Внутренне негодующая, но внешне присмиревшая герцогиня напомнила в ответ о своем непрочном здоровье и о болях, не позволивших ей присоединиться к прочим дамам, присутствовавшим на свадьбе. Она бесконечно огорчена тем, что туда не попала…

— Не попали? Никто вас там не хватился. Вам отлично известно, что должность предоставлена вам по настоянию. кардинала, который не хотел огорчать канцлера… И довольно об этом! Любезные дамы, — продолжила она совсем другим тоном, — у меня есть для вас важная весть, ее величество вдовствующая королева Англии, моя сестра, сделала нам честь, согласившись отдать в жены моему сыну Филиппу свою дочь Генриетту. Обе вскоре отбудут в Лондон, дабы заручиться согласием на этот брак короля Карла II, в котором, впрочем, заранее уверены. Мы тем временем позаботимся о свите будущей герцогини Орлеанской. Прошу тишины! — прикрикнула она насмешливо. — Новость не так уж и нова. Вы наверняка подозревали, что это произойдет?

Действительно, со дня возвращения двора в столицу слухи об этом гуляли по салонам. Мазарини активно способствовал этому браку, усматривая в нем великолепное средство помириться с Карлом II, которому слишком часто, не желая портить отношения с Кромвелем, отказывал в поддержке. В результате внезапное возвращение английского монарха на трон породило немало проблем для Франции.

Дождавшись, пока фрейлины притихнут, Анна Австрийская приблизилась к Сильви и, не спуская глаз с госпожи де Бетюн, молвила:

— Сколько лет вашей дочери Мари, госпожа де Фонсом?

— Четырнадцать, ваше величество.

— Значит, на будущий год, когда сыграют свадьбу, о которой я только что объявила, ей будет пятнадцать… Вы сами, дорогая Сильви, как раз в этом возрасте поступили ко мне на службу и проявили похвальное рвение. По моему разумению, ей найдется место среди юных фрейлин новой Мадам. Когда я видела вашу дочь в последний раз, она уже обещала вырасти в прехорошенькую девушку, а Месье чрезвычайно привержен намерению принимать себе в придворные только молодых и красивых.

Такое назначение, сделанное заочно и прежде всех остальных, являло собой исключительную привилегию. Сильви присела в глубоком благодарственном реверансе, чувствуя искреннюю признательность к королеве-матери. Прк этом радости она не ощущала — скорее тревогу, пока что она не знала, из кого будет состоять новый двор. Одно было ясно, если судить по приверженности молодого Месье к роскоши и утонченности, двору предстояло блистать, однако обстановка там вряд ли будет столь же разумной, сколь разумной она была в Лувре в момент, когда там появилась она сама. Ее Мари не могла пожаловаться ни на слабость духа, ни на пугливость, она была девушкой с характером и только о том и мечтала, чтобы прогреметь в свете. Услышав об уготованной ей будущности, она, несомненно, придет в восторг, однако ее мать знала, что с этого момента о покое можно будет больше не мечтать. Хуже того, в этот славный день она уже приобрела одного врага. Ядовитый взгляд впавшей в немилость главной камеристки не предвещал ничего хорошего.

В этот вечер ей было очень трудно уснуть, несмотря на умиротворяющие речи, произнесенные Персевалем, когда он увидел, в каком волнении она возвратилась из дворца.

— Пусть вас не беспокоит событие, которое произойдет еще через целый год! Лучше живите день за днем и постепенно устраняйте насущные затруднения.

— Вот именно, насущные! Кроме Мари, меня беспокоит этот Сен-Реми. Непонятно, что ему от меня понадобилось.

— От нас, а не только от вас одной. Будьте уверены, я вас не покину. Пока что отдыхайте. А я пойду…

— Куда?

— В Сен-Манде. Хочу напроситься на ужин к нашему другу Фуке. Как вам известно, у него есть на Островах свои интересы. Возможно, он сумеет подсказать, откуда взялся этот субъект.

Согласно своей привычке, Персеваль пренебрег каретой и отправился к Фуке верхом, справедливо считая, что конь пройдет где угодно и доставит к месту гораздо быстрее кареты. Увы, возвратиться ему пришлось гораздо раньше, чем он предполагал, прелестный замок Сен-Манде, где Фуке любил работать и где собирал свой тесный кружок художников, писателей и близких друзей, оказался этим вечером почти пуст. Персеваль обнаружил там только поэта Жана де Лафонтена, который предавался мечтам под своим излюбленным кедром, попивая вино из Жуани, которое Ватель, повар суперинтенданта, припасал специально для него. Неизменно вежливый поэт предложил гостю рюмочку, но подсказать, где искать Фуке, не смог. Одно было очевидно, ужинать придется без него. Шевалье де Рагнель отклонил приглашение и уже собирался откланяться, попросив Лафонтена уведомить хозяина дома, что он повторит свой визит назавтра, как вдруг появился аббат Базиль. В данный момент этот человек вполне был способен заменить самого Никола Фуке, так как был его младшим братом и помощником на все руки.

