Действуя на автопилоте, он разложил по местам те немногие вещи, что брал с собой, проверил сообщения на автоответчике, покормил кошку. Обвел взглядом комнату — книги, компакты, скромная мебель… Месяц назад ему было достаточно всего этого. Или он просто убедил себя в этом?

Закрыв руками лицо, Алек опустился на диван. Господи, как я раньше этого не понял! Он рассмеялся, хотя это было совсем не смешно. Просто все вдруг стало ясно. Так сокрушительно ясно!

В школьную работу он бросил себя, потому что у него не было Гвин. Встречался и спал с другими девушками, даже женился на Саре Прют — потому что у него не было Гвин. И эту чертову кошку завел, вероятно, потому, что у него не было Гвин.

А потом она приехала и показала ему, чего у него нет. Но кроме того, она показала ему, кто он такой и чего на самом деле хочет.

Все эти годы он был убежден, что спасает ее. Все эти годы защищал Гвин от нее самой, следил за тем, чтобы ее импульсивность не обернулась серьезными неприятностями, и не понимал, что на самом деле это она спасала его, не давая утонуть в монотонности обыденной жизни.

Ему нужна Гвин. Нужна.

Кто-то постучал в его дверь. Озадаченно и слегка раздраженно — черт, ему помешали вздыхать о том, что он утратил! — Алек подошел и открыл.

— Я видел, как ты подъехал, — сказал Ангус, неуклюже согнувшись над палкой. — Решил, что тебе не помешает компания.

Алек натянуто улыбнулся.

— Мэгги свела вас с ума?

Старик фыркнул и вошел в дом, стуча палкой по деревянному полу.

— Не возражаешь, если я закурю?

— Э-э… конечно нет, — сказал Алек, пытаясь вспомнить, куда он убрал все отцовские пепельницы.

Пока он рылся в шкафах, Ангус уже устроился в кресле у нерастопленного камина и приступил к своему обычному ритуалу разжигания трубки. Прежде чем он зажег первую спичку, Алек нашел пепельницу — огромную, зеленого стекла, уродливую, но вполне пригодную для использования. Поставив зеленое безобразие у локтя Ангуса, Алек сел на диван. Разжигание трубки почти всегда предвещало Разговор. Каким-то образом он понял, о чем будет этот Разговор.

— Я много думал в последние двадцать четыре часа, — начал старик.

— О чем, Поппи?

Тот несколько раз затянулся, выпуская клубы дыма и всем своим видом показывая, что торопить его не стоит.

— О многом, — сказал он наконец. — О своей жизни. О гостинице. — Еще одно облачко дыма. — О вас с Гвин.

Какой сюрприз!

— Да? Не о мировых проблемах?

— Я слишком стар для этого. — Ангус покачал головой. — Без меня разберутся. — Он сделал еще несколько затяжек. — А мне и тут дел хватает. — Он устремил на собеседника взгляд холодных голубых глаз. — Надеюсь, что раз ты спишь с моей внучкой, то любишь ее.

— Да. — Откровенность старика не удивила Алека.

— Хоть что-то. А она об этом знает?

Алек и сам думал об этом ночью, когда она уснула на его груди. Его лицо покраснело, как у юноши. Быстро встав с дивана и споткнувшись при этом о стопку старых журналов, он прошел на кухню и достал из шкафа чашку, чтобы сделать чай.

— Вообще-то нет, Поппи.

— Тогда чего же ты ждешь, черт возьми? Знака Всевышнего?

Губы Алека скривились в сардоническую усмешку.

— Скорее, знака от Гвин.

— Тогда ты больший дурак, чем я думал! С ума сойти! Девчонка столько лет вздыхает по тебе! Когда ты женился на этой Саре Прют, она чуть не завалила экзамены. Или ты не знал этого?

Алек медленно опустил на стол тяжелый кулак и перевел взгляд на Ангуса.

— Вы думаете, мне от этого стало легче?

— А я на это и не рассчитывал.

— В любом случае, уже поздно. — Алек вздохнул. — Гвин уехала, если вы помните. А у меня здесь работа. У нас все равно ничего не получится, что бы мы ни чувствовали друг к другу. И кроме того… — Он увидел, что старик качает головой. — Что?

— У тебя больше оправданий, чем волосков в усах у кошки. Ты любишь ее или нет?

— Я уже сказал.

— Тогда какого черта ты делаешь здесь? — Молчание Алека, видимо, не смутило старика. — Если ты ее любишь, — процедил он, выдыхая дым, — то тебе следовало поискать какой-то способ быть вместе с ней. Это же ясно как день, разве нет? Если она не может остаться здесь, значит, тебе надо поехать туда. Я думаю, учителя английского везде нужны, в Нью-Йорке тоже.

Алек не знал, откуда взялся этот мягкий золотистый свет, затопивший комнату: то ли солнце начало свой путь к закату, то ли на него снизошло прозрение, посланное свыше. Боже всемогущий!

Последние крупицы логики вылились в вопрос:

— А как же вы?

— Я? — Густые брови поднялись вверх. — Я-то здесь при чем? А-а, понял: ты считаешь, что должен торчать здесь, чтобы заботиться обо мне. Можешь не беспокоиться на этот счет. Мне хватит заботы Мэгги. — Его глаза молодо блеснули. — И потом, я снова дал рекламу, и, думаю, в гостинице будет теперь достаточно гостей, чтобы не дать мне скучать.

