Дорога находилась на полпути от сторожки до Келландса, и вскоре Джон уже свернул на нее, тут же убедившись в том, что это не более чем взрытый колесами телег проселок, с обеих сторон огражденный от обработанных полей глубокими канавами и насыпями. Широкая полоса земли между колеями заросла травой и выглядела достаточно ровной, что позволило Джону снова пустить Бу легким галопом. Жеребец ринулся вперед, стремясь перейти на все более широкий шаг. Джон понимал, что конь скачет слишком быстро, потому что на незнакомой дороге его могли подстерегать глубокие ямы, которые он ни за что не успел бы разглядеть вовремя.

Одинокий пешеход, неожиданно вынырнувший ему навстречу из еще не рассеявшегося холодного белого тумана, также поспешно отскочил в сторону, чуть не свалившись в канаву при виде стремительно приближающегося Бу. Впрочем, на самом деле времени у него было предостаточно, потому что Джон заметил его с расстояния не менее тридцати ярдов. Ему показалось, что пешеход хотел не столько спастись, сколько спрятаться, и если бы вдоль дороги росла живая изгородь, он укрылся бы в ней. Человек в панике огляделся вокруг, как будто в поисках убежища, и, не обнаружив такового, практически съежился на краю канавы.

Джон не успел даже удивиться тому, что появление всадника, пусть и совершенно неожиданное, могло столь сильно испугать одинокого путника, потому что спустя несколько секунд он уже поравнялся с беднягой. Натянув поводья и умерив бег коня, капитан обернулся, чтобы извиниться перед пешеходом, которого принял за батрака с одной из близлежащих ферм. Тем не менее его взгляду предстал человек, одетый в пальто с множеством пелерин. С побелевшего лица на Джона взглянули светлые воспаленные глаза, и капитан проехал мимо, так и не проронив ни слова. Пешеход поспешно наклонил голову, пряча лицо, но Джон успел узнать Генри Сторневея.

У него было одно мимолетное мгновение, чтобы рассмотреть повстречавшегося ему человека, но капитан не являлся тугодумом и к тому же отличался незаурядной наблюдательностью. Поэтому ему бросились в глаза две любопытные детали. Первая заключалась в том, что лицо мистера Сторневея исказил непередаваемый ужас, а вторая – в том, что в руке он нес незажженный фонарь. Страх на лице Генри Джон объяснить не сумел. Такой ужас мог быть вызван только чем-то гораздо более серьезным, чем то, что кто-то увидел его на дороге. Фонарь же указывал на то, что поместье он покинул затемно. И тем не менее, размышлял Джон, хотя ночь стояла облачная, но не чересчур темная, а значит, необходимости в фонаре явно не было.

Капитан поехал дальше, зорко осматриваясь вокруг в надежде понять, куда мог ходить впотьмах Сторневей. Но по пути ему встретились лишь две небольшие хижины и фермерское хозяйство сразу за ними. Вскоре местность стала гораздо более лесистой, а дорога начала резко подниматься к смутно виднеющимся сквозь туман холмам. Это был типичный для таких мест пейзаж – россыпи скал и валунов, рассеченные глубокими узкими ущельями. Дорога неуклонно взбиралась вверх. Пару раз из-под копыт Бу шарахнулись в сторону овцы, но нигде не было и следа человеческого жилья. Ветер донес до капитана резкий сладковатый аромат пустошей, дорога выровнялась, нырнула в низину и снова пошла в гору. Джон понял, что поднялся на самый верх и уже едет по волнистой поверхности пустошей, направляясь к деревне или городку, соединенному этой дорогой с главным трактом.

Через пару миль снова начался спуск, и вскоре Джон увидел деревушку, жмущуюся к северному склону высокого холма. Капитан остановился, потому что деревня уже проснулась: женщины у дверей вытряхивали половики, а на единственной улице появились мужчины, явно направляющиеся на работу. Расспросы позволили Джону выяснить, что дорога ведет в какой-то городок, о котором он никогда прежде не слышал. Городок находился милях в семи к северо-востоку от деревни, но в двух милях от него у дороги располагался, если верить с трудом добытому у прохожего и довольно невнятному описанию, более-менее крупный особняк. Поскольку вероятность того, что Генри Сторневей мог зайти так далеко, была ничтожно мала, Джон счел дальнейшие розыски бессмысленными и, повернув Бу, поскакал обратно.

К тому времени как он снова достиг подножия ущелья, туман почти рассеялся, и он смог убедиться в том, что другого жилья, кроме фермерской усадьбы и двух хижин, что уже видел раньше, в округе нет. Ферма располагалась всего в двух сотнях ярдов от дороги, и Джон натянул поводья, размышляя, добьется ли он чего-либо, если, найдя предлог, попытается поговорить с хозяевами. Долго гадать ему не пришлось, потому что почти одновременно он заметил необыкновенно толстого мужчину в фермерской одежде, который, опершись о ствол ясеня, задумчиво разглядывал небольшое стадо коров. Услышав стук копыт, он оглянулся и, стоило капитану остановиться, тяжело ступая, направился к воротам. Когда мужчина подошел совсем близко, Джон сумел разглядеть его крупное румяное и добродушное лицо.

– Доброе утро, сэр, – слегка запыхавшись, низким и звучным голосом произнес толстяк. – Чем я могу помочь вам?

