— Ты не сказал мне, что там монастырь. Почему ты не сказал мне об этом? — набросился на Михаила Боб.

— Какой там монастырь? Сплошные развалины. Там раньше одни мыши жили. Да и этот сброд вот-вот оттуда прогонят. Попомните мои слова.

— И все равно ты должен был сказать мне об этом. Тем более, если, как ты говоришь, там живет сброд. Я не хочу подвергать себя и жену опасности. У нас тут все нараспашку.

Я стала подниматься по лестнице. Я слышала уже сверху, как затарахтел мотор катера, на котором приезжал Михаил. Я стояла совершенно голая на балконе и отжимала купальник, когда почувствовала на своих плечах горячие руки. Вскрикнуть я не успела — Боб впился мне в губы.

— Ты на самом деле занималась с ними любовью? — спросил он, сжимая мои плечи.

— С настоятельницей. Мне кажется, там женская обитель. Правда, я не совсем уверена…

— Ты красивая. — Боб снова потянулся к моим губам. — И очень порочная, — добавил он прерывающимся шепотом. — Ты сама не знаешь, какая ты порочная.

Я вся трепетала. Я уже не делала попыток себя сдержать. Боб схватил меня на руки и внес в комнату. Его следующий поцелуй был скорее нежным, чем страстным, это привело меня в восторг — не люблю неуправляемых самцов, которые, как правило, быстро выдыхаются. Он бросил меня на кровать и стал целовать мое тело. Обожаю, когда мужчина долго ласкает меня, но ласка Боба затянулась сверх меры. Внезапно я подняла голову и посмотрела на потолок. Собственное тело с призывно раскинутыми ногами вызвало у меня чувство отвращения. Я отпихнула Боба и вскочила с кровати.

— В чем дело? — недоуменно и слегка виновато спросил он. — Понимаешь, у меня давно не было женщины и я… я как будто чего-то испугался.

— Не имеет значения. — Я быстро завернулась в купальный халат. — Это получилось случайно. Прости.

— Разве я не нравлюсь тебе?

— Нравишься. Но…

— Ничего не понимаю.

— Просто ты давно не живешь в России. Здесь много ненормальных. Особенно среди женщин.

Я видела в зеркале на потолке, как Боб натягивает узкие шорты, аккуратно засовывая в них свой член. В ту минуту я поняла отчетливо, что вид красивого мужского тела если и возбуждает меня, то на очень непродолжительное время. Что мне нужно вдобавок к этому кучу всякой романтической дребедени. Толком не смогу объяснить, какой именно.

— Ты в самом деле общалась с монахами?

— Я не обязана отчитываться перед тобой. К тому же я не понимаю, почему ты сказал этому Михаилу, что я — твоя жена.

— Но эти люди не в состоянии понять, что мужчину с женщиной может связывать исключительно дружба.

— Вероятно, они правы. — Я вздохнула. — Если хочешь, давай попробуем забыть о том, что только что случилось.

— Как хочешь. — Он пожал плечами. — Но мне не верится, что ты сможешь прожить так долго без мужчины.

— Это уже мое дело.

— Хотя ты уже наверняка присмотрела себе какого-нибудь патлатого жеребца.

— Разумеется.

— Женщины не понимают утонченных ласк. Вы более материальны, чем мужчины.

— Послушай, наверное, мне будет лучше уехать. Чистой дружбы между нами уже не получится. — Я старалась сдержать накипающий гнев. — Давай расстанемся по-хорошему.

— Нет! Это будет настоящая катастрофа. Да и Михаил черт знает что подумает.

— Для тебя так важно, что подумает этот нахальный хмырь? — Я искренне удивилась. — Скажи ему, что я уехала нянчить наших внуков.

— Чайка, дорогая, останься. — Боб взял меня за плечи и постарался заглянуть мне в глаза. — Делай все, что угодно. Только не уезжай.

Вечер мы провели за почти дружеским ужином. Ну да, мы оба из кожи лезли вон, чтобы показать друг другу, какие мы добрые старые друзья. Дело кончилось тем, что мы в это поверили и рассуждали на возвышенные темы чуть ли не до рассвета.

Я проснулась около полудня и сразу же отправилась на Волгу. Мощное течение подхватило меня и понесло на середину — в том месте река изгибалась, образуя излучину. Противоположный берег утопал в дымке — вообще вербы или, как их еще называют, ивы — очень романтичные деревья.

Выходя из воды, я оглянулась на наш берег. Крутой обрыв и темная зелень сосен навевали тревожные ассоциации. Словом, от противоположного берега веяло беспокойством. Здесь же, мне казалось, царил беспредельный покой.

Тропинка вывела меня в поле. Она извивалась среди цветущих поздним цветом трав, маня за собой. Скоро я увидела очертания довольно бесформенного строения, окруженного стеной. Еще до того, как я поняла, что это и есть монастырь, о котором говорил Михаил, до меня донеслись удары колокола. Он все звонил, пока я шла навстречу его звуку. Это был однообразный гул, но здесь, посреди поля, он звучал музыкой надземных сфер.

Меня всегда интересовал монастырский уклад жизни и само понятие — монашество. Мамин сводный брат, мой дядя Боря, был монахом. Он укрылся в монастыре от роковых, неразрешимых страстей. Не знаю, удалось ли ему их обуздать, смирить свою плоть и жить сугубо духовной жизнью.

