«Кто его знает, что за всем этим кроется… – подумал солдат. – А может, мне в это дело нос совать не надо? Может, тут какая государственная тайна? Но с другой стороны… не могу же я просто уйти и оставить старшую королевскую дочь обливаться слезами, точно она кухарка, которой отказали от места!»

И молодой человек решился. Тихонько выскользнув из оранжереи, он полной грудью вдохнул морозный воздух, пробормотал себе под нос: «Апельсиновые деревца никуда не денутся. Так и объясню капралу, если станет придираться!» – и со всех ног помчался в покои королевы Марии-Генриетты. Там он разбудил дежурную статс-даму и робко сказал изумленной его бесцеремонностью матроне:

– Пожалуйста, извините меня за то, что я посмел потревожить вас. Но поверьте: мне очень, очень нужно поговорить с Ее Величеством!

Окинув солдата внимательным взглядом, придворная дама решила, что он достоин доверия, и отправилась доложить королеве о странном посетителе.

Мария-Генриетта до замужества была австрийской эрцгерцогиней и прекрасно владела собой в любых обстоятельствах. Уже через пять минут она предстала перед нашим часовым, причем ее туалет был в полном порядке, а из прически не выбивалось ни единого волоска.

– Говорите! – коротко приказала она.

– Ваше Величество… – запинаясь, начал молодой человек, – дочь Вашего Величества… она…

– Которая дочь? – осведомилась Мария-Генриетта.

– Принцесса Луиза. Она, видите ли, рыдает… и я волнуюсь… я не понимаю…

– Где рыдает Ее Высочество?

– В оранжерее.

– Ага, значит, вы стояли там на посту и услышали рыдания. Так?

– Так, – ответил солдат, восхищенный проницательностью государыни.

– И что же было дальше?

– Ее Высочество все еще там. Я не посмел заговорить с ней.

– Все ясно. – И Мария-Генриетта обернулась к своей статс-даме: – Графиня, принесите, пожалуйста, теплую шаль. Боюсь, девочка не совсем одета.

Тут королева бросила вопросительный взгляд на молодого человека. Тот смущенно потупился.


И вот Луиза увидела, что к ней решительным шагом направляется ее мать. Вскочив со скамьи, принцесса, не переставая рыдать, бросилась к матери.

– Ах, матушка, – пролепетала она, – если бы вы знали!.. Если бы вы только знали… – И Луиза уткнулась заплаканным лицом в материнскую грудь.

– Ну-ну, родная, успокойся. – Королева ласково похлопала дочь по спине и набросила ей на плечи шаль. – Сейчас мы пойдем ко мне, ты выпьешь горячего кофе и все мне расскажешь.

Мария-Генриетта обняла свою дорогую девочку и повела ее к выходу из оранжереи, на ходу пытаясь понять, что же стряслось. Нет, конечно, Луизу ни о чем не спрашивали, когда просватали за Филиппа, принца Саксен-Кобургского, но матери казалось, что молодой офицер нравился принцессе. Луиза всегда шутила, всегда много смеялась и обожала веселиться. С чего же вдруг ее охватило такое отчаяние? Вот уж невозможно было представить, что брачная ночь закончится слезами и едва ли не истерикой! Королева терялась в догадках.

…И действительно – когда отец девушки король Бельгии Леопольд II представил ей своего кузена Филиппа и объявил, что отныне они жених и невеста, Луиза не выказала ни отвращения, ни враждебности. Напротив. Она зарделась, сделала положенный этикетом реверанс и тут же приветливо улыбнулась Филиппу.

– Но он же старше вас на целых четырнадцать лет! – говорила принцессе выросшая с ней вместе и потому считавшаяся почти подругой Магда фон Гердль. – Ах, сумеет ли он подарить вам истинное счастье?

– Но, Магда, как же ты не понимаешь, – горячо возражала принцесса, – что мужчина с такой выправкой и с такой родословной не может быть плохим мужем?! (Обе девушки были чересчур романтичны, но что поделать – виноваты в этом были не они, а многочисленные любовные романы, которые подруги просто обожали.)

– Да, – вынуждена была признать Магда, – он и вправду привлекателен. И улыбка у него мягкая, и бородка красивая. Да и шатены вам всегда нравились… Вот только очки… Странно, ведь он же из венгерской стражи императора Австрии, значит, должен отменно гарцевать верхом. Неужто ему очки не мешают? А вдруг упадут?

И девушки залились веселым смехом.


В Брюсселе принц Филипп очаровал всех на удивление быстро. Он блистал прекрасными манерами, любил и умел охотиться, ловко танцевал и готов был поддержать самую скучную из светских бесед. Король Леопольд привязался к нему по-родственному: Филипп приходился ему кузеном и с материнской, и с отцовской стороны. А королева… Королева очень обрадовалась тому, что ее старшая дочь будет жить в Вене, по которой Мария-Генриетта никогда втайне не переставала скучать. Сама же принцесса Луиза довольно скоро убедила себя, будто Филипп – это истинный рыцарь из старинного романа, который явился в Брюссель только для того, чтобы стать ее мужем и всю жизнь носить на руках.

К тому же Луизе очень понравилось быть невестой. Все ее поздравляли, дарили замечательные подарки, говорили комплименты и желали счастья – разумеется, искренне, полагала Луиза. И даже отец, обычно суровый Леопольд II, расчувствовался и проникновенно произнес:

– Верю, что ты не разочаруешься в муже. Все-таки он нам родня.

