После очередного посещения аббатства, епископ Турне писал архиепископу Реймскому:

«Предоставляя Господу судить о деле, которого не разрешил приговор человеческий, я все же не могу удержаться от жалости при виде королевы Ингеборги. Обходятся с нею здесь донельзя дурно. В обители она живет впроголодь, однако выполняет самую тяжелую и грязную работу, какую на нее возлагают. Ни словом, ни намеком не жалуясь на свою судьбу, она лишь денно и нощно молится, обливаясь слезами, но не о собственном благополучии, а о счастье и спасении короля. Ибо, как ни странно, Ингеборга в своем суровом заточении продолжает страстно любить государя, мечтая о нем как о супруге и вспоминая, как впервые увидела его у ворот Амьена».

Опальная королева по-прежнему имела полное право считать Филиппа Августа своим супругом, ведь Папа отказался признать их развод, хотя наказывать французского монарха не стал. Впрочем, Филиппа мнение Папы ничуть не занимало: у него нашлось занятие получше… Он сам решил найти способ расторгнуть ненавистный брак!

– А не жениться ли мне вновь? – сказал как-то король, после чего начал подыскивать себе достойную избранницу.

Однако страдания Ингеборги, о которых при европейских дворах уже слагали песни трубадуры, стали известны всем, и король Франции отовсюду получал унизительный отказ.

Лишь в 1196 году, через три года после памятной ночи в Амьене, предложение Филиппа Августа, которому уже исполнился тридцать один год, приняла Агнес – сестра Оттона, герцога Меранского.

Ободрившийся Филипп Август тут же отправил послов, дабы те привезли девушку во Францию, но прежде всего он потребовал подробного ее описания. Государь желал доподлинно знать, красива ли она и не похожа ли случайно на Ингеборгу.

Королю не замедлили сообщить, что Агнес Меранская – черноволосая, смуглая, высокая и ничем не напоминает ни блондинку Изабеллу де Эно, ни рыжеволосую Ингеборгу.

Облегченно вздохнув, Филипп Август отправился в Компьень, где вскоре должна была состояться его встреча с невестой.

Узнав о приближении кортежа, Филипп в парадном облачении с непокрытой головой вышел к воротам замка. Вскоре на дороге показались конные знаменосцы, а за ними кареты, которые сразу же обступила толпа жителей Компьеня.

Филипп в нетерпении подходил все ближе, пока наконец не увидел девушку… Глядя на нее восторженно, хотя и не без боязни, он застыл на месте, не в силах сделать больше ни шага.

Королевская свита замерла в ужасе. Неужели все снова повторится?

Но нет, на этот раз все совсем по-другому. Это было не оцепенение при виде завораживающей, сверхъестественной красоты, а самая обычная, причем взаимная любовь с первого взгляда.

Да-да, Агнес влюбилась в Филиппа в тот же миг, когда и он полюбил ее!

– О Господи, какие чудесные у нее глаза, – прошептал очарованный красотой невесты Филипп. – В ее взгляде столько любви и тепла! Не может быть, чтобы я был опять околдован.

Агнес медленно приближалась к жениху, с любопытством присматриваясь к королю, о котором ей столько рассказывали. Хотя он был совершенно лыс, Агнес сочла его красивым. Его исполненный королевского достоинства взгляд был в то же время мягким и нежным.

«Должно быть, он сильный и страстный, – подумала Агнес, – и с ним приятно делить ложе».

И она не ошиблась.

Их пышная свадьба состоялась на следующий день, а наступившая затем брачная ночь стала первой в ряду ей подобных, исполненных ничуть не меньшей страсти и любви.

Наутро в зал, где до рассвета пировали гости, вбежал королевский слуга и громко объявил:

– Ночь прошла как нельзя лучше!

Гости зашумели, заволновались.

– Правда ли это? – слышалось отовсюду.

– Разумеется, я же стоял за дверью… – обиженно сказал слуга. – Да и простыня, свидетельствующая о девственности Агнес, уже выставлена на всеобщее обозрение.

Так началась великая и страстная любовь. Король наконец был счастлив.


Между тем Ингеборга, о которой все забыли, по-прежнему страдала и тосковала в далеком монастыре. Узнав о браке Филиппа Августа и о том, как страстно он влюблен в Агнес, отвергнутая королева целыми днями рыдала, спрашивая себя, чем же она, Ингеборга, виновата в том, что король ее возненавидел.

Пока Ингеборга томилась в монастырской келье, ее брат Кнут Датский слал к Папе все новых послов, требуя справедливости. Однако Папа Целестин III в свои девяносто два года не осмеливался выступить против французского монарха и ограничился лишь благословением Ингеборге.

Так продолжалось целых полтора года. Все это время знать и простолюдины радовались счастью своего повелителя, но, увы, оно оказалось недолгим. Вскоре из Рима пришло грозное послание.

В январе 1198 года умер старый Целестин III, а новый Папа был человеком непреклонным. Рассчитывать на скорую кончину Иннокентия III не приходилось – Лотарио де Сеньи было всего тридцать восемь лет. Он происходил из знатного римского рода и наперед решил не церемониться с французским монархом и заставить его подчиниться своей воле. Выступив в защиту Ингеборги, Папа приказал Филиппу Августу отослать от себя Агнес, которую назвал наложницей и самозванкой, и вернуть из монастыря законную супругу.

