Аня с грустью сознавала, что она одобряла выбор сестры потому, что Муррей напомнил ей Жана-Франсуа Жиро, который до своей нелепой смерти был ее женихом. У Жана было такое же открытое лицо, обаятельные манеры, и сейчас ему было бы около тридцати – столько же, сколько и Муррею. Жан, пожалуй, чуть стройнее и ниже: он был едва ли на дюйм выше самой Ани, хотя ее не назовешь маленькой: на добрых три дюйма она возвышалась над Селестиной, а та была среднего роста. Глаза у обоих тоже были разные: у Муррея – светло-карие, медового цвета, а у Жана – темные, бархатные. Волосы же у них были одинаковыми, как и торопливая манера говорить и горячность.

Именно эта горячность и погубила Жана. Его смерть была так бессмысленна; с этим Аня до сих пор не могла смириться: он погиб на дуэли, но не ради чести, а в результате пьяной шутки.

Жан и пятеро его друзей возвращались поздно ночью после игры в карты где-то неподалеку от озера Понтшартрен. Они провели много часов за картами в прокуренной комнате, где со скучающим видом делали ставки и много пили. Когда они ехали по полю, на котором росли два дуба, известных под названием «дуэльные», полная луна и танцующие в ее свете тени ветвей деревьев заворожили их. Кто-то предложил скрестить клинки, посчитав, что это подходит для дуэли. Они вышли из экипажа и с бездумной веселостью обнажили шпаги. Когда схватка закончилась, двое из них остались лежать на траве в лужах крови. Одним из них был Жан.

Вальс закончился и объявили контрданс. Селестина допила лимонад и смотрела на Муррея, постукивая носком туфли по полу. Аня протянула руку и взяла у нее пустой бокал.

– Не беспокойтесь и продолжайте развлекаться.

– Тебя это не затруднит? – спросил Муррей.

– Я, наверное, пойду разделить скуку с мадам Розой и ее компанией.

– Напрасно тратишь время. – На его лице промелькнула улыбка.

– Ты слишком заботлив, – мягко поддразнила она его. – Займись своим делом.

Подошел негр-официант, чтобы забрать бокалы. Она благодарно улыбнулась ему, и тот неслышно ушел. Она все еще стояла на том же месте и смотрела на сестру с Мурреем Ни-колсом, танцующих среди других пар в ярких костюмах. В свои двадцать пять лет Аня была всего лишь на семь лет старше Селестины, но иногда она чувствовала себя неизмеримо старше сестры и даже мадам Розы.

Она посмотрела через плечо в сторону ложи, где сидела ее мачеха. Как обычно, рядом с ней был ее верный cavalier servante[2] Гаспар Фрере. Щегольски одетый маленький человек, настолько худой, насколько полной была его дама. Он был театральным и оперным критиком, неиссякаемым источником сплетен и последние несколько лет предметом забав Ани и Селестины.

Однако Аня все больше склонялась к мысли, что он представляет собой нечто большее, чем «общее место». Он был искусным фехтовальщиком и прекрасным стрелком, а это – непременные качества джентльмена в городе, где дуэль была обычным делом и вызов на нее можно было получить в любой момент. С другой стороны, он, вероятно, имел определенный вес в среде городских чиновников и бизнесменов и дал Ане ряд полезных советов относительно капиталовложении. А недавно Аня начала подозревать, что именно по совету Гаспара и при его поддержке мадам Роза нашла в себе силы объявить об отсрочке свадьбы своей дочери и Муррея.

Мадам Роза и Гаспар были одеты в костюмы Антония и Клеопатры, но при этом царица Египта была в трауре, без сомнения, подумала, натянуто улыбнувшись Аня, глубоко скорбя о смерти Цезаря. Всю жизнь, сколько помнила Аня, мадам Роза ходила в черном: сначала она носила траур по своим сыновьям-близнецам, умершим еще в младенчестве, а затем по отцу Ани, который погиб спустя семь лет.

Мадам Роза была второй женой ее отца. Первая жена Натана Гамильтона, мать Ани, была дочерью плантатора из Вирджинии. Он познакомился с ней, когда путешествовал из своего родного Бостона на юг в поисках земли, на которой мог бы обосноваться в качестве бизнесмена-плантатора. В Вирджинии он нашел замкнутый круг гордых своим происхождением семей, живших за счет истощенных земельных владений, но, кроме того, там он познакомился с будущей женой. После свадьбы он попытался добиться успеха, распоряжаясь на том участке земли, который был подарен молодоженам отцом невесты, но это занятие оказалось неприбыльным. После нескольких лет бесплодных усилий он, против воли родственников жены, продал свой участок и вместе с женой и пятилетней дочерью переехал в Новый Орлеан.

Земли вдоль Миссисипи и ее притоков были очень богаты благодаря постоянным разливам, после которых на полях оседал плодородный слой, принесенный водой из глубины материка, но лучшие участки были давно уже разобраны. Однако, путешествуя на пароходе по Миссисипи, Натан решил попытать счастья за игрой в покер. Из-за карточного стола он встал уже владельцем шестисот акров лучшей земли в дельте реки менее чем в трех часах езды от Нового Орлеана, а также 173 рабов и усадьбы под названием «Бо Рефьюж». Но счастье его длилось недолго. К тому времени как он вступил во владение своей собственностью, его жена заболела лихорадкой и вскоре умерла.