— Так, значит, вы отказались от предложения Кэботов?

— Продать гостиницу? Я еще не совсем рехнулся. Чем я тогда буду заниматься? Целый день смотреть телевизор? Гостиница — это моя жизнь. — Он посмотрел на Алека как на неразумного ребенка и пробормотал: — Продать гостиницу! Какие странные идеи приходят в голову некоторым…

Ангус с усилием поднялся на ноги и гордо расправил крепкие плечи. Вздохнул и оперся на палку, бросив при этом на нее сердитый взгляд. С видом легкого пренебрежения он подошел к Алеку и положил свободную руку ему на плечо.

— Ты славный парень, Алек. Отличный парень. — Рот под усами растянулся в улыбке. — Гвин часто делала глупости и ошибки. Полюбив тебя, она не ошиблась.

Алек пожал руку старика, потом метнулся к письменному столу и начал открывать и закрывать ящики, лихорадочно просматривая их содержимое, будто вор, который торопится найти что-нибудь ценное, пока его не поймали.

— Что ты ищешь?

— Расписание поездов. Помню, положил его где-то тут…

Сложенный листок упал перед ним на стол. Алек поднял голову и встретился взглядом с поблескивающими глазами Ангуса.

— Там есть подходящий поезд, завтра утром. Подойдет?

— Да, Поппи. Отлично подойдет. — Алек ухмыльнулся, потом рассмеялся — смехом совершенно счастливого человека.


Прослушивание должно было состояться у Сьюзен Махони в «Дакоте» — так назывался этот многоквартирный дом девятнадцатого века на Вест-сайд. Гвин назвала свое имя охраннику в маленькой будке, тот позвонил наверх, и массивные кованые чугунные ворота открылись перед ней.

Квентин Ньюман предупредил ее, что актриса живет на верхнем этаже в квартире из десяти комнат с видом на Центральный парк. Гвин по крайней мере с минуту стояла в оцепенении перед дверью вишневого дерева, прежде чем нажать на кнопку звонка. Ей вдруг стало казаться, что и платье не к месту, и ее волосы слишком коротки, и голос низок, и грудь совсем плоская…

Трюфели, вдруг вспомнила она и улыбнулась, слегка недовольная внезапно возникшим желанием, чтобы Алек был сейчас рядом. В конце концов, она взрослая. Ее не надо держать за ручку. Все будет хорошо. Тут ей отчаянно захотелось в туалет…

Гвин вздрогнула, когда горничная в переднике распахнула перед ней дверь. После того как она сняла пальто и воспользовалась ванной комнатой, ее провели в библиотеку. Там уже был продюсер и еще двое незнакомых мужчин, которые встали при ее появлении. Сьюзен Махони, с характерной буйной копной завитых рыжих волос, перехваченных черной бархатной лентой, тоже встала, потом приблизилась к ней и с очаровательной улыбкой протянула руку. Потом, не выпуская руки Гвин, она обратилась к Квентину своим низким хрипловатым голосом:

— Боже, Квентин, она просто чудо. — Она повернулась к гостье. — Особенно эта восхитительная стрижка! Идемте со мной, дорогая, и не обращайте внимания на этих мастифов.

Актриса села на диван у пышущего теплом камина и предложила Гвин занять место рядом с ней. Стройную фигуру Сьюзен выразительно облегал черный шелковый комбинезон, который явно был приобретен не на распродаже. Почти полное отсутствие макияжа и украшений — за исключением обручального кольца — подчеркивало неформальный и непринужденный характер встречи. Гвин почувствовала себя более свободно.

— Квентин рассказал мне о вашей потрясающей Розалинде в «Как вам это понравится», хотя это был всего лишь школьный спектакль.

Гвин поразилась, как все внутри у нее вскипело от небрежного замечания, но улыбнулась в ответ.

— Я удостоилась чести работать с замечательными детьми…

Сьюзен начала рассказывать о своей работе над новым шоу, о своей интерпретации роли и о том, чего она ждет от остальных актеров. Пока она говорила, Гвин украдкой осмотрела комнату. Высокий потолок. Шкафы с книгами. Картины на стенах — в основном модернизм. Среди них — работа одного из художников, которая висела в той галерее в Сохо, где она недолго работала. Многообещающий, активно рекламируемый и не дешевый даже на этом этапе своей карьеры живописец. Два широких и высоких окна, обрамленные зеленым бархатом, предлагали открытый вид на Центральный парк и позволяли видеть гораздо больше неба, чем наблюдает большинство ньюйоркцев. Дорогая мебель была расставлена без системы, что создавало впечатление небрежности. Вероятно, какой-то дизайнер потратил много часов, чтобы добиться этого, и получил немало баксов.

Выглядит интересно, решила Гвин. Но не в ее вкусе.

Большой мраморный обеденный стол нелепо стоял в центре комнаты, вокруг располагались разностильные старинные стулья и кресла. Гарри Саймон, режиссер шоу, попросил Гвин сесть с ним к столу и протянул ей сценарий с извинениями, что ей приходится читать без подготовки…