— Да, — едва слышно отозвался отец.
— Нас не хотели селить в один номер, потому что мы еще не были расписаны. — Я обратила внимание, как возбужденно блестят в полумраке мамины глаза. — Но другого свободного номера не оказалось — был разгар туристического сезона, и та полногрудая девица с косой вокруг головы, которую ты прозвал кумой Натальей[5], постелила тебе на диване в холле рядом с моей дверью.
— Потом она прилипла к телевизору — как сейчас помню, передавали концерт Магомаева из Дворца Съездов. — Отец рассмеялся по-детски беззаботно. — В ту пору от него вся страна с ума сходила. Я сказал ей, что мы выросли в одном дворе, и наплел еще всяких небылиц. Дело кончилось тем, что она сама проводила меня в твой номер и даже принесла из холла вазу с гладиолусами.
— Там была такая узкая кровать. — Мама хихикнула. — Интересно, почему в наших гостиницах кровати ставят на расстоянии друг от друга?
— Потому что в них селят исключительно семейные пары. Очень логично. Верно, Мурзик?
В ответ мама лишь вздохнула. Они с Игорем полтора года назад узаконили свои отношения. Мама попросила меня не говорить об этом отцу. Мне казалось, он сам обо всем догадался.
— Ты будешь спать в этой комнате. Тебе здесь нравится?
— Да. У меня такое ощущение, словно когда-то давно я уже здесь была.
Зинаида Сергеевна поставила мой чемодан на покрытый домотканым ковриком сундук и села на табурет возле выложенной бело-желтыми изразцами печной стены.
— Тебе у нас будет хорошо. Я знаю, некоторые девушки твоего возраста любят романтические уголки. Ты из таких. Угадала?
Я молча кивнула Зинаиде Сергеевне. Эта женщина понравилась мне с первого взгляда. Вопреки всему тому, что я о ней слыхала. Согласитесь, в неполные восемнадцать людские странности, в особенности странности физиологического порядка, вызывают отвращение и некоторый почти мистический страх. Зинаида Сергеевна производила впечатление гостеприимной хозяйки. У нее было лицо семидесятилетней старухи и тело боксера. В ее движениях чувствовались сила и ловкость.
Я огляделась по сторонам. Высокая кровать с пуховыми подушками в вышитых наволочках, всевозможные коврики на полу, на стенах самодельные гобелены, в основном изображающие цветы. И два больших высоких окна, выходящих в какие-то дремучие заросли. Одно чуть приоткрыто в ночь, полную стрекота цикад и колдовских запахов каких-то ночных цветов.
— Если тебе станет… неуютно, можешь перейти спать на диван в столовую. Но Варвара Сергеевна так громко храпит, что ты вряд ли сомкнешь глаза. Она ругается, если мы закрываем дверь к ней в комнату. Я сплю тихо, как мышка.
Зинаида Сергеевна разглядывала меня с любопытством. Почему-то мне это не действовало на нервы, хотя обычно я не переношу избыточного внимания к моей особе.
— А где спите вы, Зинаида Сергеевна? — спросила я.
— Зови меня Зиной и на «ты». Мне так хочется забыть мое кошмарное прошлое. Моя комната налево по коридору. Когда-то они были смежными, но потом Альберт забил дверь досками и замуровал. Он сказал, что если мы будем открывать ее, от сквозняка побьются стекла в окнах. Моя комната как зеркальное отражение твоей. Хочешь взглянуть?
Я послушно встала. Зинаида Сергеевна распахнула передо мной дверь и щелкнула выключателем. Первое, что бросилось мне в глаза, был большой портрет мужчины на стене напротив. Это тоже был домашний гобелен. Я узнала своего отца. Таким он был на фотографии школьных — выпускных — времен.
— Да, это он. — Мне показалось, Зинаида Сергеевна смутилась. — Вышло как-то само собой. Я намеревалась сделать портрет лорда Байрона. На бумаге все выглядело иначе. Ты любишь Байрона?
— Наверное. Но он жил так давно. С тех пор многое изменилось.
— Что, например?
— Сами люди, их чувства.
— Ты так думаешь?
— Да. Если судить по литературе, раньше мы были цельными и очень постоянными. Теперь же это считается чуть ли не пороком.
— Глупости. Мы с тобой так не считаем, верно?
Я кивнула и поймала себя на том, что мне легко с Зинаидой Сергеевной, а главное, не хочется кривить душой, чтобы показаться лучше, как мы это часто делаем.
— У тебя замечательный отец. Я выделяла его из всех моих учеников. В нем чувствовалось постоянное стремление к красоте, к идеалу. Думаю, с годами оно в нем только усилилось, а чувство прекрасного обострилось. Такие люди, как твой отец, обычно не созданы для семейной жизни. Разумеется, они понимают это слишком поздно. Альберт рассказал мне, что твои родители расстались. Ты живешь с мамой?
— Я живу одна. С шестнадцати лет.
— О, это отважный поступок. На него способна редкая девушка.
— К этой идее подтолкнул меня отец, — легко рассказывала я. — Когда мама познакомилась с Игорем и у них начался бурный роман, я почувствовала себя лишней в доме. Я привыкла быть всеобщей любимицей.
— С твоими данными это вполне естественно.
— Отец уступил мне свою квартиру. Как я поняла, в бессрочное пользование. Сам он скитается по углам.
