги сморщила нос. Желание распахнуть настежь окно, невзирая на снег, было почти непреодолимым. Но она сумела сосредоточиться на своей цели, притворяясь, что не слышит беспомощного ворчания, доносящегося из соседней комнаты. Порывшись в комоде, она отыскала чистое белье и носки, затем извлекла из шкафа чистую джинсовую рубашку и хлопчатобумажные брюки защитного цвета со специально распоротой снизу штаниной, чтобы не мешал гипс. Бросив все это на кровать, она вернулась в гостиную.

— Я достала одежду, чтобы вы не сломали шею, балансируя на этих чертовых костылях, — сказала она, проходя через гостиную под убийственным взглядом Ангуса. — У раковины стоит табуретка, так что вы сможете побриться сидя. Там есть маленькое зеркало. — У двери она обернулась. — Ужин ровно в шесть. Не опаздывайте.

Мэгги закрыла за собой дверь, одернула кофту и расправила плечи. В коридоре, по пути в кухню, она почти физически почувствовала, как Эйлин Робертс одобрительно похлопала ее по спине.


— Нет, я не знал этого, миссис Боусэн. Вы все еще числитесь в списках на замену.

Большая серая кошка, развалившись на письменном столе, принялась играть скрученным телефонным шнуром, отвлекая его внимание от разговора.

— Должно быть, это замечательно. — Алек улыбнулся, слушая восторженный рассказ своей телефонной собеседницы о том, что она недавно удочерила новорожденную девочку. — Не сомневаюсь, что она очень мила. Это она там плачет? Да? Тогда я вас больше не задерживаю. Мои поздравления… Нет-нет, не беспокойтесь, я найду кого-нибудь еще. Занимайтесь воспитанием девочки. Да, я позвоню… Всего доброго.

Он буквально бросил трубку на телефон, заставив кошку вздрогнуть.

— И что мне теперь делать, Мелвин?

Кошка зевнула, выказывая полное пренебрежение к проблемам хозяина.

Алек тяжело вздохнул. Если бы речь шла об одном-двух днях, можно было бы подыскать няню для крошки. Но на более длительный период необходимо найти преподавателя, не связанного заботами о маленьком ребенке. Впрочем, он все равно ничего не сможет сделать до понедельника. Придется просмотреть списки замещающих из педагогического состава других школ в соседних городках.

Он вытащил живой пушистый ком из-под лампы — прочь со стопки сочинений, которые ему предстоит проверить. За оконным стеклом плавно кружились снежинки. Алек читал сочинения, обводил кружком орфографические ошибки, подчеркивал пунктуационные, отмечал особенно удачные (что встречалось не часто) мысли. Одно из сочинений содержало целые куски, списанные из учебника. Ставя красной ручкой неудовлетворительную оценку, Алек улыбнулся. Те ученики, что были настолько глупы, что пытались проделать подобный фокус, обычно получали возможность исправиться, и редко кто из них повторял промах. Были, правда, и те, кто тоже использовал учебник, вместо того чтобы прочитать книгу, но они, по крайней мере, пытались придать своим сочинениям хоть какое-то подобие оригинальности. Эти дети вызывали у Алека невольное восхищение их умением подстраиваться к требованиям системы, но никогда не получали за свои работы хороших оценок. Да, они научатся приспосабливаться к жизни. Но когда-нибудь поймут, что умение выжить — это еще не все, и, возможно, захотят прочесть что-нибудь более длинное, чем пятьдесят страниц учебника. Может быть, даже «Моби Дик» или «Сагу о Форсайтах».

Во всяком случае, Алек на это надеялся.

Когда он дошел до десятой работы, у него заболели глаза. Приподняв очки, он потер веки и зевнул. Потом подошел к окну, которое выходило на гостиницу и на окно в комнате Гвин под самой крышей. Слабый свет пробивался сквозь тюлевые шторы, освещая медленно падающие снежинки. Время от времени за окном мелькал силуэт Гвин. Чем она там занимается? Наверное, распаковывает вещи.

Что это с ним происходит? Когда он в последний раз молча стоял и смотрел в окно, пытаясь понять, что делает женщина? Нелепое занятие. Особенно если эта женщина — Гвин. Худая как щепка, сумасбродная, упрямая Гвин. Конечно, он любит ее, переживает за нее и, вероятно, не пощадит для нее жизни, однако все это потому, что они — одна семья.

Но сейчас происходит нечто совсем другое. С того мгновения, как он увидел сегодня ее глаза… О нет! Он не пойдет снова по этому скользкому пути. Ему знакомы такие признаки. Однажды поддался — и все кончилось разводом.

Он поступил нечестно по отношению к Саре, женясь на ней. Алек до сих пор не понимал, почему сделал это. Видимо, просто пришел к выводу, что женитьба — следующий логический шаг в его жизни, а Сара показалась ему вполне подходящей кандидатурой на роль жены. Она ему нравилась, он был заботливым мужем и, насколько мог судить по ее реакции, неплохим любовником. Но она не была ему нужна. Подсознательно он относился к ней как к какой-нибудь забавной электронной штучке — временами полезной, но не необходимой. Он был потрясен, когда заметил, что редко вспоминает о жене, когда той нет рядом.

К несчастью, Сара тоже заметила его отношение к себе. И решила, что заслуживает лучшего. Алек согласился. Развод был безболезненным, насколько это вообще возможно, и каждый из них пошел своим путем без затаенной обиды. В сентябре, на день его рождения, она прислала ему поздравительную открытку из Чикаго, в которой сообщила, что в феврале выходит замуж за врача, она счастлива и надеется, что он тоже.

Алек не испытывал ни сожалений, ни ревности, ни разочарования. Этот недолгий брак показал ему, что он слишком поглощен собой, чтобы быть хорошим мужем. Он мог заботиться о других, но ему самому никто не был нужен по-настоящему. Брак создает сложности, а Алек сложностей не любил. Он ценил во всем порядок, предсказуемость, однозначность. Брак не укладывался в эти рамки. Любовь тоже. И женщины. Он решил для себя, что ему не нужна подруга, и это позволяло Алеку чувствовать себя спокойно в последние два года. Он был уверен, что сохранит приверженность к холостяцкой жизни. Это было частью его менталитета, может быть, даже имело генетическую природу, как цвет глаз и волос.