— Я… мне насилие так же не нравится, как оно не понравилось и вам, — умоляюще произнесла она. — Я уже говорила вам, как я сожалею о том, что с вами сделали. Когда же кончится ваша месть?

— Когда один лишь твой вид не будет приводить меня в ярость. Когда я буду отомщен за все нанесенные мне оскорбления. Когда убью твоего брата, отомстив за смерть моего оруженосца. Когда я, женщина, потеряю к этому интерес, и не раньше, а может быть, и никогда.

Глава 21

Ровена лежала на своей неудобной постели на полу ткацкой мастерской и не могла заснуть. Перед тем как лечь, она снова надела сорочку. Она знала, что грубая шерсть может вызвать зуд на теле, но тот убогий шерстяной тюфяк, который служил ей постелью, был сделан из еще более грубой шерсти, и потому рубашка была совсем нелишней и давала некоторый покой телу. Но в душе не было покоя: ее тревожили те чувства, которые вызвал в ней лорд Возмездие. Она не могла разобраться в этих чувствах. Она не хотела Уоррика де Шавилля. Она не могла хотеть человека, которого ненавидела. И все же за эти дни ему удалось заставить ее хотеть его, несмотря на ее ненависть к нему, и сегодня ночью тело Ровены вспомнило об этом и снова откликнулось на все это не так, как ей хотелось бы.

Ровена вспомнила, как одеревенели ее ноги, когда она приблизилась к нему с мягкой тканью, служившей полотенцем. И ей не стало легче, когда раздался его холодный голос.

— Встань снова на колени, — приказал он. — И смотри, женщина, чтобы на теле не осталось ни одной капли. Если из-за твоей халатности я простужусь, то изобью тебя.

Он произнес это так, как будто все его прежние угрозы были нереальны. Она очень в этом сомневалась, но ее озадачила именно эта угроза. И, чтобы обезопасить себя, Ровена стала вытирать его очень тщательно, стараясь не пропустить ни одного участка тела.

То, что она испытывала при этом, ей вряд ли захочется еще когда-нибудь испытать. От страха ее стало чуть-чуть знобить. И он знал об этом, так как наблюдал за ней, как коршун, и не мог не видеть, как подействовали на нее его слова. Но еще более очевиден был эффект, который она произвела на него — его фаллос упирался ей прямо в лицо. Она невольно испытывала чувство восхищения от его мужского органа и даже позволила себе поласкать его.

В этот момент он знаком приказал ей удалиться. Ее это очень удивило, но она не стала дожидаться повторения приказания и бегом устремилась в женскую половину дома, где располагались швейная и ткацкая мастерские.

В ее комнате было темно и тихо. Ткачихи где-то развлекались. Ровене следовало успокоиться и найти что-нибудь поесть. Но вместо этого она взяла горевший в коридоре факел, зажгла в комнате несколько свечей, приготовила свой тюфяк, одела рубашку и легла спать.

Но заснуть ей никак не удавалось. Она все еще не спала, когда пришли четыре ткачихи, несколько минут пошептались и заснули. Она все еще не спала, когда звуки урчания в ее животе смешались с ровным дыханием спящих. Прошло еще какое-то время, и во дворе запели птицы. Неожиданно открылась дверь, и в ее проеме появился силуэт огромной фигуры, освещаемой со спины светом факелов.

Она знала, кто это был. Она даже смутно подозревала, что он придет, хотя думала, что он будет утешаться с Силией. А может быть, он думает, что Силия здесь? Может быть, он пришел за своей фавориткой, а не за нею?

Но когда он произнес «пошли», он смотрел на Ровену.

Теперь у нее не было сомнения, что он обращался к ней, даже несмотря на то что его лицо было полностью скрыто тенью. Никто из женщин не пошевелился. Ровена тоже лежала неподвижно.

Он вытянул вперед руку и повторил это единственное слово, а ее охватили воспоминания о его прикосновениях к ней и о том неправдоподобном ощущении удовольствия, которое его тело недавно заставило ее испытать. Она яростно затрясла головой, так как не жаждала повторения этого удовольствия.

Видя, что она сопротивляется, он тихо произнес еще несколько слов, так, чтобы только она могла их слышать.

— Ты испытываешь те же трудности, что и я, иначе ты бы уже давно спала. И я больше не намерен страдать по этой причине. Собирайся, пошли. Или я вынесу тебя отсюда.

Она с ужасом представила, как все это будет происходить и как от этого непременно проснутся остальные женщины, но все же не шевельнулась. Поэтому он добавил:

— Твой крик не будет иметь никакого значения. Ты еще не поняла этого?

Она была все же выше этого. Но так как, если бы он к ней прикоснулся, она действительно могла закричать, она поднялась и вышла следом за ним из комнаты и остановилась в пустом коридоре. Он пошел вперед, полностью уверенный в том, что она следует за ним. Поняв наконец, что она стоит на месте, он вернулся. Его брови были вопросительно изогнуты.

— Тебе требуется помощь?

То безразличие, с которым он это произнес, вызвало в ней ярость.