— Это в духе Николая. — Зинаида Сергеевна улыбнулась. — Я думаю, у него целый гарем и ни одной любимой женщины. Он любил твою мать.
— Откуда вы знаете?
— Поверь, мне никто ничего не рассказывал. Сопоставила обрывочные сведения, которые слышала от Альберта и Вари. Альберт говорит, что ты очень похожа на мать.
— Да?
Меня это удивило. До сих пор никто этого не замечал. Да и я сама не улавливала нашего сходства.
— Альберт был влюблен в Киру. Тебе известно об этом?
— Нет. Мне показалось, они едва знакомы.
— Для того чтобы любить, вовсе не обязательно близко знать друг друга. Даже наоборот. Наверное, он рассказывал про Анастасию.
— Я что-то слышала.
— Он выдумал эту историю от начала до конца. Никакой Анастасии в природе не существует. Но об этом знаю только я.
— Зачем вы доверили эту тайну мне?
— Во избежание двусмысленностей. — Она смотрела на меня оценивающе. — Альберт наверняка в тебя влюбился. Из-за того, что ты похожа на свою мать. Так что не принимай это на свой счет. Ты хочешь спросить меня о чем-то?
— Да, но…
— Давай. Я догадываюсь, что это.
— Это правда, что вы…
Я не смогла произнести вслух это отвратительное, на мой взгляд, слово.
Она смутилась всего на какую-то долю секунды.
— Дело совсем не в этом. Дело в том, что мы не имеем никакого права терять над собой контроль.
— Ты точно решила остаться?
— Да.
— И ты уверена, что не будешь здесь скучать?
Отец взял меня обеими руками за подбородок и попытался заглянуть в глаза.
— Поскучать тоже бывает полезно. Тем более в моем возрасте.
— Ты что-то скрываешь от меня, Мурзик.
— Совсем чуть-чуть, папа. Ты же сам говоришь, что в женщине самое привлекательное — это ее недосказанность.
— Понятно. — Он взглянул озабоченно на свои часы. — Через пятнадцать минут по коням. Проводишь меня?
— Я буду с тобой мысленно.
— О’кей. — Он наклонился и поцеловал меня в шею. — Буду позванивать. Ах ты черт, у них же не работает телефон.
— Думаю, его в конце концов починят. Папа, мне кажется…
— Что, Мурзилка?
— Мне кажется… Я не верю в то, что ты сказал мне тогда в «Праге». Помнишь?
— Да, Мурзик. Я здорово выпил.
— Нет, папочка, ты почти ничего не пил. Просто ты рассказал мне эту историю в усеченном варианте.
— Ты права. — Он опустил голову и весь поник. — Но, мне кажется, дети не должны знать о родителях все вплоть до истоптанных башмаков. Это нечестно.
— По отношению к кому, папа?
— К вам, Мурзик. Вы и так успели свергнуть слишком много кумиров.
— То были обыкновенные чучела.
— Как знать. Ну, мне пора, Мурзик.
— Если ты не скажешь правду, я напридумываю всякой…
— Правда заключается в том, что между Аликом и твоей матерью не было ничего, кроме одного-единственного поцелуя. От поцелуев, как тебе должно быть известно, дети не рождаются.
— Значит, мама хотела избавиться от меня потому, что думала…
— Нет, Мурзик, все как раз наоборот. Она всегда знала, что ты мой ребенок. На нее вдруг нашло затмение, понимаешь? После этого поцелуя. Но это очень быстро прошло, и мы больше никогда об этом не вспоминали. Вон Альберт уже сигналит мне. Давай обнимемся и скажем друг другу что-нибудь возвышенное.
— Я люблю тебя, папочка. Очень.
— А я тебя. Еще больше. Тебе будет здесь замечательно. Эти две тетки души в тебе не чают. — Он ухмыльнулся. — Возможно, они считают тебя внучкой. Бог с ними. Иллюзии — пища богов.
— Эта девчонка могла быть твоей дочерью. Зачем ты уступил Киру Николаю?
Я слышала, как Алик вздохнул.
— Я пошел, мама.
— Нет, постой. Я никогда не спрашивала, потому что, как и ты, считаю, что у человека должны быть личные тайны. Как ты знаешь, мне теперь недолго осталось. Прежде чем я умру, ты должен мне сказать: почему ты уступил Киру Николаю?
— Она не вещь, мама.
— Вы с ней были счастливы. Киру нам послал сам Бог. Неужели ты все еще не понял это?
— Понял. Но мне всегда казалось, что Кира любит меня лишь потому, что я этого хочу. Я словно совершил насилие над ее сердцем, душой, разумом. Я слишком любил Киру, мама. Если бы я был нормальным человеком…
— Эта девчонка на нее похожа. От нее тоже словно исходит сияние.
— Я очень хотел, чтоб она приехала сюда. Я давно ничего так не хотел. Но теперь я понимаю, что совершил большую ошибку.
— С ее появлением стало спокойно и тихо ночами. Но мне кажется иногда — это затишье перед бурей.
— Мама, тебе нельзя так возбуждаться.
— Пришли ко мне Зинаиду. Ты купил одноразовые шприцы?
"Ужин с соблазнителем" отзывы
Отзывы читателей о книге "Ужин с соблазнителем". Читайте комментарии и мнения людей о произведении.
Понравилась книга? Поделитесь впечатлениями - оставьте Ваш отзыв и расскажите о книге "Ужин с соблазнителем" друзьям в соцсетях.