Размышляя об этом, я набрела на колодезный сруб в тени старой вербы. Я забралась на развилок веток метрах в трех от земли и, укрытая лениво шелестящей листвой, стала наблюдать за тем, что делается за полуразрушенной каменной оградой.

Монахов было человек восемь-десять, не больше. Они как я поняла, ремонтировали свое жилище — двухэтажное строение с маленькими оконцами. Все до единого были в темных хламидах и с непокрытыми головами, хотя солнце пекло весьма ощутимо.

Внезапно колокол смолк. Я услышала птичий щебет. Чей-то насмешливый голос сказал:

— Как нехорошо подсматривать.

Я посмотрела вниз. Возле сруба стоял парень в драных джинсах и без майки. Он смотрел прямо мне в глаза.

Я спустилась на землю, он галантно подал мне руку. С виду был совсем мальчишкой — лет восемнадцать-девятнадцать, не больше.

— Извини. Мне нравится… Ну да, меня это умиротворяет. Я сама не знала, что меня это умиротворяет.

— Попей воды. — Он подал мне деревянный ковш, в котором плавал длинный листик ивы. Вода оказалась холодной и на редкость вкусной.

— Ты тоже один из них? — спросила я, увидев лежавшую на траве черную хламиду.

— Я сам по себе. Разве по мне не видно?

Я скользнула взглядом по его почти цыплячьей груди, на которой была наколка, изображавшая широко раскинувшего крылья орла.

— Видно. Прости, но мне пора.

— Боишься, я буду к тебе приставать? — Он протянул было ко мне руку, потом опустил ее в нерешительности. — Или, возможно, ты хочешь, чтоб я к тебе приставал?

— Я в состоянии тебя отшить, поверь.

Он рассмеялся.

— Ладно, мир, да? Меня зовут Василий. Ты из того дома, где случилось убийство?

— Какое убийство? — удивилась я.

— Понятно, если не прикидываешься. Дело в том, что менты жаждали его повесить на нас. Только у них ничего не вышло, хоть они и выдумали всякие улики.

— Слышу впервые.

— Вполне возможно. — Он неопределенно хмыкнул. — Вы купили этот дом или сняли на сезон?

— Вероятно, мы его купим. Но я бы хотела знать, что тут произошло.

— Сотников успел приватизировать и дом, и землю, хоть строили все за счет казны — об этом знают все в области. Как только он это сделал, его нашли с пулей в голове в собственной спальне. Девчонку, которая с ним была, придушили удавкой. Говорят, там на потолке зеркало, и они черт знает что выделывали. Вы с мужем спите в этой спальне?

Я ощутила, как по моей спине пробежал холодок.

— Я сплю в гамаке под сосной. У меня клаустрофобия, — пробормотала я.

— Вас там много народу?

Василий смотрел на меня оценивающе и не без интереса.

— Сегодня утром прилетел «Боинг» с телохранителями. Все чемпионы по восточным единоборствам и первоклассные снайперы.

Он улыбнулся одними губами.

— У тебя нормально с юмором. Люблю таких людей. Эти, — парень махнул в сторону монастыря, — сидят на постной пище, и все их извилины давно выпрямились.

— А ты ешь скоромное?

— Иногда. Когда совсем невмоготу становится. Правда, от скоромной пищи хочется бабу, а здесь их сыскать не так уж и просто. Ну а мужики у нас хмурые и без фантазии. Словом, настоящий дурдом.

— Разве тебя тут насильно держат? Я всегда считала, что это добровольно.

Василий громко свистнул и с опаской покосился в сторону монастыря.

— Мне некуда идти. Разве ты в дружки возьмешь. У тебя старый муж?

Я собралась было сказать ему гадость, как он вдруг приложил палец к губам. Я услыхала шаги. Со стороны луга появился монах. Я сразу узнала в нем вчерашнего незнакомца, пожелавшего остаться неизвестным.

— Эта русалка пришла исповедаться и получить мое благословение. — Я видела, как у Василия забегали глаза. — Знакомьтесь: Глеб — девушка в красном бикини и с волосами цвета дикого меда. Ай-яй-яй, как жаль, что вы их обрезали в знак смирения и ухода от мирской суеты.

Этот монах, Глеб, смотрел мимо меня, хотя, я уверена, ему очень хотелось разглядеть меня — у меня чутье на подобные вещи.

Я тоже не стала злоупотреблять своим взглядом. Он был красив, этот Глеб. Той красотой, которая смогла бы смутить мой покой, если бы мы познакомились при других обстоятельствах.

Тут я вспомнила, что на мне, можно сказать, нет ничего, и ощутила настоящий стыд.

— Мне пора, — сказала я и почему-то стала пятиться.

— Я провожу вас, Ундина.

Это сказал Василий.

— Нет. — У Глеба оказался глуховатый баритон. У меня создалось впечатление, будто что-то мешает ему говорить. — Мы должны идти на огород. Так сказал отец Афанасий.

— А, плевать я хотел на этого деда. Дочь моя, куда же вы? Я еще не успел отпустить вам самый главный грех.

— Не заводись, Василий, сам потом пожалеешь.