— Я не пойду с вами, — храбро произнесла она упрямым голосом. — Вы уже отомстили мне таким способом. И заставлять меня снова делать это противоречит принципу «око за око».

— А разве я сказал тебе, женщина, что буду обращаться с тобой только по этому принципу? После сегодняшнего дня ты могла бы это понять. Однако я предпочитаю получить от тебя вознаграждение, и я получу его. — На его губах опять появилась мрачная улыбка, и он пожал плечами. — Но это не имеет никакого значения. Мне просто пришло в голову, что, по правде говоря, ты сейчас не более чем крепостная и принадлежишь Фалкхерсту, как и все остальные крепостные. Это означает, что без моего разрешения ты не можешь ничего делать, и, как все мои остальные крепостные, ты должна платить мне оброк. Это также означает, и это относится ко всем моим крепостным женского пола, что если я решу задрать тебе юбку и попользоваться тем, что находится у тебя между ног в любом месте и в любое время, то это является моей привилегией. Поэтому, если я прикажу тебе забраться ко мне в постель, ты должна сделать это незамедлительно. Тебе ясно?

— Да, но…

— Что — но?

— Мой господин, — огрызнулась она.

— Ты очень неспособная ученица. Но тогда от такой глупой, как ты, ничего хорошего и ожидать нельзя.

— Я не глупая, мой господин.

— Разве? А ты не думаешь, что это было глупо с твоей стороны пытаться украсть у меня ребенка?

— Не глупо, — произнесла она, — очень нехорошо, но у меня не было выбора.

— Никто не приставлял тебе к горлу нож, — резко произнес он.

Ее предупредили, чтобы она не оправдывалась перед ним. А сейчас он был рассержен и не стал бы ее слушать, если бы она попыталась объясниться. Но она не смогла промолчать.

— Вы хорошо знаете, так же как и я, что я не крепостная, лорд Уоррик. Если бы я ею была, я бы, без всякого сомнения, согласилась бы со всем, что вы сказали, и даже, вероятно, по-другому воспринимала ваши ви… визиты среди ночи. От того, что вы назвали меня крепостной, я ею не стала, не воспринимаю окружающее иначе, не могу согласиться с тем, что вы называете «привилегиями».

— Тебе очень нравится рассказывать мне, что у тебя не было выбора. Ты что, думаешь, у тебя сейчас есть выбор?

— Тогда вам придется снова заковать меня в цепи, — уверила она его. — Добровольно я никогда не приду к вам в постель.

Он грубо рассмеялся от ее уверенности.

— Те цепи были для твоей же пользы, а не моей, женщина. Мне было предпочтительнее, чтобы ты сопротивлялась, так как мне не нужна была твоя уступчивость. Совсем наоборот — мне нужна была твоя ненависть и твой позор в тот момент, когда ты наконец поддалась мне. Может быть, мне даже удастся заставить тебя умолять меня вернуть то время и сделать то, чего ты не хочешь.

При этих словах она побледнела, хотя из-за тусклого освещения он и не увидел этого. Она ясно помнила тот последний раз в его постели, когда он, играя с ней, довел ее до такого неистовства, что она, если бы не кляп во рту, была готова умолять его, чтобы он взял ее. А это было бы более унизительным, чем все остальное, вместе взятое. Но тогда она была скована цепями и не могла противостоять всем его интимным ласкам. Без цепей она станет сопротивляться, и ему не удастся довести ее до такого состояния, чтобы она испытала желание принадлежать ему. Никогда.

Взбудораженная этими мыслями, она едва не заявила Уоррику, что это у него не получится. Это, конечно, было бы глупейшей ошибкой, так как он, конечно, стал бы доказывать обратное. В этот момент ее желудок громким урчанием нарушил молчание. Ровена, однако, не смутилась, хотя глаза Уоррика тут же уперлись в ее живот.

— Когда ты в последний раз ела? — требовательно спросил он.

— Сегодня утром.

— Почему? У тебя было много времени…

— До вашего купания у меня его не было, а после него мне просто захотелось спрятаться и зализать раны.

— Ты больше не сможешь обвинить меня в том, что пропустила обед. Мне все равно, будешь ли ты морить себя голодом в будущем. Но тебе придется повременить с этим сейчас, пока в твоем чреве находится мой ребенок. На твоих костях очень мало мяса, и, если ты еще хоть раз пропустишь еду, я изобью тебя.

Хотя вид у лорда Уоррика был весьма решительный, но произносил он свою очередную угрозу так торопливо, что она не вызвала у нее сильного страха.

— У меня нет намерения умереть от голода, чтобы избежать вашего отмщения.

— Хорошо. Ты должна понять, что его невозможно избежать, особенно тебе. Теперь пошли…

— Я возвращаюсь в свою собственную постель.

— Ты пойдешь со мной. Разве я не предупреждал о том, что меня нельзя перебивать?

— Предупреждали. Но так как вы сами не придерживаетесь этого правила, я не думаю, что вам хочется, чтобы вас считали лицемером и чудовищем.