Базиль получал доход от турского аббатства Сен-Мар-тен, но пострига не принимал, что было для церкви только лучше. Интриган, жуир, храбрец, никогда не расстающийся со шпагой, он к тому же не уступал старшему брату в уме, был хитер, как лис, и любил затевать ссоры. В период смуты, вызванной Фрондой, он расцвел, как цветок на солнце, проявляя определенную последовательность в своей службе Мазарини — как и родному брату — на протяжении целых одиннадцати лет. Славясь манерой во все совать нос, он внимательно выслушал Персеваля.

— Сен-Реми, говорите? Вычислить его не составит труда. Французов на Антильских островах не так-то много, и вполне возможно, что он прибыл именно оттуда, мне известно, что недавно в Нанте пришвартовался корабль из тех земель; остается узнать, находился ли он на его борту. Я этим займусь.

На прочувственную благодарственную речь Персеваля он ответил:

— Лучшей благодарностью станет для меня улыбка герцогини де Фонсом. Уже много лет я рабски возлежу у ее ног, но она не соизволит меня замечать. Увы, меня полностью заслоняет братец Никола.

— Кстати, не знаете ли вы, где он сейчас?

— В Шарантоне, у госпожи дю Плесси Бельер, где ищет свежего воздуху. Он вышел от его преосвященстве кардинала, кипя от ярости, тот, невзирая на недомогание, не прекращает клянчить проценты с сумм, конфискованных у него во время Фронды.

— Казалось бы, в его плачевном состоянии надлежит заботиться о спасении души, а не о толщине кошелька.

— Сие правило действует в отношении нормальны, людей, как вы да я, тогда как его преосвященство ныне более, чем когда-либо, озабочен богатством. Видели бы вы, как он бродит по залам своего дворца или по своим покоям в Лувре, опираясь на палку, со слезами на глазах! Во время, свободное от притеснения моего брата, он посвящает прощанию с благами, которые копил всю жизнь, чтобы рано или поздно — теперь уже скорее первое — с ним расстаться. Представляете, он при этом рыдает! От такого зрелища и скончаться недолго… со смеху, разумеется.

— Вряд ли это может всерьез угрожать господину суперинтенданту. Уж он-то давно знаком с алчностью кардинала.

— Несомненно, но новизна состоит в том, что теперь его преосвященство невозможно застать без Кольбера, тот вечно вылезает из какой-нибудь щели, вооруженный очередным меморандумом. Совершенно невыносимая ситуация! Пора бы Создателю поторопиться да призвать кардинала к Себе на небеса, иначе Кольбер совсем его доконает.

— Видимо, вы возлагаете надежду на то, что молодой король проявит больше внимания к конкретным делам?

— Да, возлагаю. Ввиду своей молодости король прислушивается к своей матушке, а она благоволит моему брату, умеющему убеждать. Быть ему премьер-министром?

Персеваль завидовал уверенности аббата Базиля, но сам ее не разделял. Относясь к Никола Фуке с уважением и симпатией, он, тем не менее, опасался, как бы его блестящие достоинства не выглядели в глазах мрачного Кольбера недостатками, и не ждал от их соперничества ничего хорошего. Тем не менее встреча с Базилем оказалась полезной, аббат был именно тем человеком, который мог оказать настоящую помощь, и Персеваль радовался, что ему удалось избавить и без того занятого суперинтенданта от лишней обузы.

На следующий день господин де Сен-Реми явился в дом Фонсомов строго в назначенный час. Шагая следом за лакеем в черно-зеленой ливрее с серебряным шитьем, он стрелял глазами во все стороны, словно пытаясь оценить богатства, собранные в этом благородном жилище. Выражение его лица не понравилось бы здешним обитателям, если бы они видели его сейчас. Путь его лежал в библиотеку, где трудами покойного маршала были собраны литературные раритеты, составлявшие главную радость Персеваля. Тот как раз знакомился с каким-то документом из архива грамот, когда в двери появился гость. Судя по приветствию, последний не испытывал ни малейшей робости. С ви предложила ему присесть, представив своего крест и Сен-Реми с достоинством опустился в кресло.

Во второй раз он понравился Сильви ничуть не больше, чем в первый, хоть и передвигался с несомненной цией и обладал немалым магнетизмом. Тем не менее не было пока причин обходиться с ним невежливо.

— Итак, сударь, в чем состоит важность дела, принудившая вас следовать за мной до самого Лувра?

Господин с Островов пришел в замешательство и ответил не сразу. В конце концов, он обнажил в улыбке превосходные зубы и молвил:

— Речь идет о довольно старой истории, госпожа герцогиня. Возможно, вы сочтете ее банальной, однако меня она чрезвычайно важна, ибо от вас, от вашего отношения, зависит ее счастливый или неудачный к Дело в том, что я имею честь приходиться вам деверем.

Сюрприз и впрямь вышел знатный. Сильви инстиктивно перевела взгляд на Рагнеля. Тот перестал свертывать пергамент и застыл. Сильви взяла себя в руки и посмотрела на посетителя так спокойно, как сумела.

— По всей видимости, вы допускаете ошибку сударь, — проговорила она холодно. — Это совпадет фамилий, не более того. Мне неизвестно, чтобы у моего покойного супруга существовал брат.