«Рим отменил приговор французских прелатов и считает Ваше Величество двоеженцем», – писал Иннокентий III.

В страшном гневе король разорвал папскую грамоту и не ответил Иннокентию, но вскоре из Рима прибыл легат с новым посланием.

– Передайте Его Святейшеству, что Агнес моя супруга и никто не вправе разлучать нас, – спокойно ответил Филипп.

Французский король давно не мальчик, да и не простой дворянин – он могущественный владыка великой страны, и Папе Римскому без него не обойтись. Если Папа хочет, чтобы в его споре с императором Священной Римской империи Франция приняла сторону наместника святого Петра, Иннокентий III должен будет за это заплатить, рассуждал Филипп.

С другим Папой Филипп, возможно, и договорился бы, но только не с Иннокентием III – недаром он прослыл одним из самых сильных, но и самых грозных Пап в истории церкви. Его легат, искусный дипломат Петр Капуанский, прибыл во Францию с совершенно недвусмысленными указаниями. В случае неповиновения Папа велел пригрозить Филиппу отлучением от церкви, и не одного только короля, но и всего королевства!

Однако дипломатические ухищрения Петра Капуанского не возымели действия. Король стоял на своем: он любит Агнес и ни за что не желает с ней расстаться.

Папский легат почувствовал себя несчастнейшим из смертных. Петру Капуанскому очень хотелось вразумить упрямого короля, которого он высоко ценил. Тем более что дело было за малым: надо было лишь на время удалить от себя Агнес и призвать Ингеборгу, пока вопрос о браке не разрешится. Легат едва не заболел, но так и не смог заставить влюбленного Филиппа подчиниться Папе. Однако ослушаться Папу Петр Капуанский не смел.

И вот 6 декабря 1199 года папский легат созвал церковный собор в Дижоне. Против своей воли на собор вынужден был явиться архиепископ Реймский. Кроме него, присутствовали еще восемнадцать епископов, аббаты из Клюни, Сен-Реми, Сен-Дени и много других прелатов.

Семь дней заседал собор, обсуждая, какому наказанию подвергнуть короля за непослушание. В конце концов в стране был объявлен интердикт. По всей Франции запрещалось отправлять богослужения и прочие религиозные обряды – венчать, крестить, отпевать…

Узнав об этом приговоре, Филипп Август, побледнев от гнева, приказал схватить и заточить в темницу папского легата, осмелившегося надругаться над Францией. Однако Петр Капуанский загодя покинул пределы владений французского монарха.

Народ был потрясен карой, обрушившейся на страну. Люди начали роптать, виня во всех своих несчастьях королеву Агнес.

– Видно, она ведьма почище королевы Ингеборги, – громко говорили парижане, собираясь на улицах. – Только колдовскими чарами можно было так привязать к себе короля…

Самого Филиппа люди тоже осуждали. Подданные французского монарха не могли простить своему повелителю того, что своим упрямством он навлек на страну столь суровое наказание.

Вскоре грозный приговор был приведен в исполнение, и жизнь во Франции замерла. Двери церквей и монастырей заперли, добрым христианам не позволяли крестить детей и хоронить усопших. Трупы отравляли воздух, и в сердцах живых поселился ужас.

Филипп знал, что народ обвинял его, но не мог расстаться с Агнес – и всю силу своего негодования обрушил на Ингеборгу. Король уже готов был убить несчастную узницу, но Агнес умолила возлюбленного, и он повелел только вывезти датчанку из аббатства Сизуин и заточить ее в еще более суровом и отдаленном месте. Уже восемь лет томившейся в заключении Ингеборге предстояло прожить там многие годы…

Однако и жизнь Агнес нельзя было назвать счастливой. Она любила Филиппа всей душой, но не хотела, чтобы из-за нее страдало все королевство. Интердикт казался ей бесчеловечной и несправедливой карой, ведь он со всей жестокостью обрушился на головы ни в чем не повинных людей!

Филипп Август же оставался непреклонным – до тех пор, пока в сентябре 1200 года гнев народа не перешел едва ли не в открытый бунт. Только тогда король отправил к Папе послов с просьбой отменить интердикт и на вселенском соборе рассмотреть законность его брака с Ингеборгой. Решению собора он обещал подчиниться.

Ему пришлось отослать Агнес в замок в Пуасси, а Ингеборгу перевести в Сен-Леже-де-Ивелин близ Парижа. Сделать большее было выше его сил. Похудевшая, но по-прежнему красивая Ингеборга вызывала у него такое же отвращение, как много лет назад.

– Я уступил – пусть же теперь Его Святейшество созовет вселенский собор, – заявил Филипп папскому легату. – Рассчитываю, что вердикт будет в мою пользу.

– Но, Ваше Величество, королеву прежде всего должен принять Париж… – возразил посланник, но настаивать не посмел, ведь Иннокентий на сей раз велел ему быть с французским монархом помягче, если только тот проявит добрую волю.