И поцеловал дочь в лоб.

Луиза с утра до вечера вертелась перед зеркалом, примеряла наряды, меняла шляпки, ссорилась с портнихами, никак не желавшими сшить свадебное платье по ее рисункам («Ну да, – в запальчивости кричала она, – вчера я хотела с острым мыском спереди, а сегодня хочу с полукруглым! Я передумала! Ах, как жаль, что я так плохо шью! Ей-богу, давно бы уж все было готово!»), и строила планы счастливой семейной жизни.

Церемония бракосочетания прошла пышно и торжественно. Луиза утопала в облаке брюссельских кружев, и Филипп, затянутый в парадный мундир, с нескрываемым восторгом глядел на свою белокурую невесту.

Когда за Филиппом и Луизой закрылись двери спальни, все подумали, что молодые проведут поистине сказочную ночь. И вот эти слезы!..


Королева заставила Луизу умыться и выпить горячего кофе с булочкой, а потом села напротив дочери и спросила:

– Что же все-таки произошло?

– Матушка, он зверь! Зверь!

Королева сказала осторожно:

– Доченька, я же предупреждала тебя – то, что станет делать с тобой в постели муж, может показаться тебе странным и неприличным.

– Нет-нет, вы не понимаете! – захлебывалась слезами Луиза. – Он набросился на меня прямо возле двери… порвал платье… я даже не заметила, когда он успел раздеться… Даже очки куда-то исчезли! Борода торчком, глаза безумные… Он…

Луиза опустила голову и замолчала.

– Ну же, продолжай, – попросила королева, все уже, впрочем, понявшая.

– Филипп изнасиловал меня, матушка. Несколько раз. Вот, поглядите, это следы его пальцев. А это – зубов. – И принцесса обнажила грудь.

Мария-Генриетта коснулась красных полукружий, резко выделявшихся на белоснежной коже, и сказала:

– Прижги одеколоном, хорошо? Только сама, чтобы горничные этого не видели. Ладно, Луиза, утро вечера мудренее. Однако что это я? Ведь утро уже наступило. Тебе надо отдохнуть. А с Филиппом я поговорю, не волнуйся.


Зять бельгийских монархов привык вести жизнь казарменную и при этом рассеянную. Он любил женщин, но все они были продажными и грубыми. И хотя принцу было уже больше тридцати, ему ни разу не довелось обнимать и целовать девственницу – да еще воспитанную на рыцарских романах. Луиза была принцессой, а Филипп обошелся с ней как с дешевой девкой.

Мария-Генриетта попыталась растолковать принцу, что он обидел и напугал Луизу. Тот сначала попробовал обратить все в шутку и сказал:

– Ах, маменька, так это вы похитили у меня жену? А я-то волновался утром, не пригрезилась ли мне вчерашняя свадьба!

Но Мария-Генриетта вовсе не намеревалась подхватывать этот легкомысленный тон. Да и то, что ее назвали «маменькой», ей не слишком понравилось, потому что это звучало вульгарно и простонародно.

– Одумайтесь, принц, – произнесла она холодно. – Не забывайте, что Луиза – дочь короля!

И Филипп склонился над ее рукой и обещал исправиться.

Но слова своего он не сдержал. Когда Луиза, печальная и повзрослевшая, покидала Лэкен, она уже твердо знала, что супружеский долг – это именно долг, причем обременительный.

«Я не смогу полюбить его, – думала она, глядя на ехавшего верхом рядом с ее каретой мужа, – ни за что не смогу! Дай бог, чтобы я его не возненавидела…»


Ни в венском дворце семейства Кобург, ни в многочисленных имениях Филиппа, разбросанных по Венгрии, Луизе не понравилось. Одно примиряло ее с действительностью – то, что циничный, распутный и грубый принц вернулся к своим прежним любовницам и завел себе вдобавок несколько новых. Он очень часто не ночевал дома, и Луиза готова была молиться за своих соперниц. Впрочем, о жене он, к сожалению, тоже не забывал. Ему нравилась красота Луизы и забавлял ее явный страх перед ним.

– Так ты боишься меня, моя малышка? – шептал Филипп, медленно приближаясь к супружескому ложу и постепенно освобождаясь от всех предметов туалета. – Это хорошо! Это славно! Это меня возбуждает!

И он, точно дикое животное, набрасывался на дрожавшую от отвращения и ужаса жену.

Со временем принц Филипп решил заняться воспитанием Луизы. Он заставлял ее пить вино, играть в карты и выслушивать скабрезные истории. К тому же он старательно просвещал ее – на свой лад. Луиза узнала, как следует себя вести, чтобы понравиться мужчине и обольстить его, а также, повинуясь приказу мужа, прочла с десяток учивших разврату книжек. При этом муж страшно ревновал ее и устраивал безобразные сцены, если она танцевала с кем-нибудь на балу более двух танцев кряду.

– Я ни в чем не провинилась перед вами! – говорила поначалу Луиза и пыталась оправдаться. Но принц кричал, брызгал слюной, топал ногами и ничего не слушал. Тогда женщина изменила тактику. Она стала суровее и неприступнее, так что многие заядлые танцоры (а Луиза прекрасно вальсировала) уже остерегались подойти к ней, а если Филипп все же отыскивал повод для ревности, то она отвечала громко, внятно, коротко и иногда грубо. Это действовало. Принц умолкал и потом долго еще бросал на жену удивленные взгляды.