Будучи одновременно практичным и жизнелюбивым мужчиной, отец Ани после окончания срока траура стал искать женщину, способную создать семейный очаг и стать матерью для его дочери. Он остановил свой выбор на Мари-Роз Отрив, которую называл просто Роза, девушке, у которой свежесть юности была уже позади и которая в свои двадцать два года еще не была замужем. Он ухаживал за ней, невзирая на сопротивление ее семьи: он был богат, но главным для французских креолов всегда была la famille[3], а что можно узнать о семье голубоглазого americain[4] из такого варварского места, как Бостон?

Пухлая и безмятежно-спокойная, слишком спокойная, чтобы привлечь внимание менее решительных поклонников, мадам Роза была безупречной мачехой. Она дала Ане любовь и тепло, успокоила девочку, прижав ее к своей массивной груди, и создала для Ани и ее отца тот дом, которого им так недоставало. По мере того как девочка росла, мадам Роза иногда жаловалась на ее поведение, но никогда не ругала ее и, конечно же, никогда не пыталась ее наказать. Частично в основе ее поведения лежала леность, но при этом мадам Роза опиралась и на свою природную проницательность. Потеря Аней своей матери и обожавших ее бабушки и дедушки в то самое время, когда она была вырвана из знакомого окружения в Вирджинии и попала в новую обстановку, привели к тому, что девочку стали преследовать по ночам сильнейшие кошмары. Из-за этого она стала пользоваться всеобщей снисходительностью, все потакали ее желаниям, а если учесть, что рабы, выигранные ее отцом вместе с плантацией, относились к ней как к принцессе, то становится ясно, почему Аня была своенравным, необузданным ребенком. Мадам Роза избавила ее от страхов и дала ей то ощущение безопасности, в котором девочка так нуждалась. Она приложила все силы, чтобы сделать из Ани послушную юную леди, и казалось, что эти усилия увенчались успехом – вплоть до смерти двоих самых близких Ане людей: Жана и отца.

Натан Гамильтон умер от ушибов, полученных в результате падения с лошади, всего через два месяца после смерти Аниного жениха. Эта двойная трагедия привела к тому, что Аня взбунтовалась. Ей было всего восемнадцать лет, но казалось, что жизнь кончена. Если жизнь и любовь могут закончиться так скоро и из-за таких ничтожных причин, решила Аня, то с таким же успехом можно проводить отведенное на жизнь время так, как хочется. Если этот кошмар происходит с людьми, которые следовали всем жестким законам, продиктованным церковью и обществом, а такие типы, как Равель Дюральд, убивший ее Жана, продолжают радоваться жизни, презирая все правила приличий, то какой смысл соблюдать их? Она не будет больше делать этого.

Так Аня забросила свои нижние юбки и дамское седло и стала объезжать плантации отца, сидя на лошади по-мужски, надев мягкие кожаные брюки, мужскую рубашку и широкополую шляпу. Она читала сельскохозяйственные книги и журналы и когда обнаружила, что отцовский управляющий с неохотой прислушивается к ее замечаниям и соображениям об улучшении хозяйствования, она уволила его и сама стала управлять плантацией. Иногда она спорила с мужчинами-соседями о различных теориях выращивания лошадей или свиней – предмет, о котором истинная леди не должна ничего знать, а уж тем более обсуждать в смешанной компании. Она научилась плавать вместе с негритянскими детьми, научилась преодолевать предательские речные течения и никак не могла понять, почему для женщины считается более предпочтительным утонуть, нежели заниматься подобными вещами. Она лечила рабов с плантации, не только женщин, но и мужчин, помогала пожилым негритянкам вправлять вывихи и зашивать раны, принимала роды и помогала женщинам избавиться от нежелательной беременности. А еще она выслушивала страшные истории о любви и страсти, ненависти и насилии, которые витали над бараками рабов в темноте. Рабыни же сообщили ей целый ряд интересных сведений и, кроме того, научили нескольким приемам самосохранения.

Во время своих приездов в эти годы в Новый Орлеан Аня сблизилась с компанией, состоявшей в основном из молодых супружеских пар, многие из которых были американцами. Это было довольно беспутное общество, которое считало чудесным развлечением покататься при лунном свете на лодках по озеру Понтшартрен, прогуляться в полночь на кладбище, где обилие мавзолеев из оштукатуренного кирпича или белого мрамора создавало впечатление, что находишься в призрачном городе мертвых, или проскакать галопом в субботу вечером по Галлатин-стрит, разглядывая женщин легкого поведения, которые сидели на балконах, выглядывали из окон или предлагали свой товар прямо на улице. Они не отваживались ехать медленно во время подобных путешествий, поскольку это представляло собой опасность: на этой короткой улице каждую ночь в среднем совершалось по одному убийству, если считать обнаруженные трупы. Всем было известно, что много трупов уплывало отсюда вниз но реке: на этой улице существовал закон, что каждый должен избавиться от тела своей жертвы.