Он нисколько не походил на человека, способного на гнусные затеи, и уже через несколько секунд Джон убедился в том, что Генри Сторневей на его ферме не появлялся. Говорливый и общительный фермер был рад любой возможности поболтать с незнакомцами, которых он, по его собственным словам, видел крайне редко. Он был одним из арендаторов сквайра и сокрушенно покачал головой, упомянув болезнь сэра Питера и то, что после его смерти поместье ждут большие перемены. Джону оказалось совсем нетрудно разговорить фермера на эту тему, и вскоре выяснилось, что он очень уважает мисс Нелл, но «не слишком высокого мнения» о мистере Генри, с которым был едва знаком и который (если верить хотя бы половине слухов) совершенно не интересуется делами поместья. Да, он слышал, что мистер Генри гостит нынче в Келландсе и с ним приехал кто-то из его важных лондонских друзей, но мистер Генри не из тех, кто заглядывает в гости к дедушкиным арендаторам. Нет, нет, только не он! Нет, он ни разу не видел его лондонского друга, да и, честно говоря, не очень-то ему этого хочется, потому что на этой неделе он уже столкнулся с одним лондонцем, так у него точно с головой нелады! Он хотел купить дом в этих местах, но задавал такие дурацкие вопросы, что стало ясно: обдурить его будет проще простого, это уж как пить дать! Какой он из себя? Приземистый, с физиономией, смахивающей на булку, и толстыми ногами.

Узнав в этом ядовитом описании мистера Габриэля Стогамбера, капитан задумчиво сдвинул брови и поехал дальше. Он пытался понять, какую цель преследовал Стогамбер, расспрашивая фермера, и даже вернувшись в сторожку, продолжал ломать голову над этой загадкой.

Капитан отсутствовал дольше, чем намеревался, поэтому его встретил изрядно встревоженный Бен, польстив самолюбию капитана своей безудержной радостью по поводу его возвращения.

В тот день гостей из поместья у Джона не было. Он провел утро в надежде на появление Нелл, но она так и не приехала. К тому времени как стало ясно, что ей явно что-то помешало навестить его, миссис Скеффлинг уже ушла домой, и поручить ворота ему оказалось некому, поскольку Бена на целый день забрал фермер Хаггейт, которому мальчуган помогал перегнать на рынок скот. Невозможность отлучиться досаждала Джону как никогда, потому что у него были вопросы, которые он хотел задать Нелл или Джозефу, ведь последний, вероятно, знал местность еще лучше.

Размышляя над странной встречей с Генри Сторневеем и пытаясь найти объяснение его присутствию на пустынной проселочной дороге в такой неурочный час, Джон вспомнил нечто, о чем во время поездки в Тайдсвелл ему рассказывала Нелл. Даже если в ее случайно оброненных словах и крылся ключ от этой тайны, он все еще был далек от ее понимания. Тем не менее у него появилась возможность разгадать ее. Вспомнив выражение ужаса на лице Сторневея, капитан решил, что задаст свои вопросы Джозефу, а не Нелл. Но Джозеф не приехал, и к досаде Джона добавилась еще и тревога.

Когда из Тайдсвелла вернулся Бен, усталый, но переполненный впечатлениями от всего увиденного и сделанного в этот день, Джон предпринял попытку убедить его в том, что ему больше нечего бояться и он вполне может на часок остаться на воротах один. Но стоило Бену, который в присутствии своего сильного, рослого покровителя уже почти забыл о собственных страхах, уяснить, что капитан хочет оставить его одного, как он принялся со слезами на глазах умолять его не делать этого. Напрасно капитан увещевал мальчика, указывая на то, что к этому времени гость его отца уже наверняка узнал – искать Брина в сторожке бесполезно. Бен пришел в крайнее возбуждение и заявил, что, если Джон уедет, он убежит и проведет ночь с Бу в хлеву фермера Хаггейта. Капитану стало ясно, что спорить с мальчишкой бесполезно, и, подавив досаду, он пообещал ему не покидать сторожку, одновременно потребовав прекратить нытье. Впрочем, вскоре он понял, что не смог бы уйти, даже если бы малец и согласился присмотреть за воротами в его отсутствие. События дня так утомили мальчика, что он уснул, не доев ужин, и разбудить его капитану не удалось. Джон поднял Бена на руки и отнес в его спальню. Когда он уложил мальчика на его раскладную кровать, тот лишь пошевелился и пробормотал что-то невнятное, так что разбудить его смог бы, вероятно, лишь клаксон дилижанса над самым ухом.

Не прошло и часа, как у Джона появились основания порадоваться тому, что он остался в сторожке, а не уехал в Келландс, потому что неподалеку дважды ухнула сова. В прошлый раз эти звуки предшествовали появлению в сторожке Джереми Черка. Он подошел к задней двери и, отворив ее, услышал негромкий, но отчетливый голос Черка:

– Солдат, мне нужна твоя помощь!

Джон вышел в запущенный сад, всматриваясь в темноту. Он увидел, что Черк отворил калитку, чтобы в нее могла войти Молли, на спине которой возвышалась толстая фигура. Фигура угрожающе покачивалась и, казалось, до сих пор не свалилась на землю лишь благодаря поддерживающей ее крепкой руке Черка.